Что самый Ад еще мрачнее стал.
Никто еще из них врага такого
Не видел; здесь свершились бы дела
Великие, и громкою молвою
О тех делах наполнился бы Ад,
Когда б змееподобная колдунья,
Которая у Адских врат сидела,
Держа в руках ключ Ада роковой,
Не бросилась меж ними с громким криком:
«Отец, зачем рука твоя грозит
Единственному сыну? Что за ярость
Тебя так страшно обуяла, сын,
Что в голову отца копьем ты метишь?
И для кого – ты знаешь? Для Того,
Кто там вверху сидит и над тобою
Смеется! Возложил Он на тебя
Тяжелый труд, чтоб исполнял ты кары,
Которые присудит гнев Его,
Тот гнев, что справедливостью зовет Он,
Тот самый страшный гнев, который вас
Когда-нибудь обоих уничтожит!»
Сказала так – и адская чума
Мгновенно отступила; Сатана же
К колдунье речь такую обратил:
«Так странен был мне возглас твой, так странны
Слова, что ты сейчас произнесла,
Что вмиг моя рука остановилась
И медлит показать тебе на деле
Намеренья мои. Сперва хочу я
Знать, кто ты, образ двойственный, зовущий
Меня отцом, хоть в первый раз тебя
Я вижу здесь, в долине этой адской,
И почему ты говоришь, что этот
Ужасный призрак – сын мой? Я не знаю
Тебя; еще не видел я созданий
Столь отвратительных, как он и ты».
Она же, сторож Ада, отвечала:
«Как! Ты забыл меня? Иль столь дурна
Тебе кажусь я ныне, чьей красою
Ты в Небе восхищался? Помнишь, раз,
В собрании могучих Серафимов,
В отважный заговор вступивших против
Небесного Царя, внезапной болью
Ты поражен был, взор затмился твой,
И все в твоих глазах покрылось мраком,
И столб огня из головы твоей
Вдруг вышел, и образовалось слева
Большое в ней отверстие, откуда,
Подобная по виду и осанке
Тебе и столь же, как и ты, прекрасна,
Небесная богиня появилась
В вооруженьи полном? Изумленьем
Объяты были воинства Небес;
Они невольно отшатнулись в страхе
И нарекли тогда меня Грехом,
За знаменье зловещее считая.
Но постепенно стала я для них
Привычной, стала нравиться, и вскоре
Из тех, кто отвращались от меня,
Большая часть была моей красою
Привлечена, и более всех – ты,
Когда во мне свой образ совершенный
Все более привык ты узнавать.
И ты в меня влюбился, и со мною
Имел ты радость тайную, и вскоре
Я от тебя во чреве понесла.
Меж тем война настала; огласились
Сраженьями небесные поля.
И победил (могло ли быть иначе?)
В сраженьях тех наш всемогущий Враг,
А мы разбиты были и бежали
Сквозь эмпиреи. Наша рать стремглав
Вся сброшена была с высот небесных
В ужаснейшую бездну – с ней и я.
И в это время дан был ключ могучий
Мне в руки и приказано стеречь
Врата, навеки запертые, чтобы
Никто не мог открыть их без меня.
В раздумье я сидела, но недолго:
Во чреве, плод понесшем от тебя
И выросшем чрезмерно, я внезапно
Почуяла чудесное движенье,
И страшные в нем боли начались.
И наконец, тот ненавистный отпрыск,
Который здесь стоит перед тобой,
Твое рожденье, с яростным усильем
Путь проложил сквозь внутренность мою
И разорвал ее с ужасным страхом
И болью для меня; чрез это было
Мое все тело в нижней половине
Искажено. Рожденный мною враг
Пошел, всеразрушающим махая
Копьем своим. Воскликнув громко: «Смерть!» –
Пустилась я бежать. Весь Ад кромешный
При имени том страшном содрогнулся,
И громко он вздохнул из всех пещер,