Пока смерть не разлучит нас

Казалось, заговорил предмет мебели. Сэр Харви поморщился и с некоторым раздражением оглядел комнату. Миддлсворт, продолжая затягиваться пустой трубкой, не сводил задумчивого взгляда с лампы.

– Гидеон Фелл где-то рядом? – Настроение сэра Харви переменилось, он оживился. – В таком случае необходимо пригласить его сюда. Поскольку Хэдли консультировался у него после случая с Дэвисом, и эти запертые комнаты поставили доктора Фелла в тупик. А здесь мы, как вы понимаете, сдвинемся с мертвой точки и отопрем комнату…

– С моей помощью? – с горечью уточнил Дик.

– Да. С вашей помощью.

– А если я не стану этого делать?

– Мне кажется, вы это сделаете. Так называемая мисс Лесли Грант считает, что я в коме и умираю. Значит, я не смогу ее выдать. Неужели вы не начали улавливать суть?

– О да. Я улавливаю…

– Она, конечно, сваляла дурака. Однако она вынуждена играть со своей чудесной блестящей игрушкой, которая называется убийство с помощью яда. Это не отпускает ее. Она одержима. Именно поэтому она рискнула выстрелить в меня, понадеявшись, что в глазах невинных и в основном легковерных людей это сойдет за несчастный случай. У нее уже все готово для чьей-то смерти. И она не позволит лишить себя острых ощущений.

Сэр Харви постучал пальцем по краю письменного стола.

– Вы, мистер Маркхэм, пойдете на этот ужин. Вы сделаете все, что она скажет вам, исполните все, что она вам велит. Я буду внимательно слушать из соседней комнаты. С вашей помощью мы выясним, что хранится у нее в этом знаменитом тайнике. А когда мы выясним, каким образом не особенно умная дама сумела обвести вокруг пальца полицию двух стран…

– Прошу прощения, – снова прервал доктор Миддлсворт.

Остальные двое слегка вздрогнули.

Однако доктор Миддлсворт держался как ни в чем не бывало. Поднявшись из плетеного кресла, он подошел к ближайшему из двух окон.

Оба были задернуты шторами из какой-то тяжелой и грубой материи в цветочек, теперь уже выцветшей и потемневшей от старости и табачного дыма. На обоих окнах шторы не смыкались до конца, а ближайшее было еще и открыто. Миддлсворт раздвинул шторы, и свет лампы хлынул в сад перед домом. Высунувшись из окна, он поглядел налево и направо. Затем опустил раму, задержался и довольно долго смотрел сквозь стекло, прежде чем задернуть шторы.

– Итак? – спросил сэр Харви. – Что там?

– Ничего, – сказал доктор и вернулся к своему креслу.

Сэр Харви внимательно посмотрел на него.

– Вы, доктор, – заметил он сухо, – до сих пор были не особенно многословны.

– Верно, – согласился Миддлсворт.

– Что вы думаете обо всем этом деле?

– Ладно, – произнес доктор, которому явно было не по себе. Он поглядел на свою трубку, на поношенные ботинки, затем перевел взгляд на Дика. – Все это для вас неприятно. Вам невыносимо обсуждать эту тему в присутствии постороннего человека, и я вас не виню.

– Ничего страшного, – произнес Дик. Ему нравился доктор, и он питал доверие к его мягким, интеллигентным суждениям. – Но что вы скажете?

– Если откровенно, я даже не знаю, что сказать. Но вы не можете продолжать отношения с убийцей, Дик. Это же противоречит здравому смыслу. И все же…

Миддлсворт замялся и попытался сменить тему:

– А вот ловушку сэра Харви стоило бы попробовать. Думаю, да. Хотя девушка точно должна быть сумасшедшей, чтобы затеять что-то против вас спустя сорок восемь часов после происшествия с винтовкой. Хуже того, все пойдет насмарку, если вдруг просочится новость, что сэр Харви не особенно пострадал. А майор Прайс, например, уже знает.

Миддлсворт погрузился в мрачные раздумья, покусывая мундштук своей трубки. Затем он взглянул на Дика, промычав что-то ободряющее.

– Возможно, все это ошибка, пусть даже сэр Харви и вся полиция христианского мира поклянется в обратном. Но вероятность все же остается. Однако суть в том, Дик… как это ни неприятно, но, так или иначе, вы должны узнать истину.

– Да. Это я понимаю.

Дик откинулся на спинку стула. Он чувствовал себя каким-то побитым и обессиленным, однако еще не до конца, потому что волна шока пока не схлынула. Эта мирная гостиная с батальными сценами на стенах, с потемневшими дубовыми балками и латунными каминными украшениями из Варанаси казалась такой же нереальной, как и история Лесли. Он закрыл глаза ладонями, не понимая, будет ли когда-нибудь мир выглядеть как прежде. Сэр Харви смотрел на него с отеческим сочувствием:

– В таком случае, скажем… завтра вечером?

– Ладно. Полагаю, что да.

– Вы получите все окончательные указания, – многозначительно проговорил их хозяин, – завтра утром. Надеюсь, вы даете слово, что не обмолвитесь ни звуком, ни намеком нашей шустрой подруге?

– Но, предположим, она виновна? – спросил Дик, внезапно отрывая руки от лица и едва не выкрикивая эти слова. – Предположим, что она каким-то образом виновна, и эта ваша ловушка докажет это. Что будет тогда?

– Откровенно говоря, мне плевать.

– Ее не арестуют. Предупреждаю вас, даже если мне самому придется давать ложные показания.

Сэр Харви поднял одну бровь:

– Вам хотелось бы, чтобы она продолжила веселиться, отправляя людей на тот свет?

– Да мне все равно, что она натворила!

– Наверное, пока отложим этот вопрос, – предложил патологоанатом, – и посмотрим, что вы скажете по окончании эксперимента. Поверьте мне, через сутки ваши чувства могут совершенно перемениться. Возможно, вы поймете, что увлечены ею не настолько сильно, как думали. Даете слово, что не станете путать нам все планы и рассказывать что-либо своей подруге?

– Даю. Я все сделаю. Ну а пока что…

– Ну а пока что, – вмешался доктор Миддлсворт, – вы пойдете домой и попытаетесь поспать. А вы, – он развернулся к сэру Харви, – ложитесь немедленно. Вы мне сказали, у вас есть люминал; если спина будет болеть, можно принять четверть грана. Утром я зайду, чтобы поменять повязки. Будьте любезны, сядьте уже.

Сэр Харви повиновался, осторожно опустившись в глубокое кресло. Он тоже выглядел несколько измотанным и даже утер лоб рукавом халата.

– Я не усну, – посетовал он. – Что бы я ни принимал, не усну. Узнать наконец-то, в чем суть игры… Выяснить, как именно она травила мужей и влюбленных, но никого больше…

Дик Маркхэм, который тяжело поднялся и разворачивался к двери, оглянулся снова.

– Никого больше? – повторил он. – Что именно вы хотите этим сказать?

– Мой дорогой друг! Как вы считаете, почему выбор пал на вас?

– Этого я по-прежнему не понимаю.

– Прошу вас, заметьте, – колко произнес сэр Харви, – что каждая жертва – мужчина влюбленный или по меньшей мере сильно увлеченный ею. Ослепленный. Неспособный к критическому мышлению. Нерассуждающий. Да, признаюсь, я сейчас теоретизирую. Но вы же не думаете, что выбор случайный или это совпадение? Жертва должна пребывать именно в таком состоянии ума.

– Зачем же?

– Чтобы выполнить то, что попросит отравительница. Зачем же еще.

– Подождите минутку, – запротестовал встревоженный доктор Миддлсворт.

Он взял с приставного стола свою шляпу и медицинский чемоданчик и уже собирался подтолкнуть Дика к двери в прихожую, но даже он развернулся.

– Давайте здесь рассуждать здраво, сэр Харви, – предложил он. – Вы ведь не думаете, что девушка скажет: «Слушай, у меня тут шприц с синильной кислотой. Пойди домой и вколи ее себе в руку, ладно? Сделай мне такое одолжение».

– Не настолько прямолинейно, нет.

– Тогда как?

– Это мы и намерены выяснить. Но если и существует какой-то ключ к этим делам с запертыми комнатами, я подозреваю, что он сейчас у нас. Все проходит гладко с мужчиной, у которого мозги набекрень, в затуманенном и ошеломленном состоянии ума. И ни в коем случае не пройдет ни с кем другим.

– То есть, например, с вами или со мной ничего не получится?

– Едва ли, – отозвался их хозяин сухо. – Доброй ночи, джентльмены. Тысячу благодарностей!

Выходя в прихожую, они увидели, как он улыбается, и его взгляд уже не гипнотизировал так теперь, когда дело было благополучно доведено до конца.

С запада, из Шести Ясеней, над полями поплыл звон церковных часов, отбивавших одиннадцать. Звучные ноты всколыхнули вуаль тишины, осязаемой тишины, когда Дик с доктором Миддлсвортом вышли из дома. Оба молчали из-за повисшего над ними напряжения. Шедший впереди с электрическим фонариком, Миддлсворт указал на свою машину в переулке.

– Садитесь, – предложил он. – Подброшу вас до дома.

Все то же оцепенелое молчание владело ими, оба за время короткой поездки смотрели прямо перед собой в лобовое стекло. Колеса автомобиля подскакивали на неровной дороге, Миддлсворт без всякой нужды яростно газовал и подкатил к дому Дика, пронзительно взвизгнув тормозами. Пока мотор шумно сопел, Миддлсворт поглядел по сторонам и заговорил, заглушая его:

– Все в порядке?

– В полном, – ответил Дик, открывая дверцу.

– Вас ждет скверная ночь. Хотите снотворного?

– Нет, спасибо. У меня полно виски.

– Не напивайтесь. – Руки Миддлсворта сжались на руле. – Ради бога, не напивайтесь. – Он поколебался. – Послушайте. Насчет Лесли. Я просто подумал…

– Спокойной ночи, доктор.

– Спокойной ночи, дружище.

Машина тронулась с места и покатилась дальше на запад. Когда габаритные огни скрылись за поворотом дороги с живой изгородью по одной стороне и невысокой каменной стеной парка Эш-холла – по другой, Дик Маркхэм остановился у калитки перед своим садиком. Он стоял неподвижно несколько минут. Непроницаемая чернота опустилась на душу, чернота, как будто свечу накрыли гасителем, окутала его, когда звук мотора умолк.

Сэр Харви Гилмэн, подумал он, с невероятной легкостью прочел его мысли.

Прежде всего – он вовсе не думал об убийствах. Не думал о мужчинах, которых Лесли, предположительно, отравила. Он думал о мужчинах, которым она признавалась в любви, прежде чем они умерли.

Отдельные слова и фразы, иногда целые предложения вспоминались ему и теснились в голове с отчетливой живостью, как будто он слышал их все одновременно:

«Этой, как вы говорите, девчушке сорок один год».

«В изнеможении проливала потоки слез».

«Слегка подержанная».

«Крупный пожилой мужчина».

«Чудовищное совпадение или какая-то ошибка».

«Неужели все это не кажется вам хоть сколько-нибудь подозрительным? Хотя бы немного сомнительным?»

Инфантильный. Несомненно! Легкомысленный. Несомненно!

Он пытался объяснить себе это. Но ведь именно так и чувствует влюбленный, а он влюблен в Лесли, и оттого он разъярился. Будь эти слова выбраны специально – каждое как крошечный нож, надрезающий один и тот же нерв, – они не смогли бы сделать больнее.

Он поймал себя на том, что пытается мысленно нарисовать портреты этих мужчин. Бертон Фостер, американский юрисконсульт, представлялся ему хвастливым и благодушным, несколько подозрительным, отчего его лишь проще обвести вокруг пальца. Вообразить мистера Дэвиса, «толстого старика», на фоне его «большого, богатого, старомодного дома» было и вовсе не трудно.

Мартин Белфорд, последний из трех, оставался более размытой, но почему-то наименее ненавистной фигурой. Похоже, молодой. Вероятно, беззаботный и искренний. Белфорд как будто не имел особенного значения.

Если включить хотя бы подобие здравого смысла, просто верх абсурда стоять здесь, ненавидя покойников, терзая себя образами людей, которых он никогда не встречал и уже точно не встретит. Что должно иметь значение, что имело значение, что, очевидно, имело самое большое значение во всех полицейских рапортах, так это вопиющий факт наличия шприца с синильной кислотой.

«Это не отпускает ее».

«Она одержима».

«Девушка ненормальна».

«И она не позволит лишить себя острых ощущений».

Вот эти слова должны были вспомниться ему первыми, а вместе с ними и прийти мысль о внезапно зардевшемся лице рядом со встроенным сейфом.

Факты? Еще какие.

Он уже произнес множество убедительных слов об ошибке. Но в глубине души Дик Маркхэм не верил в ошибку. Скотленд-Ярд таких ошибок не допускает. И все равно, скорее первые фразы сэра Харви, а не последующие, вспомнившись, оставляли неприятный осадок, язвили и обжигали. Если бы она только не солгала ему о своем прошлом…

Однако она ни о чем ему и не лгала. Она вообще ничего ему не рассказывала.

О господи, ну почему все так сложно! Дик ударил ладонью по столбику калитки. В доме у него за спиной горел свет, отчего мокрая трава под окнами переливалась и блестела мощеная дорожка, ведущая к входной двери. Когда он ступил на нее, его охватило ощущение одиночества – пронзительное, неприятное чувство, – словно от него отрезали какую-то часть. Это встревожило его, поскольку он считал, что любит одиночество. А теперь вдруг испугался его. Коттедж показался ему пустой раковиной, отозвавшейся гулким эхом, когда он закрыл за собой дверь. Он прошел по коридору до кабинета, открыл дверь и замер. На диване в кабинете сидела Лесли.

Notes