Мистер Беннет в дополнение к своим обязанностям преподавателя английского языка и литературы был еще и тренером по сквошу, причем довольно успешным. Постучать по мячу – для Эдди это было чем-то вроде откровения.
– Я думаю, решить проблему можно, укоротив рождественские каникулы и удлинив весенние, – сказал его отец. – Я знаю, школьный год тянется долго, но ведь должен быть какой-то способ вернуть ребят к жизни весной, вдохнуть в них чуть больше энергии – чуточку их подтолкнуть, чтобы у них голова заработала.
– Я думал, не позаниматься ли мне год сквошем – я хочу сказать, на будущий год зимой, – сообщил Эдди. – Осенью я бы еще позанимался кроссом. А весной можно было бы вернуться на гаревую дорожку…
На секунду возникло ощущение, что слово «весна» завладело вниманием отца, но Мятного интересовала только весенняя леность.
– Может, у нее от бритья раздражение, – задумчиво сказала Дот О’Хара. – Но у меня тоже иногда бывает раздражение, но ведь это не повод, чтобы не брить под мышками.
Потом Эдди мыл посуду, а его родители тем временем продолжали свой разговор. Перед тем как отправиться спать, его мать спросила у отца:
– А что это он говорил о сквоше? Что там насчет сквоша?
– Что говорил кто? – спросил его отец.
– Эдди! – ответила его мать. – Эдди что-то говорил о сквоше и мистере Беннете.
– Он тренер по сквошу, – сказал ей Мятный.
– Джо, да это я знаю!
– Моя дорогая Дороти, в чем же твой вопрос?
– Что говорил Эдди о сквоше? – повторила Дороти.
– И что же он говорил? – сказал Мятный.
– Нет, Джо, я иногда спрашиваю себя: ты вообще слушаешь, что тебе говорят?
– Моя дорогая Дороти, я весь обращаюсь в слух, когда мне что-то говорят, – сказал ей старый зануда.
Они оба неплохо посмеялись над этим. Они еще продолжали смеяться, когда Эдди совершал необходимые приготовления ко сну. Внезапно он почувствовал такую усталость – такую леность, догадался он, – что казалось немыслимым сделать малейшее усилие, чтобы объяснить родителям, что он имел в виду. Если их брак был удачным, а, судя по всему, именно таким он и был, то Эдди мог себе представить, что же такое неудачный брак. Он и не подозревал, что очень скоро у него будет возможность во всех подробностях узнать, что же такое плохой брак.
Дверь в полу
По дороге в Нью-Лондон (а это путешествие было спланировано с дотошной скрупулезностью – как и Марион, они выехали из дома с большим запасом времени, чтобы наверняка успеть на паром) отец Эдди заблудился вблизи Провиденса.
– Ну, так чья это ошибка – пилота или штурмана? – весело спросил Мятный. Ошибка была общая. Отец Эдди говорил столько, что на дорогу обращал мало внимания; Эдди, который был «штурманом», предпринимал такие усилия, чтобы не уснуть, что забыл о карте. – Хорошо, что мы выехали с запасом, – добавил его отец.
Они остановились на заправке, где Джо О’Хара по мере сил предпринял попытку завязать разговор с представителем рабочего класса.
– Ну и как вам такая неприятность? – спросил старший О’Хара на заправке у оператора, который показался Эдди слегка недоразвитым. – Перед вами два экзонианца в поисках нью-лондонского парома на Ориент-Пойнт.
Эдди обмирал каждый раз, слыша, как его отец заговаривает с незнакомыми людьми. (Кто, кроме экзонианца, мог знать, что такое экзонианец?) Оператор, словно впав в мимолетную кому, уставился на масляное пятно рядом с правой туфлей Мятного.
– Вы на Род-Айленде.
Вот все, что смог выдавить из себя несчастный.
– А вы можете показать нам дорогу на Нью-Лондон? – спросил Эдди.
Когда они снова вернулись на дорогу, Мятный принялся читать Эдди лекцию о широко распространенной замкнутости, которая нередко является следствием недостатков всеобщего среднего образования.
– Отупление – вещь ужасная, Эдвард, – нравоучительно сообщил ему отец.
Они прибыли в Нью-Лондон с большим запасом, и Эдди вполне мог отправиться в Ориент-Пойнт более ранним паромом.
– Но тогда тебе придется совсем одному ждать в Ориент-Пойнте! – указал сыну Мятный.
Ведь Коулы ожидали прибытия Эдди на более позднем пароме. Когда Эдди понял, насколько было бы для него лучше ждать в Ориент-Пойнте одному, более ранний паром уже ушел.
– Первое океанское путешествие моего сына, – сказал Мятный продававшей билеты женщине с огромными руками. – Это не «Королева Елизавета» и не «Королева Мария». Это не семидневное плавание. Это не Саутгемптон, как в Англии, и не Шербур, как во Франции. Но когда тебе шестнадцать, то морское путешествие до Ориент-Пойнта – это тоже немало!
Женщина снисходительно улыбнулась сквозь свои складки жира, и хотя рот ее лишь чуть-чуть растянулся в улыбке, можно было увидеть, что у нее не хватает нескольких зубов.
Потом, стоя на набережной, отец Эдди принялся разглагольствовать об излишествах в питании, которые нередко являются следствием недостатков всеобщего среднего образования. Отъехав всего ничего от Экзетера, они увидели немало людей, которые были бы счастливее или стройнее (или и то и другое), если бы только у них было достаточно денег, чтобы получить образование в академии.
Время от времени отец Эдди вдруг ни с того ни с сего вкраплял в свою речь полезные советы, касающиеся грядущей летней работы сына.
– Не нервничай от того только, что он – знаменитость, – сказал вдруг совершенно не к месту старший О’Хара. – Вообще-то он не такая уж крупная литературная фигура. Примечай, что сможешь. Обращай внимание на его писательские привычки, попытайся понять, есть ли какой-либо метод в его безумии, – ну и всякое такое.
По мере приближения парома, на котором должен был отправиться в путь Эдди, совершенно неожиданно именно Мятный вдруг озаботился грядущей работой сына.
Сначала на паром подали грузовики, и первым в очереди был грузовик, полный свежих клемов[6 - Клемы – съедобные морские моллюски.], а может, он был пустой и отправлялся за партией свежих клемов. В любом случае, пахло от него клемами далеко не первой свежести, и водитель этого грузовика, который в ожидании причаливающего парома курил сигарету, прислонясь к усеянной битыми мухами решетке радиатора, пал следующей жертвой разговорных экспромтов Джо О’Хары.
– Мой сынишка направляется на свою самую первую работу, – сообщил Мятный, и Эдди обмер еще раз.
– Ну да? – ответил водитель грузовика.
– Он будет работать секретарем у писателя, – заявил отец Эдди. – Понимаете, мы не знаем в точности, каков будет круг его обязанностей, но, несомненно, это будет что-нибудь поважнее заточки карандашей, замены ленты в пишущей машинке и выискивания в словарях трудных слов, в написании которых сомневается даже писатель! Я рассматриваю эту работу как возможность приобретения ценного опыта, чем бы эта работа ни обернулась в реальности.
Водитель грузовика, внезапно исполнившись благодарности за ту работу, которая у него есть, сказал:
– Удачи тебе, парень.
В последнюю минуту, перед самой посадкой Эдди на паром, его отец метнулся к машине, а потом назад.
– Чуть не забыл! – крикнул он, протягивая Эдди толстый конверт, перехваченный резиновой лентой, и пакет, по размеру и мягкости, возможно, содержавший хлеб. Упаковка была подарочная, но что-то смяло ее на заднем сиденье машины, и подарок этот выглядел заброшенным, ненужным.
– Это для малышки – мы с мамой подумали и об этом, – сказал Мятный.
– Какой малышки? – спросил Эдди.
Он прижал конверт и подарок к груди подбородком, потому что его руки были заняты тяжелой дорожной сумкой и более легким, меньшего размера чемоданом. Так он и поднимался на борт.
– У Коулов есть маленькая девочка, ей, кажется, года четыре! – прокричал Мятный.
Громыхали цепи, пыхтел двигатель, время от времени раздавался гудок парома, другие люди прощались, пытаясь перекричать все эти шумы.