У смертных и бессмертных. Так, дыша
Единой силой, думою единой
Объяты, молча двигались они
При звуках флейт, смягчавших сладким пеньем
Им боль шагов по раскаленной почве.
И вот они все стали перед ним
Щетинистым и грозно длинным фронтом,
Как старые бойцы, блестя оружьем,
В порядке строгом копий и щитов,
И ждут вождя могучего команды.
Испытанным он оком их обвел,
И рассмотрел всю массу мощной рати
И всех ее частей расположенье,
Божественный их облик и осанку,
И наконец число их сосчитал,
И гордостью его взыграло сердце
И подкрепилось видом этих сил.
С тех пор как люди созданы, не видел
Никто еще таких огромных полчищ,
Которые, в сравненьи с этой ратью,
Не походили б на полки пигмеев,
Когда-то воевавших с журавлями,
Хотя бы вся гигантская толпа
Из Флегры[29 - Флегры – город в Македонии, место, где, по преданию, гиганты воевали с богами, поставив гору Оссу на Пелион.], и герои Илиона
И Фив, и все союзные их боги
Соединились, и примкнули б к ним
Все те, которых сказки и романсы
Об Утеровом сыне[30 - Утеров сын – Артур, мифический британский король, сын Утера.] воспевают,
И с ними храбрых рыцарей Британских
И Арморийских славный круг[31 - …рыцарей Британских и Арморийских славный круг… – рыцари Круглого стола.], и все –
Неверные иль христиане, – в битвах
Турнирных знаменитые в Дамаске,
Иль в Аспрамонте, или в Монтальбане,
В Марокко, в Трапезунде, или те,
Которых войско выслала Бизерта
От африканских берегов, когда
Великий Карл и все его вельможи
При Фонтарабии разбиты были.
Вся эта рать, столь славная, сильней
И доблестней всех смертных без сравненья,
Смотрела все ж на грозного Вождя
Со страхом и почтеньем; он, всех выше
По облику и по осанке гордой,
Стоял подобно башне. Лик его
Еще не вовсе потерял сиянье
Природное свое; в нем виден был
Еще Архангел прежний, хоть отчасти
Его уж слава потемнела. Солнце
Так при восходе смотрит сквозь туман
На горизонте или при затменьи,
Покрыто лунным диском, тускло светит
На половину лишь земного шара
И призраком зловещих перемен
Царей пугает. Так, хоть помраченный,
Архангел все же ярче всех сиял;
Лицо его, однако, сохраняло
Глубокие рубцы от страшных молний,
А щеки побледнели от забот;
Но под бровями с гордостью упорной,
С неукротимым мужеством и жаждой
Отмщения суровые глаза
Смотрели, хоть сквозили в них невольно
И угрызенья совести, и жалость
К собратьям – иль к сопутникам, вернее,
По преступленью, – к тем, кого он видел
Иными в дни блаженства, осужденным
Теперь навек за это соучастье.
Мильоны духов по его вине
Отныне милость Неба потеряли,
Извергнуты за дерзостный мятеж
От вечного сиянья; хоть и твердо
Они держались верности ему,
Но слава их небесная померкла.
Так смотрят дубы гордые в лесах
Иль горные, в могучей силе сосны,
Когда огонь небес их опалит:
Хоть все еще высокие, с сожженной
Вершиною стоят стволы нагие
На почве обгорелой. Он дал знак,
Что будет речь держать; они же, сдвоив
Ряды свои, крыло к крылу, стеснились
И обступили близко полукругом
Его и всех вельмож его в безмолвном
Вниманьи. Трижды речь он начинал,
И трижды, несмотря на гнев надменный
Вдруг вырывались слезы у него,
Какими могут Ангелы лишь плакать.
Но наконец, хоть вздохи прерывали
Слова его, они нашли свой путь.
«О вы, бессмертных Духов мириады!
Вы, Силы необорные, кого
Мог побороть один лишь Всемогущий!
Наш бой был не бесславен, хоть исход
Ужасен был, чему свидетель грустный
И место, где находимся мы ныне,
И страшная в самих вас перемена,
Которую мне больно и назвать!
Какая сила мысли предсказала б,
Предвидела б, могла бы опасаться,