Сверхъестественное. Ночной кошмар

– Несчастливая семейка.

– Погибший подросток – единственная ниточка.

– Это не мстительный дух, – решил Дин. – Наверное, стоит подумать о живых.

* * *

Дэниел Барнс ворочался в постели. Он погрузился в полный сновидений сон, и его глаза, перед которыми вырастали кошмары, быстро двигались под веками. Отдалившись от мира бодрствующих, мальчик не заметил ни руки-тени, ни прижатые к его лбу пальцы. Не подозревал он и о сущности над своей кроватью. Голова твари окончательно оформилась, над запавшими щеками горели красные глаза. Под длинным уродливым носом была широко распахнута пасть, полная острых черных зубов. И когда мальчик тревожно постанывал, сущность довольно шипела.

За окном спальни порыв ветра обрушился на дом. Ветви дерева вскидывались и опадали, гнулись и качались, болтались в темноте, царапали стены и подоконник, настойчивой барабанной дробью колотились в стекло. Когда ветка ударила достаточно сильно для того, чтобы стекло треснуло, сущность издала довольное клокочущее шипение и отняла пальцы. Дэниел перекатил голову по подушке и сдавленно вскрикнул. Спустя секунду он подскочил на сбившихся простынях, будто вынырнул откуда-то. Таращась в темноту комнаты, которую на этот раз не смягчал скудный свет ночника, мальчик снова принялся звать маму. Сущность за его спиной потеряла четкость очертаний, истончилась в клочья тьмы и слилась с тенями, снова сделавшись невидимой и неразличимой.

– Мама!

На этот раз дверь распахнул отец, который и в лучшие времена переносил его ночные страхи хуже, чем мама. Дэниел опустил голову и приготовился извиняться, хотя сердце его бешено колотилось от ужаса.

– Дэниел, мама попросила прийти меня. – Папа встал над кроватью, скрестив на груди руки. – Прекрати эти глупости.

– Мне страшно.

– Просто буря. Ты не…

– Дерево разбило окно.

– Что?

– Смотри!

Но отец уже подошел к окну, оценивая повреждения.

– Точно. Треснуло. Не видно ничего… – Он вернулся к двери и щелкнул выключателем, но свет не загорелся. Он щелкнул выключателем еще раз. – Попробуй включить свою лампу.

Дэниел попробовал, но безрезультатно.

– Сломалась.

– Нет, скорее всего, вырубилось электричество. – Папа подошел к окну и приложил ладонь к трещине, потом повернулся к Дэниелу. – Ладно. Я ее заклею, а завтра подрежу ветви, чтобы они не…

Внезапно ветер взревел с новой силой, толстая ветка рванулась вперед и с громким треском разбила стекло. Дэниел, вскрикнув от неожиданности, выпрыгнул из кровати. А потом он увидел, что отец наклонился вперед и издает похожие на кашель звуки, будто хочет что-то сказать. Сначала воображение мальчика пыталось заполнить пробелы: ему почудилось, что папа отрастил третью руку, которая проклюнулась из центра его груди и доставала до пола. Но стоило ему приблизиться, как все стало очевидно: разбившая стекло ветка пронзила отца, и теперь по его груди струилась кровь и капала на пол.

– Пап…

Голова отца упала набок, почти свесилась на плечо. Изо рта тоже сочилась кровь, мелко пузырясь на подбородке.

– Папа!

Дом затрясся, пол под ногами завибрировал. Дуб будто тянулся к дому, подняв ветви вверх. Веткой, пронзившей отца, Дэниела подняло в воздух, так, что он едва удержался на цыпочках. Блестящие глаза отца, казалось, смотрели на мальчика в упор, хотя голова его дергалась из стороны в сторону. Руки, прежде обхватывавшие ветку, теперь безжизненно висели вдоль туловища. Дерево мотало его то влево, то вправо, заставляя медленно переступать ногами, словно в пародии на жуткий танец. Дэниел отступил и начал пятиться, пока не уперся в кровать. Потом он упал на пол, обнял руками колени и, отвернувшись, начал вопить: «Мама!» Прежде чем она прибежала, из окна спальни выскользнуло в ночь пятно тьмы, но мальчик, зажмурившись, не заметил этого.

Глава 7

Седая женщина предвидела, что ей предстоит очередная бессонная ночь. Едва ли она хоть раз хорошо спала: часок там, полчаса здесь, беспрестанно при этом ворочаясь. Не на последнем месте в списке причин бессонницы стояли разнообразные боли, слишком многочисленные, чтобы можно было в них разобраться. Далеко не все они были телесными: в предрассветные часы не давала заснуть память. Неизменно кончалось тем, что она оставляла надежду уснуть и, перебравшись в дряхлое глубокое кресло, смотрела телевизор. Таким образом, получалось перехватить в лучшем случае несколько часов сна за всю долгую ночь. Со временем нарастало чувство усталости. Днями напролет она занималась разными незначительными мелочами, а к вечеру у нее оставалось так мало энергии, что она только чудом не валилась с ног, когда поднималась по лестнице или выполняла нехитрую работу по дому. Ничто больше не имело большого значения. Интересно, сколько она еще протянет? Жизнь стала рефлексом, привычкой. Она не находила радости в существовании.

Она потянулась за пультом; на ее дрожащей руке вены и пигментные пятна выделялись сильнее, чем неделю назад. Казалось бы, простое движение – но оно далось ей с невероятным трудом. Может, дело не в нехватке сил, может, это что-то неврологическое? Проблемы со здоровьем отравляют пожилым людям жизнь, занимая в ней главное место на закате лет. Заполняют собой время между приемами таблеток. Она сделала звук громче и откинулась в кресле, чувствуя, как веки наливаются свинцом от недосыпа. Наверное, неплохо было бы сходить к доктору – еще один способ убить время. Конечно, ему не будет никакого дела, станет ей лучше или нет. Если она столкнется с ним на улице, он не вспомнит ее имя. Но он пугал ее рассказами о болезнях и смерти. Они неминуемы, зато будет не так скучно: встряска напомнит ей, что она пока еще жива, пока еще не стала кормом для червей. Да, надо посетить доктора, потому что доктор, странное дело, кажется утешением: он был так же хорошо знаком со смертью, жестокостью и трагедией, как и она…

На экране сменялись картинки, но она едва успевала вникнуть в их суть. То проваливаясь в неглубокий сон, то выныривая из него, она не заметила, как под дверь тенью просочился сгусток тьмы, забрался вверх по стене, скользнул через потолок и спустился к спинке ее кресла, перекрасив светлую салфеточку на подголовнике в беспросветный черный. А потом темнота начала сгущаться, формируя голову со сверкающими красными глазами, руки и, наконец, даже хилые скрюченные ноги. Ноги были новой деталью воплощения, но они развивались и крепли. Как и сила.

Сгустку тьмы было так же комфортно, как пожилой женщине в кресле. И дом, и кресло, и старуха уже давно были хорошо знакомы чудовищу, оно наткнулось здесь на богатый источник мрака. Но скоро их сотрудничество подойдет к концу: время истекало. Невелика потеря, тем не менее: город подкидывает столько замечательных возможностей, а рассвет еще нескоро. Сверкнув глазами, сущность потянулась затвердевшими пальцами ко лбу старой женщины и приступила к поглощению тьмы.

* * *

Как всегда по вечерам, проверив домашние ра-боты восьмиклассников по естествознанию и подготовив план на завтра, Харви Даффорд трусцой пробежал по Велкер-стрит, потом свернул на главную улицу, миновал здание муниципалитета и мемориал, затем снова повернул налево и оказался на Белл-стрит. Оставив за собой торговый квартал, он продолжил путь по деловому району. Большая часть маршрута пролегала недалеко от ресторанов, ночных клубов и допоздна работающих магазинов. Хотя уровень преступности в городе был, в общем-то, низкий, Даффорд считал разумным держаться оживленных мест во время ежедневной пробежки. И все равно было страшновато в конце тренировки пересекать комплекс офисных зданий, возвышавшийся напротив того места, где он жил. Офисы закрывались в пять-шесть часов, только раз-другой в неделю поздними вечерами работал какой-нибудь терапевт или дантист. Уличные фонари освещали небольшую пустующую парковку, лишь зловеще подчеркивая отсутствие людей и автомобилей. Иногда возле офисных зданий у Даффорда появлялось ощущение чего-то потустороннего, будто он выскользнул из привычного течения времени и потерял связь с человечеством. Он не раз подумывал изменить маршрут так, чтобы избегать «мертвых зон», но потом вспоминал, что они дают ему стимул добежать до конца. Ему было почти пятьдесят пять, его ноги уже утратили юношескую прыть и к концу пробежки наливались тяжестью. Возможно, дело было в психологии: зная, что до конца дистанции недалеко, тело еще отчаяннее начинало требовать отдыха. Так почему бы не перебить утомление приливом адреналина, пробегая через этот пустынный район?

По мере приближения к офисам квадраты яркого света открытых магазинов попадались не так часто, шаги прохожих стихали, поток машин редел до считаных автомобилей, причем промежутки между ними все увеличивались, будто сердцебиение города слабело и замедлялось до почти прямой линии на кардиограмме. Теперь Даффорд набирал скорость, передвигаясь широкими шагами, чаще переставляя ноги и заставляя себя пройти последний отрезок пути в максимальном темпе. Сердце забилось чаще, открытым ртом он глотал воздух, чтобы наполнить легкие. Повернув, он выбежал на стоянку первого комплекса. С правой стороны бежевые одно- и двухэтажные строения темнели холлами, прятавшимися за дверями из оргстекла, на которых черными трафаретными буквами указывались часы работы. В других случаях время работы писали на отдельных табличках. Слева зеленеющие травой холмы за парковкой упирались в виниловый забор. У Даффорда появилось клаустрофобическое ощущение, что он бежит по длинному туннелю.

К следующему блоку зданий вела подъездная дорога на две полосы, выхода на улицу не было. Расставленные через определенные промежутки дорожные знаки ограничивали движение транспорта. Пешеходам отводились лишь узкие поросшие травой тропинки между комплексами строений. Планировка, таким образом, не позволяла проезд или проход, за исключением особо важных случаев или медицинской необходимости. По вечерам здесь каждый час курсировала патрульная машина, распугивая праздно шатающихся подростков и потенциальных вандалов.

За час может произойти уйма всего.

Даффорд так сосредоточился на том, чтобы не сбавлять темп, что прошло несколько секунд, прежде чем он заметил тонкую дымку, которая клубилась и вихрилась вокруг его кроссовок. Он отвлекся, разглядывая необычное явление, и не сразу услышал мягкий быстрый топот позади себя, а когда уловил этот звук, было уже слишком поздно. Волосы на затылке поднялись дыбом, и появилось предчувствие, что кто-то собирается на него напасть.

Даффорд всегда боялся, что на него могут напасть во время пробежки, в последнее время он даже оставлял дома бумажник и носил «тревожный» браслет на случай чрезвычайного происшествия. Ведь если грабитель нарвется на жертву без единой монетки, он, скорее всего, сильно разозлится. По этой же причине – из страха подвергнуться атаке – Даффорд избегал безлюдных мест. Но с представшим перед ним противником он не был готов столкнуться даже в своих самых диких фантазиях.

Резко развернувшись и выставив предплечье, чтобы защититься от возможного удара, Даффорд в ужасе уставился на монструозную фигуру, нависшую над ним: тело размером с минивэн, каждая из восьми полосатых ног толщиной с пожарный шланг. Какая-то часть мозга (Даффорд все же был учителем естествознания) опознала в монстре мексиканского красноногого тарантула, хотя другая часть возразила, что тот не смог бы выжить с такими размерами: просто рухнул бы под собственным весом. Но каким-то образом тварь была живой и преследовала его. Самая примитивная часть мозга дала сигнал бежать со всех ног. К несчастью, он вымотался еще до того, как возникла угроза. Сердце бешено колотилось, в боку кололо, а ноги казались бесполезными деревяшками, прикрепленными к бедрам. Никогда Даффорд не чувствовал свои почти шестьдесят лет так отчетливо. Он повернулся и метнулся вправо, едва избежав удара волосатой передней ноги. Но выдвижной коготь, дотянувшись, рванул за промокшую от пота футболку, и Даффорд споткнулся. Схватившись за круглую бетонную опору одного из фонарей, Даффорд стремительно юркнул за нее, создав препятствие между собой и гигантским пауком. Свою ошибку он осознал сразу же. Тарантулу не нужно было даже двигаться: его конечности оказались достаточно длинными, чтобы обхватить человека за столбом с обеих сторон.

* * *

Люси Куинн сидела на кресле-лежаке, закинув ноги на перила, словно повторяя расслабленную позу Тони Лакоста. Тяжесть долгого вечера убеждала ее подняться и отправиться домой, но вялость удерживала на месте. Родители Тони давным-давно вернулись с работы и пригласили ее на ужин, для которого смешали все, что оставалось в холодильнике. Потом они удалились в гостиную смотреть телевизор, а Тони и Люси, вооружившись банками «Колы», устроились на прежнем месте. Судя по взгляду, который Тони бросил на «Колу», когда Люси доставала ее из холодильника, он предпочел бы пиво вместо газировки.

Люси знала, что родители Тони не возражают против ее присутствия, хотя вряд ли они полагали, что она влияет на их сына хорошо. Надо думать, они рассудили, что у Тони меньше шансов вляпаться в неприятности, если он не будет отходить далеко от дома. После того, что случилось со Стивом, они впали в легкий шок из-за череды происшествий со смертельным исходом. Ясное дело, что Тони и Люси вместе со Стивом были замешаны в аварии, стоившей жизни Тедди, так что в том случае им было кого винить. Это все неудивительно, если учесть безалаберность подростков и факт вождения в нетрезвом виде. Но Стива сбил незнакомец, появившийся внезапно, как гром с ясного неба, как молния, которая может ударить в любого. Как объяснить такое, примириться с этим?

Люси сделала глоток и встряхнула банку – осталось немного.

– Так ты разговаривал с предками Стива?

– Недавно, – отозвался Тони. – Они в полном раздрае. Странное дело, но мне казалось, что надо попросить у них прощения.

Его лицо в бледном свете фонарей казалось почти янтарным, выражение в глазах было отсутствующее.

– Ты чувствуешь себя виноватым, – сказала – не спросила – Люси.

– Ага. А ты нет?

– Это называется «чувство вины выжившего».

– Либо он, либо мы, да?

– Точно.

Допивая газировку, Тони наклонил банку: