Информатор

– Да. Расследование началось, скоро они прижмут нашей старушке хвост. Вот когда дерьмо попадет на вентилятор! Представь ужас Макдоувер, когда она поймет, что ее песенка спета!

– Эта не будет паниковать – слишком хладнокровна и умна, – возразил Коули. – Привлечет своих адвокатов, мобилизует Дьюбоза, и уж тот себя покажет! Ты-то, Грег? Ты же подписал исковую жалобу. Утверждения исходят от тебя.

– Меня будет трудно опознать. Вспомни, я никогда не встречался ни с Макдоувер, ни с Вонном Дьюбозом. Они понятия не имеют о моем существовании. В стране тысяч восемнадцать Грегов Майерсов, и все с адресами, номерами телефона, семьями, работой. Где прикажешь Дьюбозу начинать поиск? И потом, стоит мне заметить малейшую тень – и я прыгну в свою лодчонку и растаю в океанской дали. Ему меня ни за что не найти. Почему «крот» живет в страхе? Его имя никогда не выплывет.

– Даже не знаю, Грег. Например, потому, что неуверенно себя чувствует в мире организованного преступного насилия. Или тревожится, что, вылив на Макдоувер ушат грязи, разоблачит себя.

– В общем, теперь уже поздно, – махнул рукой Грег. – Жалоба подана, колеса завертелись.

– Ты скоро дашь этому ход? – поинтересовался Коули, помахивая бумагами.

– Не знаю. Мне нужно время на размышление. Допустим, они смогут доказать, что судье нравится летать с партнершей частными реактивными самолетами. Велика важность! Адвокаты Макдоувер заявят, что здесь все чисто: Филлис оплачивает счета, Макдоувер не разбирает в суде никаких ее дел. В чем дело, в чем претензия?

– У Филлис Турбан в Мобиле маленькая лавочка. Готов поспорить, она имеет в год не больше ста пятидесяти тысяч. Самолет, который они нанимают, обходится в три тысячи в час, а их средний годовой налет – восемьдесят часов. Нехитрая математика, верно? На одни чартеры уходит в год четверть миллиона баксов – это только то, что мы знаем. Зарплата окружного судьи Макдоувер в этом году – сто сорок шесть тысяч. На двоих у них не хватит даже на горючее для самолета.

– Филлис Турбан – не объект расследования. Может, она и должна им стать, но до нее мне нет дела. Чтобы заработать на этом деле денег, мы должны ухватить действующего судью.

– Понял.

– Как часто ты видишься с «кротом»? – спросил Майерс.

– Не очень часто. Он/она в эти дни робеет, струсил до смерти.

– Тогда зачем ему/ей вообще в это соваться?

– Дело в ненависти к Макдоувер. И в деньгах. Я убедил нашего «крота», что это золотое дно. Очень надеюсь, все обойдется без трупов.

Лейси жила в квартире с двумя спальнями в жилом доме, получившемся из бывшего склада, неподалеку от кампуса университета штата Флорида и в пяти минутах езды от своей работы. Архитектор, перестраивавший склад, проделал фантастическую работу, и все двадцать квартир ушли на ура. Благодаря отцу, застраховавшему свою жизнь, и щедрости матери Лейси смогла внести крупный первоначальный взнос. Она подозревала, что ничего другого родители ей уже не подарят. Отец пять лет как умер, а мать, Энн Штольц, с возрастом становилась все прижимистее. В свои без малого семьдесят лет она старела совсем не так, как хотелось Лейси. Она не отъезжала дальше пяти миль от своего дома, поэтому мать и дочь встречались все реже.

Единственным сожителем Лейси был Фрэнки, французский бульдог. С восемнадцати лет, когда она покинула родительский кров, чтобы поступить в колледж, Лейси никогда не жила с мужчиной. Собственно, этот соблазн никогда ее всерьез не манил. Десять лет назад единственный человек, которого она по-настоящему любила, как будто начал намекать на совместное проживание, но, как вскоре оказалось, он уже готовил бегство с замужней женщиной. Что и осуществил, причем скандальным образом. Правда заключалась в том, что в свои 36 лет Лейси была довольна жизнью в одиночестве: спала одна посреди кровати, убирала только за собой, сама зарабатывала и сама тратила собственные деньги, была сама себе хозяйка, строила карьеру, не оглядываясь на интересы спутника жизни, беспрепятственно планировала свои вечера, без помех решая, готовить ей или нет, и не имела других претендентов на пульт дистанционного управления телевизором. Где-то третья часть ее подруг успели развестись и жили ранеными, перепуганными, без желания, хотя бы пока, снова впускать в свою жизнь мужчину. Еще одна треть застряли в неудачных браках и мало надеялись на освобождение. Остальные, довольные отношениями, делали карьеру или рожали детей.

Ей эта арифметика совершенно не нравилась. Не нравилась уверенность общества, что она несчастна, потому что не нашла подходящего человека. Почему ее жизнь должна определяться тем, когда и с кем она вступит в брак? Лейси бесило само предположение, что ей одиноко. Раз она никогда не жила с мужчиной, то как ей горевать по такому сожительству? До чего же ей надоели шумные расспросы родни, особенно матушки и ее сестрицы, тети Труди! Ни один разговор с ними не обходился без вопроса, встречается ли она с кем-нибудь «всерьез».

«Кто сказал, что я ищу чего-то серьезного?» – был ее стандартный ответ. Как ни неприятно Лейси было признаваться даже себе, из-за этих разговоров она избегала общества матери и Труди. Ну, хорошо ей одной, не рыщет она в поисках своего Идеального Мужчины! Но они как раз поэтому считали ее неудачницей, достойной жалости именно из-за своего одиночества. Ее мать была безутешной вдовой, у Труди имелся ужасный муж, тем не менее они считали, что ее жизнь уступает их.

Что ж, избрала одиночество – изволь мириться с ошибочными умозаключениями окружающих.

Лейси налила себе еще зеленого чая без кофеина и приготовилась посмотреть какой-нибудь старый фильм. Но было уже почти десять вечера, завтра рабочий день, и следовало выспаться. Сейделл прислала по электронной почте две свежих памятки, и Лейси решила прочесть хотя бы одну, прежде чем переодеться в пижаму. Многолетний опыт свидетельствовал: писанина Сейделл действовала лучше любого снотворного.

Текст поменьше был озаглавлен: «Таппаколы: факты, цифры, слухи».

«Население. Не уверена, сколько именно насчитывается коренных американцев таппаколов. (Кстати, термин „коренные американцы“ – политкорректное изобретение белых невежд, предпочитающих пользоваться им, тогда как сами коренные американцы называют себя индейцами и смеются над теми, кто говорит иначе. Но я отвлеклась.) Согласно Бюро по делам индейцев, в 2010 г. их было 441, в 2000 г. – 402. Но „золотое дно“, которым оказалось казино, привело к новым демографическим явлениям, так как впервые в истории многим отчаянно захотелось стать таппаколами. Все дело в распределении доходов по схеме, называемой в обиходе „дивидендной“. Согласно показаниям Джуниора Мейса, любой таппакол начиная с 18-летнего возраста каждый месяц получает чек на 5000 долларов. Проверить это невозможно, так как об этом, как и обо всем остальном, племя никому не докладывает. Когда женщина выходит замуж, ее ежемесячные дивиденды по загадочным причинам уменьшаются вдвое.

Дивиденды сильно колеблются от племени к племени, от штата к штату. Много лет назад прославилось одно племя в Миннесоте, чье казино, приносившее около миллиарда долларов в год, принадлежало всего 85 людям. Ежегодные дивиденды каждого превышали миллион. Считается, что этот рекорд до сих пор не побит.

В США 562 признанных племени, из них только 200 завели у себя казино. Еще примерно 150 племен пытаются добиться признания, но у федеральных властей есть серьезные подозрения. Новым племенам предстоят тяжелые бои за признание. Многие критики утверждают, что их внезапная гордость наследием предков возникла исключительно от желания заняться игорным бизнесом.

Большинство индейцев ничего не имеют от этих богатств, многие по-прежнему прозябают в нищете.

Так или иначе, к таппаколам, как и к другим племенам, хлынули люди, утверждающие, что состоят с ними в родстве. Их подстегивает мечта о дивидендах. У племени есть комитет, изучающий и утверждающий родство. Чтобы соответствовать требованиям, нужно иметь не меньше одной восьмой доли крови таппаколов. Это приводит к сильным трениям.

Похоже, трения стали в этом племени обычным делом. Семь лет назад газета „Пенсакола Ньюс Джорнал“ писала, что в племени раз в четыре года проводятся выборы нового вождя и его совета из десяти человек. Очевидно, у вождя много власти в решении племенных дел, особенно относящихся к казино. Должно быть, это важный пост, недаром в то время вождь получал 350 тысяч в год. Кроме прочего, у вождя широкие полномочия по части найма; обычно он назначает в администрацию членов своей семьи, и они получают высокие зарплаты. Поэтому на выборах сильная конкуренция, вечные обвинения в подтасовках результатов голосования и в запугивании (наверное, научились у нас, некоренных). Еще бы, раз победитель получает все!

Теперешнего вождя зовут Элиас Кэппел (кстати, современные индейцы очень редко носят красочные имена прежних времен; в какой-то момент большинство приняло западные имена). Кэппела избрали вождем в 2005 году и через 4 года переизбрали повторно. Его сын Билли – член совета.

Племя распоряжается деньгами разумно: теперь у него современные школы, бесплатное медицинское учреждение – скорее поликлиника, чем больница, спортивные сооружения, детские сады, дороги и все остальное, обычно обеспечиваемое вменяемыми властями. Если выпускник школы хочет поступить в колледж, особый фонд берет на себя оплату его учебы, проживания и питания в высшем учебном заведении штата. Племя также расходует деньги на борьбу с пьянством и наркоманией и на лечение алкоголиков и наркоманов.

Как суверенная нация таппаколы пишут и защищают свои законы, не поощряя вмешательство извне. Констебль племени работает примерно как шериф округа, имея в распоряжении отряд обученных и экипированных полицейских. Активно действует собственное подразделение по борьбе с наркотиками. (При всей своей закрытости вождь и некоторые члены его совета не прочь поделиться выгодными для них фактами, при этом их излюбленной темой являются успехи в поддержании законности.) Существует суд племени из трех судей, разбирающих споры и проступки. Назначает судей вождь, утверждает совет. Есть, конечно, и следственная тюрьма, и исправительное заведение для длительного заклю- чения.

Таппаколы усиленно замалчивают возникающие в их среде споры и противоречия. „Пенсакола Ньюс Джорнал“ и в несколько меньшей степени „Таллахасси Демократ“ годами вынюхивают скандалы, пытаясь выведать, сколько племя зарабатывает и какая его фракция вершит всеми делами. Но обе газеты мало что выведали. Таппаколы – скрытный народ».

Как ни любопытно было все это читать, Лейси по привычке раззевалась. Переодевшись в пижаму, она исполнила свой обычный ритуал по подготовке ко сну при открытой двери ванной, в который раз радуясь, что ей некому помешать. Ближе к 23 часам – она уже почти уснула – зазвонил телефон. Лейси услышала голос Хьюго, как всегда, усталый.

– Не жду ничего хорошего, – буркнула она вместо приветствия.

– Правильно делаешь. Нам нужна помощь. Верна валится с ног, мне не лучше. Пиппин орет, как резаная, весь дом на уши поставила. Нам необходимо хотя бы немного поспать. Верна не хочет вызывать мою мать, я – ее. Как насчет неоценимой услуги?

– А как же, уже еду.

Это был третий ночной вызов после появления новорожденной, не считая вечернего сидения со всеми четырьмя детьми, чтобы Хьюго и Верна могли спокойно поужинать. Лейси быстро натянула джинсы и футболку и оставила Фрэнки в явном недоумении перед дверью. Гонка по пустым улицам в «Мидоус» – и она предстала перед Хэтчами через двадцать минут после их звонка. Верна встретила ее в дверях с примолкшей Пиппин на руках.

– Это, наверное, зубки, – прошептала она. – Мы трижды за неделю показывали ее доктору. Не спит, и все, ну что тут поделаешь?

– Где бутылочки? – спросила Лейси, осторожно забирая малышку у матери.

– На кофейном столике. В доме полный кавардак. Мне так стыдно! – Губы Верны кривились, в глазах стояли слезы.

– Брось, Верна, меня можно не стыдиться. Ступай в постель, попробуй уснуть. Утро вечера муд- ренее.

Верна чмокнула ее в щеку, сказала «спасибо» и уползла. Лейси услышала звук тихо затворяемой двери. Прижав к себе Пиппин, она заходила взад-вперед по захламленной детской, бормоча ласковые словечки и поглаживая бедняжку по спинке и попке. Спокойствие длилось недолго. При новом приступе рева Лейси сунула ей в ротик бутылочку с соской, опустилась в кресло-качалку и заворковала; это продолжалось до тех пор, пока малышка наконец не забылась. Через полчаса, когда ребенок крепко уснул, Лейси положила ее в переносную люльку-качалку и тихо включила колыбельную. Пиппин нахмурилась и завозилась; казалось, она сейчас снова примется надрываться, но вместо этого успокоилась и продолжила спать.

Немного погодя Лейси оставила ребенка и на цыпочках прошла в кухню. Включив верхний свет, она вздрогнула от зрелища первозданного хаоса. Мойка была переполнена грязной посудой, всюду громоздились кастрюли и сковородки, стол был завален пустыми коробками, ранцами и даже нестиранным бельем. Здесь требовалось как следует потрудиться, но это значило бы поднять шум, поэтому Лейси решила отложить уборку, пока семья не проснется. Выключив свет, она испытала счастливое чувство, которым ни с кем не могла поделиться: с улыбкой возблагодарила свою удачу, одиночество и блаженную необремененность.

Она соорудила себе гнездышко на диване рядом с малышкой и тоже уснула. В 3.13 Пиппин проснулась голодной и сердитой, но твердо отправленная ей в рот бутылочка с соской сделала свое дело. Лейси поменяла ей подгузник, еще поворковала, умаслила плаксу ласковым голосом и заставила уснуть, после чего сама проспала почти до шести часов.

Глава 8

Уилтон Мейс жил в разноуровневом доме из красного кирпича на гравийной дороге, в двух милях от казино. Он не проявил желания разговаривать по телефону, сказав, что сначала должен посоветоваться с братом. Назавтра он позвонил Хьюго и согласился встретиться. Он ждал в шезлонге у навеса для автомобиля, отгоняя мух и попивая чай со льдом. День выдался облачный и не слишком жаркий. Он предложил Лейси и Хьюго сладкого чаю, те отказались. Он указал на другие два шезлонга, и они сели. На заднем дворике в пластмассовом бассейне-корыте плескался под бабушкиным надзором годовалый ре- бенок.

Уилтон был на три года моложе Джуниора, но мог сойти за его близнеца: смуглая кожа, еще более темные глаза, длинные седые волосы почти до плеч. Он говорил низким голосом и, казалось, взвешивал, превосходя обстоятельностью даже Джуниора, не просто каждое слово, а каждый слог.

– Это ваш внук? – спросила Лейси, чтобы самой сломать лед, раз Уилтон не порывался этого сделать.

– Внучка, первая. А это моя жена Нелл.

– На той неделе мы познакомились в Старке с Джуниором, – сообщил Хьюго.

– Спасибо, что навестили брата. Я бываю у него два раза в месяц и знаю, что это не лучшее развлечение. Собственный народ забыл Джуниора, и это тяжело вынести, особенно когда ты такой гордец, как Джуниор.