– Весело! – сказал Майкл и рассмеялся…
Естественные подозрения Майкла и его старшего компаньона, что Бикет сочиняет, были безосновательны: и про жену, и про воспаление легких он сказал правду. И, шагая по направлению к Блэкфрайерскому мосту, он думал не о своей подлости и не о справедливости мистера Дэнби, а о том, что же он скажет жене. Конечно, он ей не признается, что его уличили в краже; придется сказать, что его выгнали за то, что нагрубил заведующему; но что она теперь о нем подумает, когда все зависит именно от того, чтобы не грубить заведующему? Странная вещь – его чувство к ней: изо дня в день он приходил на работу в таком состоянии, словно половина его нутра оставалась в комнате, где лежала жена, а когда наконец доктор сказал ему: «Теперь она поправится, но она сильно истощена, надо ее подкормить», – страх за нее привел его к твердому решению. В следующие три недели он спер восемнадцать экземпляров «Медяков», включая и те пять, которые нашли в его кармане. Он таскал книгу мистера Дезерта только потому, что она здорово шла, и теперь жалел, что не схватил еще чью-нибудь книжку. Мистер Дезерт оказался очень порядочным человеком. Бикет остановился на углу Стрэнда и пересчитал деньги. Вместе с двумя фунтами, полученными от Майкла, и жалованьем у него было всего-навсего семьдесят пять шиллингов.
Зайдя в магазин, он купил мясной студень и банку сгущенного супа, который можно было развести кипятком. С набитыми карманами он сел в автобус и сошел на углу маленькой улочки на южном берегу Темзы. Они с женой занимали две комнатки в нижнем этаже за восемь шиллингов в неделю, и он задолжал уже за три недели. «Лучше уплатить: хоть крыша над головой будет, пока жена не поправится». Ему легче будет сообщить ей о потере работы, показав квитанцию и вкусную еду. Какое счастье, что они поостереглись заводить ребенка!
Он спустился в подвал. Хозяйка стирала белье, но остановилась в искреннем изумлении перед такой полной и добровольной расплатой и справилась о здоровье жены.
– Поправляется, спасибо.
– Ну, я рада за вас! Наверно, у вас на душе полегчало.
– Еще бы! – сказал Бикет.
Хозяйка подумала: «Худ как щепка, похож на невареную креветку, а глазищи-то какие!»
– Вот квитанция, очень вам благодарна. Простите, что я вас беспокоила, но времена нынче тяжелые.
– Это верно, – сказал Бикет, – всего хорошего!
Держа квитанцию и студень в левой руке, он открыл свою дверь.
Его жена сидела перед чуть тлеющим огнем. Подстриженные черные волосы, вьющиеся на концах, отросли за время болезни. Она тряхнула головой, обернувшись к нему, и улыбнулась. Бикету – и не впервые – эта улыбка показалась странной, ужасно трогательной, загадочной – словно жена понимает то, чего ему не понять.
– Ну, Вик, студень я принес знатный и за квартиру заплатил.
Он сел на валик кресла, и она положила пальцы ему на колено – тонкая синевато-бледная ручка выглядывала из рукава темного халатика.
– Ну как, Тони?
Лицо худое, бледное, с огромными темными глазами и красивым изгибом бровей, казалось, смотрит на тебя словно издалека, а как взглянет – так и защемит сердце. Вот и теперь у него защемило сердце, и он сказал:
– А как ты себя чувствуешь сегодня?
– Хорошо, много легче. Теперь я скоро выйду.
Бикет наклонился и припал к ее губам. Поцелуй длился долго – все чувства, которые он не умел выразить в течение последних трех недель, вылились в этом поцелуе. Он снова выпрямился, словно оглушенный, уставился на огонь и сказал:
– Новости невеселые: я остался без места, Вик.
– О, Тони! Почему же?
Бикет глотнул воздуху.
– Да, видишь, дела идут неважно, и штаты сокращаются.
Он совершенно определенно решил, что лучше подставит голову под газ, чем расскажет ей правду.
– О господи! Что же мы будем делать?
Голос Бикета стал тверже:
– Ты не тревожься – я уж устроюсь! – И он даже засвистал.
– Но ведь тебе так нравилась эта работа!
– Разве? Просто мне нравился кое-кто из ребят, но сама работа – что же в ней хорошего? Целый день без конца заворачивать книжки в подвале. Ну, давай поедим и пораньше ляжем спать: мне кажется, что теперь, на свободе, я мог бы проспать целую неделю подряд.
Пока готовил с ее помощью ужин, он старался не смотреть ей в глаза – из страха, что у него опять защемит сердце. Они были женаты всего год, познакомились в трамвае, и Бикет часто удивлялся, что привязало ее к нему: он был на восемь лет старше, в армию не взят по состоянию здоровья. И все-таки она, наверно, любит его – иначе не стала бы смотреть на него такими глазами.
– Сядь и попробуй студня.
Сам он ел хлеб с маргарином и пил какао – у него вообще был неважный аппетит.
– Сказать тебе, чего бы мне хотелось? – проговорил он. – Мне бы хотелось уехать в центральную Австралию! Там у нас была про это книжка. Говорят, туда большая тяга. Хорошо бы на солнышко! Я уверен, что, попади мы на солнышко, мы с тобой стали бы вдвое толще, чем сейчас. Хотелось бы увидеть румянец на твоих щечках, Вик!
– А сколько стоит туда проехать?
– Много больше, чем мы с тобой можем достать, в том-то и беда. Но я все думаю. С Англией пора покончить. Тут слишком много таких, как я.
– Нет, – сказала Викторина, – таких, как ты, мало!
Бикет взглянул на нее и быстро опустил глаза в тарелку.
– За что ты полюбила меня?
– За то, что ты не думаешь в первую очередь о себе, вот за что.
– Думал сперва, пока с тобой не познакомился, но для тебя, Вик, я на все пойду!
– Ну, тогда съешь кусочек студня, он страшно вкусный.
Бикет покачал головой.
– Если б можно было проснуться в центральной Австралии! Но верно одно – мы проснемся опять в этой паршивой комнатенке. Ну, не беда, достану работу и заработаю!
– А мы не могли бы выиграть на скачках?
– Да ведь у меня ровным счетом сорок семь шиллингов, и если мы их проиграем, что с тобой будет? А тебе надо хорошо питаться, сама знаешь. Нет, я должен найти работу.
– Наверно, тебе дадут хорошую рекомендацию, правда?
Бикет встал и отодвинул тарелку и чашку.
– Они бы дали, но такой работы не найти – всюду переполнено.
Сказать ей правду? Ни за что на свете!
В кровати, слишком широкой для одного и слишком узкой для двоих, он лежал с нею рядом, так что ее волосы почти касались его губ, и думал, что сказать в союзе и как получить работу. И мысленно, пока тянулись часы, он сжигал свои корабли. Чтобы получить пособие по безработице, ему придется рассказать в своем профсоюзе, что случилось. К черту союз! Не станет он перед ними отчитываться! Он-то знает, почему стащил эти книги, но никому больше дела нет, никто не поймет его переживаний, когда он видел, как она лежала обессиленная, бледная, исхудавшая. Надо самому пробиваться! А ведь безработных полтора миллиона! Ладно, у него хватит денег на две недели, а там что-нибудь подвернется: может, он рискнет монеткой-другой – и выиграет, почем знать! Вик зашевелилась во сне. «Да, – подумал он, – я бы опять это сделал…»