Рэкетир

СИСов беспрерывно тасуют, чтобы они не сближались с заключенными. Иногда между ними и нами возникает симпатия, однако одно из основополагающих правил выживания заключенного гласит: старайся избегать своего СИСа. Относись к нему уважительно, делай то, что он велит, не создавай ему проблем, но, главное, не попадайся на глаза.

Мой теперешний СИС, Даррел Марвин, не из лучших. Белый, грудь колесом, пивное брюхо, не старше тридцати, пытается важничать, но где ему с таким лишним весом! Даррел – невежда и расист, меня он не любит, потому что я черный и имею два диплома о высшем образовании – на два больше, чем у него. Мне приходится бороться с собой всякий раз, когда приходится подлизываться к этому ничтожеству, но выбора у меня нет. Сейчас он мне нужен.

– Доброе утро, мистер Марвин, – говорю я с фальшивой улыбкой, останавливая его перед столовой.

– В чем дело, Баннистер? – цедит он.

Я подаю ему лист бумаги, официальный бланк заявления. Он берет его и делает вид, что читает. Меня подмывает помочь ему с длинными словами, но я прикусываю язык.

– Мне нужно к начальнику, – вежливо говорю я.

– Зачем тебе к начальнику? – спрашивает он, все еще пытаясь прочесть нехитрое заявление.

Мои дела с начальником тюрьмы не касаются ни СИСа, ни кого-либо еще, но напомнить об этом Даррелу – значит навлечь на себя неприятности.

– Моя бабка при смерти, мне бы хотелось побывать на ее похоронах. Это всего в шестидесяти милях отсюда.

– Когда она умрет, по-твоему? – спрашивает этот умник.

– Скоро. Пожалуйста, мистер Марвин. Я много лет с ней не виделся.

– Начальник тюрьмы ничего такого не разрешает, Баннистер, пора бы знать.

– Я знаю, но у него передо мной должок. Несколько месяцев назад я консультировал его по одному юридическому вопросу. Пожалуйста, передайте ему заявление.

Он складывает бумагу и сует в карман.

– Ладно, но учти, это напрасный труд.

– Спасибо.

Обеих моих бабушек давно нет в живых.

В тюрьме ничего не делается ради удобства заключенного. На положительный или отрицательный ответ на любое заявление должно требоваться несколько часов, но это было бы слишком просто. Проходит четыре дня, прежде чем Даррел сообщает, что мне надлежит явиться в кабинет начальника тюрьмы завтра в десять утра. Опять фальшивая улыбка.

– Спасибо.

Начальник тюрьмы – самодержец в своей маленькой империи, с понятным самомнением царька, правящего при помощи указов или воображающего, что правит. Начальники все время меняются, и понять смысл всех этих замен невозможно. Повторяю, реформа нашей тюремной системы – не мое дело, и меня совершенно не волнует, что происходит в корпусе администрации.

Сейчас начальником у нас Роберт Эрл Уэйд, работник коррекционной системы, воплощение делового подхода. Недавно он развелся во второй раз, по сему случаю я втолковывал ему азы законов Мэриленда об алиментах. Когда я вхожу к нему в кабинет, он не встает, не подает мне руку, не утруждает себя вежливостью.

– Хэлло, Баннистер, – бросает он и указывает на пустой стул.

– Здравствуйте, мистер Уэйд. Как ваши дела? – Я сажусь.

– Я свободный человек, Баннистер. Жена номер два теперь история. Никогда больше не женюсь!

– Приятно слышать. Рад был помочь.

После этой короткой разминки он листает блокнот и говорит:

– Я не могу отпускать вашего брата домой на каждые похороны. Вы должны это понимать, Баннистер.

– Похороны ни при чем, – говорю я. – У меня нет бабушки.

– Тогда какого черта?

– Вы следите за расследованием убийства судьи Фосетта в Роаноке?

Он хмурится и откидывает голову, как будто услышал оскорбление. Я проник к нему по ложному поводу, что непременно считается нарушением режима в каком-нибудь из бесчисленных федеральных руководств. Он еще не решил, как реагировать на услышанное, поэтому, качая головой, повторяет:

– Какого черта?

– Убийство федерального судьи. Пресса только об этом и пишет.

Трудно поверить, что он умудрился пропустить всю эту историю, хотя совершенно не исключено. То, что я читаю по несколько газет в день, еще не значит, будто остальные делают то же самое.

– Федерального судьи? – переспрашивает он.

– Вот именно. Его нашли вместе с любовницей в домике на берегу лесного озера на юго-востоке Виргинии. Обоих застрелили.

– Ну да, я читал. Но вы-то тут при чем?

Он раздражен моим враньем и соображает, как меня наказать. Могущественный начальник тюрьмы не может допустить, чтобы его грубо использовал простой заключенный. Роберт Эрл вращает глазами, придумывая кару.

Мой ответ должен прозвучать как можно драматичнее, чтобы Уэйд не счел его смешным. У заключенных слишком много свободного времени, вот они и изобретают прихотливые доказательства своей невиновности, придумывают теории заговоров, начитавшись статей о нераскрытых преступлениях, копят секреты, чтобы обменять их на условно-досрочное освобождение. Короче говоря, заключенные только и думают, как бы освободиться, и Роберт Эрл, ясное дело, всего этого навидался и наслушался.

– Я знаю, кто убил судью, – провозглашаю я с максимальной серьезностью.

К моему облегчению, мои слова не вызывают у него улыбки. Он отъезжает в кресле, теребит подбородок, несколько раз кивает.

– Как же вы набрели на эти сведения?

– Я встретил убийцу.

– Здесь или вне лагеря?

– Этого я вам сказать не могу, господин начальник. Но я говорю правду. Судя по тому, что пишут, расследование ФБР ничего не дает. И не даст.

У меня безупречное дисциплинарное досье. Я ни разу не сказал грубого слова сотруднику тюрьмы, никогда не жаловался. У меня в камере нет ничего недозволенного, даже лишнего пакетика сахара из столовой. Я не играю в азартные игры и не беру в долг. Я помогал с решением юридических проблем десяткам заключенных и даже нескольким сотрудникам, включая самого начальника тюрьмы. Библиотека у меня содержится в образцовом порядке. Иными словами, я заслуживаю доверия, хотя и заключенный.

Он кладет локти на стол и скалит желтые зубы. У него темные круги под вечно влажными глазами пьяницы.

– Позвольте мне угадать, Баннистер. Вы намерены поделиться информацией с ФБР, заключить сделку и выйти на свободу. Правильно?

– Совершенно верно, сэр. Это и есть мой план.

Теперь его разбирает смех – вернее, пронзительное кудахтанье, само по себе уморительное. Откудахтавшись, он спрашивает: