Фирма

– Отлично. В вопросах веры мы очень терпимы. В фирме работают католики, баптисты, приверженцы епископальной церкви. В общем-то это – личное дело сотрудников, но мы и об этом хотим знать. Мы стоим за прочную, стабильную семью. Когда наш юрист счастлив, он лучше работает. Вот почему мы задаем вам эти вопросы.

Митч чуть наклонил голову и улыбнулся. Нечто подобное ему уже приходилось слышать.

Мужчины переглянулись, затем их взгляды сошлись на нем. Это означало, что их беседа подошла к такому моменту, когда гостю дозволялось задать высокому синклиту один-два вежливых вопроса. Митч уселся поудобнее. Вопрос номер один – деньги, необходимо же сравнить их предложение с уже имеющимися. Если сумма его не устроит, подумал Митч, то, что ж, приятно было познакомиться с вами, господа. А вот если оклад подойдет, тогда он будет готов беседовать с ними о семье, женитьбе, о футболе и Боге. Из собственного опыта он знал, что, подобно другим фирмам, эти тоже будут долго ходить вокруг да около, пока всем не станет неловко и других тем для беседы не останется. Ладно, лучше сначала задать вопросик полегче.

– С чего мне предстоит начать работу в вашей фирме?

Вопрос им понравился. Ламберт и Макнайт повернулись к Ламару – отвечать должен был он.

– Первые два года вы будете как бы стажером, хотя это называется у нас иначе. Вас будут посылать в командировки по всей стране для участия в семинарах по налогообложению. Учиться вам придется много. Зимой следующего года вы проведете пару недель в Вашингтоне, в институте налогообложения. У нас есть все основания гордиться нашими экспертами, поэтому постоянная учеба обязательна для каждого сотрудника. Если захотите защитить диссертацию по налогам, фирма оплатит все расходы. Что касается практической деятельности, то в эти первые два года не ждите чего-то необычного. Много работы с документами и рутинных дел. Но платить вам будут хорошо.

– Сколько?

Ламар взглянул на Макнайта, не сводившего глаз с Митча.

– Вопрос об окладе и дополнительных льготах мы обсудим, когда вы приедете в Мемфис.

– Я хочу услышать хотя бы приблизительную цифру, в противном случае поездка в Мемфис может и не состояться. – Макдир усмехнулся мягко, но все же чуть высокомерно. Он говорил как человек, которому сделали не меньше трех блестящих предложений.

Компаньоны обменялись понимающими улыбками. Первым заговорил Ламберт:

– О’кей. В первый год – основной оклад восемьдесят тысяч долларов плюс премии. На следующий год – оклад восемьдесят пять тысяч плюс премии. Льготный низкопроцентный заем на покупку дома. Членство в двух клубах. И новый «БМВ». Цвет, конечно, выберете сами.

Они впились глазами в его губы, против воли растягивающиеся в улыбку.

– Это немыслимо, – пробормотал Митч.

Восемьдесят тысяч в Мемфисе равнялись ста двадцати тысячам в Нью-Йорке. Да еще «БМВ»!

Спидометр его фургончика-«мазды» накрутил уже десятки тысяч миль, а сама машина сейчас стояла на приколе в ожидании, пока он накопит достаточно денег на новый стартер.

– И еще кое-какие льготы, которые мы с радостью обсудим, когда вы приедете в Мемфис.

Внезапно ему очень захотелось съездить в Мемфис. Кажется, там есть какая-то река?

Ему удалось собраться, лицо посерьезнело. Строго и значительно глядя на Оливера Ламберта, как бы позабыв о деньгах, о доме и «БМВ», он попросил:

– Расскажите мне о вашей фирме.

– У нас работает сорок один юрист. В прошлом году в пересчете на одного работающего мы получили доход больший, чем любая другая фирма, пусть даже и более крупная. Включая и самые известные в стране. У нас исключительно богатая клиентура: корпорации, банки и люди, которые в состоянии платить высокие гонорары и не жаловаться на это. Мы специализируемся на международном налогообложении, это очень интересно и не менее выгодно. Мы имеем дело только с теми, кто может платить.

– Сколько времени уходит у сотрудника на то, чтобы стать компаньоном фирмы?

– В среднем около десяти лет, и это десять лет напряженного труда. Считается обычным, когда компаньон зарабатывает полмиллиона в год и уходит на пенсию еще до пятидесяти. Безусловно, они тоже что-то дают фирме. В вашем случае – это восьмидесятичасовая рабочая неделя, однако партнерство в фирме стоит таких усилий.

Ламар чуть подался вперед:

– Но чтобы зарабатывать шестизначные суммы, вовсе не обязательно дожидаться партнерства. Я работаю в фирме семь лет, а стотысячный рубеж перешагнул четыре года назад.

Митч задумался на мгновение и быстро подсчитал, что к тридцати годам он может зарабатывать гораздо больше ста тысяч в год, скорее, ближе к двумстам. К тридцати годам!

Они не спускали с него глаз, зная наверняка, что именно он подсчитывает в уме.

– Чем фирма, специализирующаяся на международном налогообложении, занимается в Мемфисе?

Вопрос вызвал улыбки. Ламберт снял очки и стал крутить их в руках.

– Хороший вопрос! Фирму основал мистер Бендини в 1944 году. Он был юристом, занимался налогами в Филадельфии, имел несколько богатых клиентов с Юга. Потом ему пришло в голову обосноваться в Мемфисе. В течение двадцати пяти лет он не нанимал никого, кроме профессионалов в налоговом законодательстве, и фирма процветала. Мы тоже все люди приезжие, но Мемфис успели полюбить. Это очень приятный старый южный город. А мистер Бендини умер в семидесятом году.

– Сколько в фирме компаньонов?

– Активных – двадцать. Мы стараемся поддерживать соотношение один компаньон – один сотрудник. Для промышленности это, может, и высоковато, но нас устраивает. И потом, у нас свой подход.

– Все наши компаньоны к сорока пяти становятся мультимиллионерами, – добавил Ройс Макнайт.

– Все?

– Именно так, сэр. Мы не можем этого гарантировать, но если вы придете к нам, проработаете десять трудных, напряженных лет, станете компаньоном, проработаете еще десять лет и не превратитесь к сорока пяти годам в мультимиллионера, вы окажетесь первым за последние двадцать пять лет.

– Ваша статистика впечатляет.

– Впечатляет наша фирма, Митч, – подхватил Ламберт, – и мы все гордимся ею. Нас мало, и мы привыкли заботиться друг о друге. Между нами нет смертельной конкурентной борьбы, которой прославились крупные фирмы. Мы очень осторожны в выборе тех, кого нанимаем, и стремимся, чтобы каждый новый сотрудник как можно быстрее стал компаньоном. Именно поэтому мы не жалеем времени и денег – ни на самих себя, ни, в особенности, на наших новых сотрудников. Редко, крайне редко случается, чтобы юрист уходил из фирмы. Мне, собственно, и не приходилось о таком слышать. Мы всеми силами способствуем карьере молодого сотрудника. Мы хотим, чтобы наши люди были счастливы. В фирме считается, что это наиболее выгодный способ строить взаимоотношения.

– Вот еще немного впечатляющей статистики, – добавил Макнайт. – В прошлом году текучесть кадров для фирм нашего масштаба или больших составила в среднем двадцать восемь процентов. А у «Бендини, Ламберт энд Лок» – ноль. В позапрошлом году – ноль. Много воды утекло с тех пор, когда из нашей фирмы кто-либо уходил.

Внимательнейшим образом продолжали они изучать его, им нужно было увериться в том, что информация не только дошла до него, но и была им адекватно воспринята. Каждый момент беседы, каждый вопрос были очень важны для них, однако прежде всего требовалось установить, понял ли этот молодой человек, осознал ли, что если он примет их предложение, то это решение будет бесповоротным, окончательным. Видит Господь, то, что можно было объяснить ему сейчас, они объяснили. Позже придет время и для другой информации.

Безусловно, знали они гораздо больше, чем могли ему сказать. Они знали, например, что его мать живет в легковом прицепе на городском пляже города Панамы вместе со своим новым мужем – вышедшим на пенсию водителем-алкоголиком. Знали, что она получила сорок одну тысячу долларов страховки за погибшего первого мужа, промотала большую часть, а после того как ее старший сын был убит во Вьетнаме, немного тронулась. Им также было известно, что воспитанием Митча никто не занимался, рос он в нищете и на ноги его поднимал брат Рэй (которого они никак не могли найти) и какие-то сердобольные родственники. Нищета ранит душу и заставляет человека отчаянно стремиться к успеху. Отличную учебу и игру в футбол Митчу приходилось совмещать с работой в ночном магазинчике – тридцать часов в неделю. Они знали, что он привык мало спать. Знали, что он был голоден. Он был их человеком.

– Вы приедете к нам? – спросил его Оливер Ламберт.

– Когда?

В этот момент он думал о черном «БМВ-318» с откидным верхом.

Старушка «мазда» с тремя вмятинами на кузове, с покрытым трещинами ветровым стеклом стояла на склоне в канаве с вывернутыми на сторону передними колесами – чтобы не скатилась. Эбби сунула руку в окно дверцы и открыла ее изнутри, дважды сильно дернув.

Уселась, вставила ключ зажигания, нажала на педаль сцепления, выровняла колеса. «Мазда» начала медленно сползать со склона. Почти не дыша, Эбби сидела, закусив губу, и ждала, когда оживет двигатель.

С предложениями от трех известных фирм до нового автомобиля оставалось всего четыре месяца. Ничего страшного, она подождет. Ведь жили же они целых три года в полной нищете в крошечной двухкомнатной квартирке университетского кампуса, стоянки которого были забиты «порше» и спортивными «мерседесами».

Большей частью они держались в стороне от однокашников мужа и ее коллег по работе – студенческий городок был бастионом снобизма на восточном побережье. Кто они для окружающих – деревенщина из Кентукки, друзей нет. Но они выжили и были счастливы.

Чикаго ей нравился больше, чем Нью-Йорк, пусть даже и оклад там пониже, зато подальше от Бостона и поближе к Кентукки. А вот Митч что-то темнил, различные варианты просчитывал и взвешивал сам, с ней же почти не делился. Посетить Чикаго или Нью-Йорк вместе с мужем ее не приглашали. Эбби устала гадать. Ей хотелось услышать наконец ответ.

В нарушение правил она опять-таки припарковала машину на склоне; до дома ей нужно было пройти пару кварталов. Их квартира была одной из тридцати, расположенных в двухэтажном доме, сложенном из красного кирпича.

Стоя у двери, Эбби копалась в сумочке в поисках ключа. Дверь неожиданно распахнулась, Митч буквально втащил ее внутрь, повалил на кушетку и набросился с поцелуями. Она успела только вскрикнуть и рассмеяться; ноги и руки ее нелепо болтались в воздухе. Они целовались и обнимались долго, так же, как делали это, будучи подростками: минут по десять, с ласками и стонами, когда поцелуй был развлечением, таинством и высшим наслаждением.