Полная история Китая
Блеск бронзы
Ханчжоу, столица провинции Чжэцзян, город с населением шесть миллионов человек, находится к юго-западу от Шанхая, примерно в 150 километрах южнее дельты Янцзы. В городе имеется краеведческий музей, расположенный на острове в озере Сиху – одном из самых знаменитых водных достопримечательностей Китая, с богатыми культурными связями, а теперь окруженном современными красотами. Обогнув продавцов мороженого и палатки с сувенирами, посетители выходят на берег, где в фойе музея их встречает блестящая латунная табличка с английским текстом, рассказывающим о «реликвиях Хэмуду». Хэмуду – название местной неолитической культуры, расцвет которой начался примерно за пять тысяч лет до н. э. Ей посвящен целый этаж музея: в витринах манекены, представляющие людей Хэмуду, занимаются повседневной работой среди художественно разбросанных «реликвий» своих поселений каменного века. Но новая табличка доносит до нас еще один важный момент. Обрисовав успехи людей Хэмуду в строительстве домов, обжиге изящной черной керамики и резьбе по нефриту и слоновой кости, она заканчивается смелым заявлением: «Раскопки в Хэмуду доказали, что долину реки Янцзы можно считать колыбелью китайской нации наряду с долиной Хуанхэ [sic]»[72].
До недавнего времени подобное утверждение звучало как ересь. Долину Янцзы и весь Южный Китай доисторического периода считали чужими землями, заселенными некитайскими охотниками-собирателями – слишком опасными для оседлых земледельцев. Куда более очевидным кандидатом на звание колыбели доисторической культуры Китая были излюбленные древними поселенцами равнины и долины севера. Именно там в 1920-х гг. были найдены окаменелые останки прямоходящего гоминида – «пекинского человека»[73], именно там предположительно развивалась китайская ветвь Homo sapiens, и там были посеяны первые семена зерновых культур. Там же намного позднее началась письменная история Китая, оттуда распространялся прогресс, оттуда исходили приказы правителей. Эта же картина была (не без оснований) спроецирована на промежуточные периоды неолита и энеолита.
Только в начале 1980-х гг., но и тогда с оговорками, китайский ученый впервые публично поставил под сомнение общепринятую точку зрения. Он предположил, что она может быть «неполной», хотя сейчас ее вполне можно назвать совершенно ошибочной. Примеры десятков различных неолитических культур, подобных реликвиям Хэмуду, были обнаружены от Маньчжурии на крайнем северо-востоке до провинции Сычуань на западе и провинций Гуандун и Фуцзянь далеко на юге. Ни одну из них нельзя назвать значительно более развитой, чем другие; множество других поселений, несомненно, еще только предстоит обнаружить. Но вероятно, более поздние тексты, в которых этот период именуется эпохой Десяти тысяч царств (или племен), не слишком далеки от истины.
Как правило, самым удобным средством классификации неолитических народов служит керамика. Много интересного могут рассказать захоронения. Однако кладбища и гончарные мастерские предполагают оседлость населения. И первый вывод, который следует сделать из новых открытий, заключается в том, что поселения людей, занимавшихся в основном выращиванием сельскохозяйственных культур и разведением домашнего скота, существовали не только на Великой Китайской равнине, но и во многих других областях Китая. Если в долине Хуанхэ начиная примерно с 8000 г. до н. э. выращивали просо, то в долине Янцзы примерно с того же времени выращивали рис. Производство шелка, основанное на уникальной для Китая форме животноводства – разведении шелкопрядов, также имеет весьма древнее происхождение, и, как теперь известно, в долине Янцзы оно существовало по меньшей мере с 3-го тысячелетия до н. э.
Связи между этими неолитическими культурами пока неясны. На территории Индостана и во внутренних областях Азии ученые традиционно соотносят пути расселения людей с распространением разных типов керамики и других характерных артефактов. На основании этих данных делают выводы о миграциях населения, колонизации и завоеваниях. Но, возможно, все это тоже не более чем ретроспективные допущения. Не исключено, что в обоих случаях на доисторический период была спроецирована картина более поздних миграций, в Индии устремленных главным образом внутрь страны, а во внутренних областях Азии и в Сибири – вовне. Следовательно, можно предположить, что ранние поселения в этих регионах были непостоянными, развитие технологий – неравномерным, а население вело полукочевой образ жизни.
Более статичная модель, которую предпочитают в Китае, также отражает позднейшие исторические установки. Эта модель рассматривает неолитические культуры не как странствующие сообщества, а как сгруппированные областные «сферы взаимодействия», и основное внимание уделяется тем культурам и местностям, для которых в большей степени характерна непрерывность внутреннего развития. Возможно, из-за того, что усилия археологов были изначально сосредоточены в бассейне реки Хуанхэ на Великой Китайской равнине, самые важные с этой точки зрения поселения действительно оказались сконцентрированы на севере. Здесь существовали поселения культуры Яншао (примерно 5000–3000 гг. до н. э., то есть современники Хэмуду), где производили расписную красную керамику, вытесненные затем культурой черной керамики Луншань (около 3000 г. до н. э.). Некоторые луншаньские поселения имеют городские черты. Центр этой культуры находится в Шаньдуне, но поселения разбросаны гораздо шире, чем поселения Яншао[74]. В них появляются сооружения из блоков утрамбованной земли ханту – их получали, утрамбовывая рыхлую лессовую почву до консистенции бетона, и использовали для строительства фундаментов и стен вплоть до XX века, когда им на смену пришел бетон. И, к вящей радости археологов, люди культуры Луншань строили своим мертвецам роскошно обставленные гробницы.
Размер некоторых гробниц культуры Луншань, богатство и характер их погребального инвентаря говорят о четко стратифицированном обществе. Привилегированные кланы (или «династии»), очевидно, возвеличивали своих предков, чтобы узаконить собственное положение. Кроме того, благодаря посредничеству предков они имели исключительное право на общение с богами[75]. Из этих соображений они щедро одаривали своих мертвецов редкими вещицами (например, из резной слоновой кости) и разнообразными ритуальными принадлежностями, от посуды для еды и питья до музыкальных инструментов и изделий из нефрита. Среди них встречаются и довольно живописные приспособления для шаманского общения со сверхъестественным миром предков и богов.
Во всем этом чувствуется нечто смутно знакомое. Вполне возможно, правителями луншаньского общества или какой-то его части были цари Ся. Луншаньское поселение Эрлитоу близ Лояна на южном берегу реки Хуанхэ в провинции Хэнань датируется 1750–1530 гг. до н. э. Эрлитоу предположительно можно соотнести с Ся[76]. На месте раскопок были обнаружены предметы материальной культуры двух типов: одни явно первобытные, другие весьма сложные, однозначно принадлежащие более поздним (или, что вероятнее, хронологически частично совпадающим) государствам Шан и Чжоу. Фактически эти находки представляют собой основной источник для изучения социальной, культурной и политической истории 2-го и 1-го тысячелетия до н. э.[77].
Прежде всего это обгоревшие кости, в основном лопаточные, разных животных. Кости клали в огонь и ждали, когда они покроются трещинами, затем по этим трещинам «читали» ответы сверхъестественных сил на человеческие вопросы (примерно так же, как древние греки гадали по внутренностям). Далее об этой практике будет рассказано подробнее, поскольку она привела к возникновению древнейшей формы фиксации фактов и первому зафиксированному в Китае случаю использования письменности. Другие находки из Эрлитоу имеют еще более сенсационный характер. Здесь было обнаружено некоторое количество древнейших образцов бронзового литья – технологии, во многом определившей культурный облик Древнего Китая. Массивные изделия из бронзы – урны, котлы и кувшины, почерневшие или позеленевшие от времени, но в остальном совершенно невредимые – до сих пор украшают залы многих музеев мира.
Лучше всего о значении этой находки написал Роберт Бэгли в «Кембриджской истории Древнего Китая»: «Образцы бронзового литья являются технологически и типологически наиболее характерными признаками материальной культуры 2-го тысячелетия до нашей эры… [и служат]. показательным критерием оценки культурного развития»[78]. Бронза в древнем Китае играла такую же роль, как камень в цивилизации Древнего Египта и позднее Ирана (Персии) и Греции. Производство бронзовых изделий требовало огромного труда, с помощью бронзы выражали сложные идеи, в бронзе запечатлены ранние образцы письменности, а благодаря ее прочности до нас дошло огромное количество древних изделий. Бронзовое производство в Китае, хотя и уступает по трудоемкости великим каменным сооружениям Египта эпохи фараонов, было тем не менее достаточно масштабным, чтобы считать его «промышленным». В Аньяне (провинция Хэнань) археологи обнаружили бронзовые сосуды весом около 3/4 тонны каждый; общий вес бронзовых изделий из одной гробницы V века до н. э. в Суйчжоу составил 10 тонн. «Ничего хотя бы отдаленно сопоставимого в других государствах Древнего мира не найдено»[79].
По сравнению с добычей и резьбой по камню технология бронзового литья была бесконечно более требовательной. Раннее мелкое производство в провинции Ганьсу позволяет предположить, что искусство обработки металла зародилось в Китае без какого-либо влияния извне[80]. В пользу этого свидетельствует обилие подходящих руд и достаточно развитые на тот момент навыки изготовления керамики, позволявшие создавать литейные формы и достигать высоких температур в печах для бронзового литья. Неизгладимое впечатление производят массивные бронзовые сосуды (дин, гуй, цзя и т. д.), часто с основанием в виде треножника, имеющие разную форму в зависимости от своего назначения (сервировка готовых продуктов, приготовление пищи, кувшины для пива и пр.).
Сначала все они повторяли форму керамической посуды, но постепенно их вид и отделка усложнялись. Керамические формы для отливки бронзовых сосудов сами по себе были достаточно сложными: украшения вырезали на внутренней стороне формы, чтобы на готовом изделии они стали выпуклыми. Техника гравировки на поверхности готового изделия появилась позже. Внутренние и внешние формы первых отливок делили на части – для триподов дин требовалось три части, для более сложных сосудов – гораздо больше. От ножек к вершине сосуда шли вертикальные соединительные линии. Каждую часть, включая дополнительные детали, такие как носики и ручки, отливали отдельно и скрепляли в единое целое в окончательной заливке. Использование раздельных форм устраняло необходимость в пайке или заделывании швов и одновременно способствовало развитию повторяющихся декоративных рисунков, орнаментов и инкрустаций, часто с зооморфными мотивами.
Эта оригинальная и требующая немалого мастерства техника быстро развивалась. Вместе с ней менялись формы сосудов и фантастические орнаменты, которыми их украшали. Изучая эти вариации, искусствоведы смогли наметить этапы эволюции бронзового производства, расположить сохранившиеся образцы в определенной последовательности, определить приблизительные даты существования каждого стиля и сделать важные выводы из расположения мест их находки.
Выяснилось, что места находки вовсе не ограничиваются Великой Китайской равниной, как считали раньше. Хотя изделия самого раннего стиля, связанного с культурой Эрлитоу (1900–1350 гг. до н. э.), крайне редко находят за пределами бассейна Хуанхэ, более поздние стили, особенно связанные с культурой Эрлиган (примерно 1500–1300 гг. до н. э.), распространились достаточно широко. Вероятно, часть бронзовых изделий могла попасть в другие места вместе с торговцами, как товар или подарок, но обнаружение литейных мастерских, производивших почти одинаковые сосуды, вплоть до провинции Хубэй и реки Янцзы позволяет говорить о существовании более основательных контактов. Имеет смысл предположить, что, куда проникли настолько сложные и престижные технологии, проникали также соответствующие культурные убеждения и общественный уклад, а это, в свою очередь, может свидетельствовать о существовании определенной формы политической гегемонии[81]. Таким образом, данные о бронзовом производстве показывают, что в XV–XIII веках до н. э. на Великой Китайской равнине существовало государство с развитой сложной культурой, распространившее свое влияние в значительной части региона к югу и востоку.
Археологам это экспансивное государственное образование известно как Эрлиган, по названию археологической площадки в городе Чжэнчжоу на реке Хуанхэ, в провинции Хэнань. Ориентируясь исключительно на археологические источники, Р. Бэгли объявляет Эрлиган «первой великой цивилизацией Восточной Азии»[82], и большинство историков, исходя из предоставленных археологами дат и местоположения, вполне охотно соотносят эрлиганскую культуру с известным по письменным источникам государством Шан. Но, как и в случае с Эрлитоу и государством Ся, Эрлиган и Шан тоже не вполне совпадают друг с другом. Распространение и господство культуры Эрлиган окончилось раньше, чем существование государства Шан. Хотя бронзовое производство продолжало расширяться, в особенности на севере, в других областях примерно в 1300 г. до н. э. появились характерные местные стили, что свидетельствует о возрождении культурной и политической автономии в регионе Янцзы, Сычуани и на северо-востоке как раз в тот период, когда, по утверждению хроник, безраздельно господствовала Шан.
Кроме этих интригующих намеков на политическую активность, бронзовая промышленность дает некоторые сведения о природе эрлиганского и, возможно, шанского общества. Бронза представляет собой сплав, для изготовления которого необходимы медь и олово. Эти металлы нужно было сначала найти и добыть, а затем соединить в процессе литья в особой пропорции, соответствующей размерам и типу изготовляемого сосуда. Также было необходимо большое количество топлива для печей, и, поскольку за работой литейных мастерских предположительно наблюдала «столица», вероятно, существовала значительная потребность в транспорте. Следовательно, в то время в обществе существовала не только иерархическая стратификация – оно было к тому же разделено на функциональные ремесленные группы, достаточно постоянные и находившиеся под бдительным контролем властей. Нужно было обучать и содержать квалифицированных ремесленников, мобилизовать многочисленную и вместе с тем покорную рабочую силу. Руководила производством правящая династическая клика, обеспечивавшая постоянный спрос на готовые изделия высокого качества. Металл относительно редко использовали для изготовления оружия и почти не использовали для производства инструментов или сельскохозяйственных орудий. Бронзовое литье оставалось престижной монополией взыскательной знати. Основную часть бронзового производства составляли ритуальные сосуды, и, судя по археологическим данным, многие из этих сосудов действительно предназначались только и исключительно для сопровождения высокопоставленных особ в местах их захоронения.
Огромный комплекс гробниц в Аньяне, севернее реки Хуанхэ на территории провинции Хэнань, датируется приблизительно 1200 г. до н. э. Несмотря на то что влияние эрлиганской культуры к этому времени начало сокращаться, этот неоспоримо позднешанский центр не демонстрирует никаких признаков упадка. Изученный тщательнее, чем любая другая археологическая площадка, некрополь Аньяна и циклопические фундаменты расположенного по соседству с ним города создают захватывающее, хотя и несколько мрачное представление о могуществе поздней Шан[83]. Самая большая гробница занимает площадь размером с футбольное поле. От тех мест, где на поле должны быть ворота и боковые линии, идут четыре наклонных спуска. Они соединяются в центре у вертикальной шахты, в основании которой находится разрушенная погребальная камера. Это крестообразное сооружение площадью около 200 кв. м и высотой 3 м уходит под землю на глубину 10,5 м. В нем было найдено пять жертвенных ям. В середине на площадке с деревянным настилом стоял саркофаг. К сожалению, грабители могил добрались туда намного раньше археологов. Погребальный инвентарь был в основном разграблен; та же участь постигла многие другие гробницы Аньяна. На сегодняшний день существует только одно достойное внимания исключение.
Скончавшаяся всего через 150 лет после фараона Тутанхамона госпожа Фу Хао, супруга одного из правителей Шан, была похоронена в Аньяне примерно в 1200 г. до н. э. и оставалась непотревоженной до 1976 г. н. э. Ее гробница небольшая и без наклонных спусков. Госпожа Хао – это имя выгравировано на лежавших вместе с ней бронзовых изделиях – возможно, была нежно любимой при жизни, но занимала слишком незначительное положение[84], чтобы заслужить что-нибудь, кроме «малой гробницы» глубиной около 7,5 м. Тем не менее ее погребальная камера обставлена очень богато. Саркофаги, хотя и сильно пострадавшие от сырости, когда-то были отделаны красным и черным лаком и покрыты тканями, а стены, вероятно, украшены росписями. Большинство предметов сохранившегося погребального инвентаря первоначально находились внутри внешнего саркофага. В этом сравнительно небольшом пространстве помещались 195 бронзовых сосудов (самый крупный из которых весил 120 кг), более 270 мелких бронзовых предметов, 564 предмета из резной кости и огромная коллекция изделий из нефрита – 755 предметов, самая обширная среди найденных коллекций такого рода. «Если [более крупные] гробницы были еще богаче этой, то представить их содержимое воображение просто не в силах», – говорит Р. Бэгли[85].
В гробнице госпожи Хао было найдено шестнадцать скелетов. Они располагались внутри саркофага, вокруг него и над ним. Шанская знать не любила покидать этот мир в одиночку: в могилу их сопровождали родственники, придворные, охранники, слуги и домашние животные. Ритуал требовал, а его зрелищность, несомненно, способствовала особому размаху человеческих жертвоприношений. В больших гробницах количество жертв исчисляется сотнями[86]. Одни скелеты сохранились полностью, другие расчленены или обезглавлены, у многих спилен верх черепа – возможно, его сохраняли для резьбы по кости. Вероятно, некоторые искалеченные жертвы были осужденными на казнь преступниками или военнопленными. Убийство пленников было обычным явлением, и среди скелетов встречаются разные расовые типы. Вряд ли милосердие Шан, если оно вообще существовало, «не знало принужденья» – судя по археологическим данным, оно не видело большой разницы между другом и врагом[87] и в ритуальных целях расходовало жизни людей – мужчин, а иногда женщин и детей – так же расточительно, как бронзу и нефрит.
Откуда брались средства на всю эту безудержную роскошь, не вполне ясно. В тот период не происходило заметных сдвигов в сельском хозяйстве, нет сведений о крупных ирригационных работах и каких-либо важных технических нововведениях, хотя когда-то свои сторонники были у теории возникновения плужного земледелия. Торговля и завоевательные военные походы, по-видимому, тоже не играли значительной роли. Судя по всему, династия Шан просто выжимала из населения все возможные сельскохозяйственные и рабочие ресурсы. «Это приводит к неизбежному выводу, – пишет Чжан Гуанчжи из Китайской академии (Academia Sinica), – что период Шан стал в этой части света началом организованной крупномасштабной эксплуатации одной группы людей другой в рамках одного общества»; кроме того, он положил начало «тиранической системе правления, которая делала такую эксплуатацию возможной»[88].
Пока члены правящих кланов вели роскошную жизнь в огромных дворцах, о грандиозности которых свидетельствуют сохранившиеся фундаменты из утрамбованной земли, «черноголовые» простолюдины[89] ютились в землянках, ели из грубой глиняной посуды и возделывали поля деревянными и каменными орудиями, почти не изменившимися с эпохи неолита. Судя по состоянию многих скелетов, люди регулярно недоедали. Отдых был редким, неподчинение властям – смертельно опасным. Высокий уровень культуры в Китае бронзового века был куплен дорогой ценой: яркий блеск цивилизации возникал под тяжелой рукой деспотической власти[90].
Встреча с родными
Довольно суровая картина жизни в Китае во 2-м тысячелетии до н. э. может несколько измениться благодаря дальнейшим исследованиям на археологических стоянках, в последнее время открытых в отдаленных уголках страны. Например, культура Цицзя, обнаруженная в провинциях Ганьсу и Цинхай, дала не только бронзовые изделия доэрлитоуского периода, но и свидетельство существования еще одного бессмертного признака китайской цивилизации: в 2005 г. на археологической стоянке Лацзя была обнаружена «самая древняя в мире лапша», изготовленная из просяной муки и датированная приблизительно 2000 г. до н. э.[91].
Более сложные артефакты, в том числе несколько огромных бронзовых колоколов с археологических стоянок в Хубэе и Хунани, подтверждают существование в бассейне Янцзы развитого искусства и культуры. Но их затмевают находки, сделанные выше по реке, в провинции Сычуань. Два недавних открытия в Чэнду (ныне мегалополис с населением около 12 миллионов человек) и его окрестностях ставят в тупик искусствоведов и грозят подорвать сложившиеся представления о единстве традиций бронзового века. Жертвенные ямы, случайно обнаруженные в Саньсиндуе в 1986 г., и стоянка в Цзиньша, открытая во время дорожного строительства в 2001 г., принесли огромное количество костей животных и слоновьих бивней, но ни одного человеческого скелета. А настоящей сенсацией стала находка массы бронзовых бюстов и фигурок, золотых масок и изделий из нефрита, совершенно непохожих на все, что было найдено в других областях Китая. Бронзовая статуя высотой 2,6 м (вместе с пьедесталом), датируемая 1200 г. до н. э., изображает удлиненную жестикулирующую фигуру со стилизованными чертами лица, напоминающими о традиционном искусстве ацтеков. Не имеют известных аналогов разбирающиеся на части бронзовые фруктовые деревья, похожие на гигантские столовые украшения, с листьями, похожими на персики плодами и птицами на ветвях.
Кроме того, в Саньсиндуе были обнаружены фундаменты большого города из блоков утрамбованной земли (ханту). Этот строительный метод предполагает связь с культурой Эрлитоу или Эрлиган[92]. В то же время весьма велик соблазн связать странные и удивительные археологические находки из Сычуани с существовавшими позднее в том же районе государствами, известными по текстам как Шу и Ба. Аналогичная связь напрашивается между находками в Хубэе и Хунани и существовавшим позднее в бассейне Янцзы царством Чу. Это позволило бы подчинить противоречивые данные общепринятой письменной традиции и поместить необъяснимые формы искусства в рамки существующих исследований.
Но самое противоречивое открытие еще не удалось уложить ни в какие рамки. В 1978 г. китайский археолог Ван Бинхуа обнаружил множество курганов в Комуле (Хами), в пустынях на востоке провинции Синьцзян. В этих местах никто не ожидал найти древнюю культуру, как-либо связанную с традиционной колыбелью китайской цивилизации: если Чэнду расположен от Пекина примерно на таком же расстоянии, как Денвер от Нью-Йорка, то Комул можно сравнить с отдаленным уголком Айдахо.
Европейские путешественники в XX веке уже замечали в этих местах похожие курганы, но не заинтересовались ими. Новые захоронения датированы примерно 1200 г. до н. э., и об их содержимом было почти ничего не известно, пока после открытия Вана не прошло еще десять лет. Именно тогда, в 1988 г., американский ученый Виктор Мэйр, руководивший экспедицией Смитсоновского института, оказался в новом отделе краеведческого музея в столице Синьцзяна Урумчи. Раздвинув служившие дверью занавески, он сделал шаг внутрь и, по его собственному выражению, «попал в другой мир».
«В комнате было множество мумий! И они выглядели почти как живые! Не завернутые в метры пыльной марли усохшие выпотрошенные фараоны, о которых все сразу думают, когда речь заходит о мумиях. Нет, это были вполне обычные люди, одетые в повседневную одежду. В комнате было полдюжины тел, и все они – мужчины, женщина и ребенок – выглядели так, будто ненадолго прилегли вздремнуть и в любой момент могли сесть и заговорить с тем, кто случайно оказался рядом со стеклянной витриной»[93].
Мэйр был совершенно очарован. Пожалуй, как специалист по древней восточной лингвистике и литературе, он мог бы даже понять часть отрывистых реплик, слетевших с высохших губ мумий. Он дал им всем имена, а одного назвал в честь своего брата – сходство было поразительным. Этот Ур-Давид («первый Давид»), или «черченский человек», лежал, положив голову на подушку и «мягко сложив на животе выразительные руки». Он был одет в штаны красивого темно-бордового оттенка и шерстяную рубашку, «отделанную тонким красным кантом». На ногах у него были высокие белые сапоги, а под ними войлочные носки, «окрашенные в яркие радужные цвета».