Время милосердия

– Я хороший, Дрю. Я на твоей стороне.

Молчание. Прошла минута, две. Одеяло приподнималось и опадало от дыхания Дрю. Джейк не мог разобрать, открыты ли его глаза. Еще через минуту он сказал:

– Ладно, Дрю, может, поговорим про твою маму? Про Джози Гэмбл. Ты же знаешь, что она в порядке?

Вскоре под одеялом началось шевеление: парень медленно вытянул ноги.

– И про твою сестру Киру. Давай поговорим про Джози и Киру. Сейчас они обе в безопасности, Дрю. Я хочу, чтобы ты это знал.

Молчание.

– Так мы ни к чему не придем. Давай-ка, поворачивайся ко мне. Это все, что от тебя требуется – повернуться и поздороваться. Давай, Дрю! Ну же!

– Нет! – раздалось из-под одеяла.

– Хотя бы так, уже лучше, чем ничего. Значит, ты не немой. Задай мне вопрос про свою маму. Любой вопрос.

– Где она? – тихо спросил парень.

– Повернись и сядь, смотри на меня, когда мы разговариваем.

Дрю повернулся и сел, едва не ударившись затылком о верхнюю полку. Он подтянул одеяло себе под подбородок, будто это обеспечивало ему безопасность, подался вперед, свесив вниз ноги в грязных носках. Башмаки валялись неподалеку. Он уставился в пол.

Изучая его лицо, Джейк приходил к выводу, что здесь допущена какая-то ошибка. После целого дня под одеялом, в слезах, у Дрю покраснели и распухли глаза, светлые волосы растрепались. Какой же он был щуплый!

Джейк в шестнадцать лет был успешным квотербеком в команде старшей школы городка Карауэй, что в десяти милях от Клэнтона. Еще он играл в баскетбол и в бейсбол, брился, водил машину и встречался со всеми сговорчивыми хорошенькими девчонками. А этому заморышу и велосипеда-то никто не доверил бы.

Важно было установить с ним контакт.

– Судя по документам, тебе шестнадцать лет, правильно?

Опять молчание.

– Когда у тебя день рождения?

Парень безучастно смотрел в пол.

– Брось, Дрю, ты же знаешь день своего рождения?

– Где моя мать?

– В больнице. Ее продержат там еще несколько дней. У нее сломана челюсть, думаю, врачи сделают операцию. Я съезжу туда завтра, передам от тебя привет, буду рад сказать ей, что ты в порядке. С учетом обстоятельств…

– Она не умерла?

– Нет, Дрю, твоя мама жива. Ну, что мне ей от тебя передать?

– Я думал, что она умерла… Кира тоже так считала. Мы оба решили, что Стью наконец ее прикончил. Поэтому я его застрелил. Как ваше имя?

– Джейк. Я твой адвокат.

– В прошлый раз адвокат обманул меня.

– Жаль. Я тебя не обманываю, клянусь. Спроси о чем хочешь, обещаю ответить честно, без вранья. Ну, попробуй.

– Долго я буду сидеть в тюрьме?

Поколебавшись, Джейк ответил:

– Пока не знаю. Правда в том, что сейчас никто не знает, как долго ты просидишь. Самый точный ответ такой: наверное, долго. Тебе предъявят обвинение в убийстве Стюарта Кофера, а убийство – самое тяжкое преступление, какое только может быть.

Дрю посмотрел на адвоката красными заплаканными глазами.

– Я думал, он убил мою мать.

– Понимаю, но на самом деле, Дрю, он ее не убил.

– Все равно хорошо, что я пристрелил его.

– Лучше бы ты этого не совершал.

– Мне безразлично, пусть меня посадят навсегда, главное, что он больше никогда не ударит мою мать. И Киру. И меня. Он получил по заслугам, мистер Джейк.

– Просто Джейк, ладно? Дрю и Джейк, клиент и адвокат.

Парень вытер щеки тыльной стороной ладони, крепко зажмурился и затрясся всем телом. Казалось, его колотят судороги. Джейк взял с верхней полки второе одеяло и укутал ему плечи. Теперь Дрю рыдал, при громких всхлипах по его щекам снова катились слезы. Он долго плакал – маленький, жалкий, перепуганный, совершенно один в целом свете. Назвать его тинейджером не поворачивался язык, больше подходило определение «сопляк». Нет, подумал Джейк уже в который раз, он просто «маленький мальчик».

Когда дрожь стихла, Дрю вернулся в свой мир: перестал разговаривать, вообще отказывался реагировать на Джейка. Закутавшись в одеяла, он лег и уставился пустым взглядом в матрас над собой.

Джейк снова попробовал заговорить о его матери, но это не сработало. Тема еды и сладких напитков тоже не вызвала интереса. Прошло десять минут, двадцать. Когда стало ясно, что Дрю на намерен откликаться, Джейк произнес:

– Раз так, я пошел, Дрю. Утром я увижу твою мать и скажу ей, что ты молодец. Пока меня не будет, ни с кем не говори: ни с надзирателем, ни с полицейскими, ни с дознавателем, ни с кем, понял? Для тебя это не составит проблемы. Держи рот на замке, пока я не вернусь.

Когда Джейк выходил, ситуация в камере была такой же, какой он ее застал, придя сюда: парень лежал неподвижно, как в трансе, с широко раскрытыми, но ничего не видящими глазами.

Он захлопнул за собой дверь, расписался в журнале посещений, сумел не столкнуться больше ни с кем из знакомых и отправился пешком в неблизкий путь, домой.

Любопытства ради Джейк сделал круг по площади и, как и ожидал, увидел в окне одного из кабинетов свет. Гарри Рекс часто трудился до поздней ночи, особенно по воскресеньям, иначе не совладал бы с тем безумием, которое представляла собой его адвокатская практика. В обычные дни прихожая была полна воюющих супругов и прочих несчастных клиентов, и он чаще выступал как арбитр споров, а не решал их. Этим стресс не исчерпывался: его собственный четвертый брак дал трещину, и Гарри Рекс предпочитал вечернее спокойствие рабочего кабинета, а не напряженную домашнюю обстановку.

Джейк постучал в окно и вошел в заднюю дверь. Гарри Рекс встретил его в кухне и сразу достал из холодильника две банки пива. Они уселись в захламленной комнате перед кабинетом.

– Чего это ты так поздно? – спросил Гарри Рекс.

– Заглядывал в изолятор, – ответил Джейк. Гарри Рекс кивнул, ничуть не удивившись.

– Нуз уговорил тебя?

– Да. С тем условием, что это продлится только месяц, на предварительном этапе.