Лимузин

– Ты со мной из сортира разговариваешь что ли? – раздается голос брата. – И стой… у тебя что, появилась девушка?

– Да… но… это несерьезно. Наверное, мы считай что расстались.

– Через… неделю?

– Ага. Ладно, давай, а то мне надо жопу вытереть.

– Ладно, давай тогда… а ты скоро дома будешь? Я могу подождать возле твоего подъезда. Я же, вообще-то, к тебе ехал, хотел поговорить.

– Давай я позвоню тебе позже, и скажу, где мы встретимся, ок?

И Олег сбрасывает вызов.

Его руки, покрытые запекшейся кровью, дрожат.

Он смотрит на окровавленную постель, в которой лежит неизвестная ему красотка. Вот только все, что от нее осталось – это нетронутая голова и почти обглоданный скелет.

Олега тошнит. Его вырвало уже трижды. Один раз прямо в постель, и два раза на пол. Он в панике. Отчасти оттого, что среди его рвотных масс обнаружился непереваренный пирсинг этой девушки, но еще больше, что до сих пор ощущает у себя во рту привкус ее крови.

***

– Пора делать укольчик, – говорит медсестра, подходя к Арине. В одной ее руке шприц с уже набранным препаратом, а в другой – смоченная спиртом ватка.

Медсестра привыкла, что Арина почти сразу же ложится на койку и оголяет ягодицу, но сегодня она продолжает стоять к ней спиной, глядя в окно.

– Арина, у меня мало времени. Давай ложись, – говорит она, и Арина поворачивается. Она смотрит ей прямо в глаза, чего не было еще ни разу. Никакой неуверенности во взгляде, никаких перебирающих движений руками.

– Укольчик? – спрашивает Арина, и медсестра понимает, что что-то не так. Но не успевает среагировать – очень шустро девушка выхватывает у нее шприц и с размаху вводит иглу в пятую точку самой медсестры. – Так получи его сама, жирная сука!

Медсестра держится за зад, разворачивается.

– Ах ты маленькая дрянь! – кричит она и хочет врезать той по лицу, как вдруг ее рука замирает в воздухе и будто немеет. Арина смотрит ей прямо в глаза. Ее брови сведены к переносице, а во взгляде ощущается ярость, смешанная с нескрываемым презрением.

– Надо же, – хотя во взгляде ярость, в голосе проступает интерес, – сорокалетняя целка…

Медсестра раскрывает от изумления рот.

– Неужто за полвека ни один мужик так и не отважился тебя поиметь? – она усмехается. Усмехается над ней! – хотя… может, это и к лучшему – незачем продолжать столь уродливый род. А теперь… открой чертову дверь.

Ноги медсестры повинуются. Она не хочет выполнять приказ, но выполняет. Она медленно идет к выходу и открывает дверь.

– Сейчас ты выведешь меня отсюда, а затем зайдешь в туалет, и там вскроешь себе вены. Ты поняла?

– Да, – произносят губы медсестры, но сама она в панике, ее охватывает ужас. Она хочет закричать, позвать на помощь, но у нее не получается.

– Куда вы? – спрашивает постовая, и она хочет закричать: «Позвони в полицию! Меня загипнотизировали!»

Но вместо этого выдает:

– Борисыч сказал отвести эту дурочку в душ, будто мало ей раза в неделю!

Она даже слышит, как ее губы усмехаются, вот только внутри она готова рыдать. Она пытается молить о пощаде, но лишь молча следует указаниям. Сначала она выводит ее из здания, затем отдает Арине одежду одной из медсестер; ждет, пока та переодевается, садится за руль своего «Гольфа», вывозит Арину с территории, отдает ей ключи, а затем идет назад.

Спросившему о том, где ее машина, охраннику она показывает оттопыренный средний палец и запирается в туалете. Режет свои руки – вдоль, а не поперек; и, пока еще сознание ее не покинуло, пишет своей же кровью на стене: «Я плохо себя вела. Я – сорокалетняя целка».

И затем, с улыбкой на лице, но слезами в душе, ждет, когда сознание ее покинет.

Глава 6

Агния: «ты видел что сейчас в москве твориться? я новости смотрю просто в шоке!»

Сообщение улетает. Через секунду всплывает до боли полюбившееся «Панкратий пишет…»

Панкратий: «Я не смотрю новости», – наконец, приходит от него.

И немного погодя.

Панкратий: «И что творится?»

Агния: «да я в шоке ваще! прикнь тринадцать девушек найдены мертвыми прикинь!»

Агния: «в парке!»

Агния: «ваще херь какая то с этой россией. развелось психов!»

Дописав, Агния выходит из диалога, чтобы в очередной раз просмотреть фотки Панкратия. Когда он впервые написал ей неделю назад, она даже отвечать не хотела, но затем увидела его фотографию. Длинные волосы поначалу показались ей каким-то отстоем, но он вовсе не походил ни на гомика, ни на рокера. Волосы, пусть и длинные, но всегда вымытые, волнистым водопадом спадали на плечи, а аккуратненькая заостренная бородка придавала, как ей казалось, брутальности.

Но покорили ее вовсе не фотки самого Панкратия, сколько то, на фоне чего он эти фотки делал. Вот он за рулем своего «Бентли», а вот – за рулем «Феррари». И она вовсе не лохушка – она прекрасно понимает, что фотки можно сделать и в салоне, но у него полно и других фотографий – и на фоне роскошных комнат огромного, по всему видимому, особняка, и у бассейна этого самого особняка, и в салоне лимузина, и за огромным обеденным столом в огромной столовой, какие обычно она видела лишь в фильмах, причем чаще средневековых.

Она решила проверить этого Панкратия, чтобы вывести на чистую воду и предложила созвониться по видеозвонку в скайпе.

«прямо сейчас!» – написала она, и он дал ей свой скайп. А затем ответил. Он и правда был писаным красавцем, сидел за тем же самым столом, за которым несколько раз фоткался.

– Я так полагаю, юная мисс, Вы мне не верите, – сказал тогда он, улыбаясь в камеру.

– Вы меня звали, Панкратий Григорьевич? – за его спиной появился престарелый мужчина во фраке. Дворецкий, – подумала Агния и не ошиблась.

– Да, Антон. Убери со стола, я поем позже.

– Слушаюсь, господин.

У Агнии аж челюсть чуть не отвалилась.

– У тебя есть слуги?!

– Да, – Панкратий улыбнулся и куда-то пошел, держа телефон перед собой. Она видела лишь сменяющиеся за его спиной канделябры, картины и статуи. – Бьюсь об заклад, ты хочешь увидеть автомобили. Думаешь, они не мои, да?

Но она уже верила ему. Доказательств больше не требовалось. Он все равно показал ей каждый из своих двадцати гоночных каров, и даже лимузин белоснежного цвета.