К востоку от Эдема

Глава 5

На ранчо Гамильтонов подрастало потомство, и каждый год на свет появлялся очередной младенец. Джордж был высоким красивым мальчиком, добрым и кротким, и с детства отличался покладистостью и учтивыми манерами. Даже в раннем возрасте он был вежлив и, по словам взрослых, не доставлял никаких хлопот. От отца он унаследовал опрятность во всем, будь то одежда, собственное тело или прическа, и даже в бедном платье выглядел хорошо одетым и подтянутым. Джордж рос безгрешным ребенком и остался таким, когда сделался взрослым. За всю жизнь за ним не числилось ни одного серьезного проступка, совершенного преднамеренно, а случайные оплошности не выходили за рамки порой досадных, но невинных мелочей. Уже в зрелые годы, когда медицина продвинулась вперед, у Джорджа обнаружили злокачественную анемию, и вполне возможно, все его добродетели объяснялись нехваткой жизненной энергии.

Уилл, брат Джорджа, младше всего на год, рос коренастым и крепким. Богатым воображением он не обладал, зато энергия била ключом. С самого детства Уилл отличался удивительным трудолюбием, и, если ему поручали какое-нибудь дело, повторять дважды не приходилось, он работал без устали. Уилл был человеком консервативных взглядов, и не только в политике, но и во всем остальном. Любые новые веяния он считал революционными, относился к ним подозрительно и с омерзением и решительно их отвергал. Уилл хотел жить так, чтобы никто не мог к нему придраться, а потому приходилось изо всех сил подстраиваться под других людей.

Возможно, на неприязнь Уилла ко всем новшествам и переменам повлиял отец. Взросление мальчика пришлось на период, когда отец прожил в Салинас-Вэлли недостаточно долго, чтобы по праву считаться старожилом. Да он и был здесь чужаком-ирландцем, а ирландцев в то время в Америке недолюбливали и относились к ним с презрением, особенно на Восточном побережье. Впрочем, пренебрежительное отношение к этим людям просочилось и на Запад. Сэмюэл не просто отличался ото всех остальных жителей долины, он постоянно что-то изобретал и был неистощим на разные выдумки. В маленьких, живущих в своем крошечном мирке общинах к таким людям всегда относятся с подозрением, пока они своим поведением не докажут, что не представляют опасности для окружающих. Незаурядный яркий человек наподобие Сэмюэла всегда доставляет массу беспокойства. К примеру, к нему могли проникнуться симпатией женщины, мужья которых и сами понимали, что не представляют собой ничего интересного. Кроме того, он был хорошо образован, много читал, покупал и брал у людей книги и знал такие вещи, которые вроде бы и не нужны, потому что их не съешь, не наденешь на себя и не используешь в хозяйстве. А еще интересовался поэзией и ценил хорошую литературу. Стань Сэмюэл богачом, вроде Торнов или Делмаров, и поселись в большом красивом доме на равнине, он непременно бы собрал замечательную библиотеку.

У Делмаров библиотека имелась – большая комната, заполненная книгами, с отделанными дубом стенами. Сэмюэл брал у них книги и прочел гораздо больше, чем сами хозяева. В то время богатому человеку позволялось иметь хорошее образование. Он мог отправить сына учиться в колледж, не вызывая пересудов, носить по будням жилет, белую рубашку с галстуком и перчатки, а также содержать ногти в чистоте. У богатых свои, непонятные для простых людей жизнь и привычки, и кто знает, что им пригодится, а что – нет. Другое дело бедняк. Зачем ему поэзия, живопись или музыка, под которую не споешь и не спляшешь? Разве подобная чепуха поможет собрать хороший урожай или одеть детишек? А уж если он упорствует и продолжает чудить, то, наверное, имеет на то причины, в которые лучше не вникать.

Взять хотя бы Сэмюэла. Прежде чем приступить к работе с деревом или железом, он делает чертеж. Это понятно и абсолютно правильно. Остается только позавидовать. Но на полях чертежей он делает непонятные зарисовки: деревья, лица людей, животных или жуков, а иногда и вообще не разберешь что. Люди только смущенно посмеивались над его чудачествами. И потом, никогда не угадаешь, что у Сэмюэла на уме, что он скажет и как поступит. От него можно ждать чего угодно.

В первые годы жизни в Салинас-Вэлли люди относились к Сэмюэлу с недоверием. Возможно, в раннем детстве Уилл слышал разговоры, которые велись в магазине в Сан-Лукасе. Мальчишкам не нравится, когда их отцы не похожи на других мужчин. Вероятно, именно тогда и пустил корни его консерватизм. Позже, когда родились и подросли другие дети, Сэмюэл стал в долине своим, и им гордились, как гордится своим приобретением владелец павлина. Люди перестали его бояться, так как Сэмюэл не соблазнял чужих жен и не нарушал их размеренной серой жизни. В Салинас-Вэлли полюбили Сэмюэла, но к тому времени характер Уилла уже успел сформироваться.

Некоторые люди, порой совсем того не заслуживая, становятся настоящими баловнями судьбы и без малейших усилий получают все, чего пожелают. К их числу принадлежал и Уилл Гамильтон. Он получал от судьбы подарки, которые мог по достоинству оценить. Уиллу везло с детства. В отличие от отца, который так и не научился наживать деньги, Уиллу они сами плыли в руки. Стоило Уиллу Гамильтону завести кур и они начали нестись, как цены на яйца сразу подскочили. В ранней юности два его приятеля, которые содержали небольшой магазинчик, оказались на грани бесславного банкротства и попросили у Уилла немного денег, чтобы расплатиться по счетам за квартал. Желая хоть как-то отблагодарить друга, они предложили взять его в долю третьим владельцем. Уилл не был скрягой и ссудил приятелей нужной суммой. Через год дела в магазинчике пошли на лад, через два он заметно вырос и стал солидным магазином, а через три открылось уже несколько филиалов. Сейчас дочерние магазины образовали огромную торговую сеть, которая занимает ведущее положение во всем штате.

Кроме того, в уплату давно просроченного долга Уилл получил мастерскую по ремонту велосипедов, а через некоторое время несколько богачей в долине купили автомобили, и его механик стал на них работать. Потом к Уиллу привязался один неугомонный мечтатель, стремившийся выразить свои чаяния в латуни, чугуне и резине. Звали этого человека Генри Форд, а его планы выглядели смехотворными, не сказать хуже – противозаконными. Уилл после долгих уговоров согласился стать его представителем в южной части Салинас-Вэлли, а через пятнадцать лет вся долина кишела «фордами», а сам Уилл разбогател и разъезжал на «мармоне».

Третий сын Гамильтонов Том пошел в отца. Он появился на свет с яростным воплем, и вся его жизнь была яркой, как вспышка молнии. Том очертя голову, с безудержной радостью бросился в ее пучину. Он не открывал заново окружающий мир и людей, а творил их сам, брал книги отца и читал их как первооткрыватель, живя во вселенной, сияющей первозданной красотой и свежестью, как рай на шестой день сотворения мира. Отпущенный на свободу разум резвился будто беззаботный жеребенок на тучном пастбище, и когда впоследствии жизнь стала воздвигать перед Томом преграды, он бесстрашно бросался грудью на колючую проволоку. Даже когда его со всех сторон окружили высоким частоколом, Том прорвался и вышел на волю. Он был способен на великую радость и всепоглощающую скорбь, а потому смерть любимой собаки воспринял как конец света.

Том унаследовал от отца изобретательность, но оказался более дерзким и решительным. Он брался за дела, о которых отец даже подумать боялся. Кроме того, в отличие от Сэмюэла, его обуревали не дающие покоя похотливые желания. Возможно, именно по вине неуемного зова плоти он всю жизнь оставался холостяком. Том родился в высоконравственной семье, и вполне вероятно, что из-за определенного вида снов и возникавших в связи с ними желаний, которые удовлетворялись непотребными способами, он чувствовал себя достойным презрения ничтожеством и время от времени убегал в горы, чтобы выплакаться. В характере Тома необузданность удивительным образом сочеталась с кроткой добротой. Он трудился до седьмого пота, чтобы хоть так подавить пагубное влечение.

Ирландцы и в самом деле обладают склонностью к безудержному веселью, но на закорках у каждого сидит угрюмый зловредный призрак, который заглядывает в душу и читает мысли. Стоит ирландцу рассмеяться чуть громче, чем принято, и призрак тут же затыкает глотку длинным костлявым пальцем. Одним словом, ирландцам свойственно себя осуждать еще до того, как предъявят обвинение, а потому они всегда держатся настороже.

В девятилетнем возрасте Тома не на шутку встревожила задержка речи у младшей сестры, прелестной Молли. Он попросил девочку открыть рот и обнаружил под языком перепонку, которая и являлась причиной всех бед. «Я могу все исправить», – пообещал Том и повел сестру в укромное местечко подальше от дома. Наточив о камень перочинный нож, он резанул по преграде, вставшей на пути у слов, а потом убежал и долго мучился приступами рвоты.

По мере регулярного прибавления в семействе Гамильтонов рос и их дом, изначально рассчитанный на большое количество пристроек, появляющихся по мере надобности. Комната и кухня, из которых поначалу состоял весь дом, вскоре затерялись в их беспорядочных лабиринтах.

Между тем Сэмюэлу так и не удалось разбогатеть. У него появилась крайне вредная привычка патентовать все подряд. Многие стали жертвами этой болезни. Он придумал приставку к молотилке, благодаря чему она стала работать гораздо продуктивнее всех существующих на тот момент аналогов, а стоила дешевле. Расходы на патентного адвоката съели мизерную прибыль за год. Сэмюэл отослал макеты машины одному промышленнику, который забраковал чертежи, но не замедлил взять на вооружение саму идею. Потом в течение нескольких лет семья жила впроголодь, так как все средства уходили на судебную тяжбу. Выкачивание денег прекратилось, только когда Сэмюэл проиграл процесс. Так состоялось его первое нелицеприятное знакомство с непреложным правилом, которое гласит, что сражаться с деньгами можно, только располагая еще большими деньгами. Но Сэмюэл уже заразился патентной лихорадкой, и год за годом все средства, заработанные молотьбой и работой в кузнице, поглощали патенты. Дети Гамильтонов ходили босиком, в заплатанной одежде и часто недоедали, чтобы отец имел возможность заплатить за хрустящие светокопии с изображением шестеренок, вертикальных проекций и плоскостей.

Одни люди мыслят широко, а другие – узко. Сэмюэл и его сыновья Том и Джо мыслили масштабно, а мышление Джорджа и Уилла оставалось ограниченным. Четвертого сына Гамильтонов, Джозефа, вечно погруженного в мечты, обожала и всячески оберегала вся семья. Мальчик рано понял, что беспомощная улыбка является лучшим способом увильнуть от работы. Все его братья росли тружениками, и им было проще сделать работу самим, чем заставлять Джо. Отец и мать считали его прирожденным поэтом, так как ни на что другое парень не годился. Они так старательно вбивали сыну в голову эту мысль, что в конце концов Джо начал пописывать непритязательные стишки, дабы подтвердить правоту родителей. Он был безнадежно ленив не только телом, но и умом, проводя жизнь в мечтаниях и грезах. Однако мать любила его больше остальных детей, считая беззащитным и беспомощным. В действительности же Джо вовсе таковым не являлся и получал все, чего душа пожелает, причем с минимальными усилиями. Одним словом, Джо был в семье любимцем.

В Средние века юношу, не способного как следует владеть мечом и копьем, отправляли в священники, в семействе же Гамильтонов непригодность Джо к работе на ферме и в кузнице открыла ему путь к высшему образованию. Он не был ни болезненным, ни слабым, но он не мог поднимать тяжести, скверно ездил верхом и всем сердцем ненавидел лошадей. Вся семья смеялась с умилением, вспоминая, как Джо учился пахать. Первая кривая борозда петляла подобно текущему по равнине ручейку, а вторая всего раз наехала на нее и, пройдя поперек поля, умчалась в неизвестном направлении.

Постепенно Джо отстранился от всех обязанностей на ферме. Лайза оправдывала сына и говорила, что его мысли витают в облаках, будто это является уникальным достоинством.

Когда стало ясно, что Джо не справляется ни с одним делом, отец поручил ему пасти стадо из шестидесяти овец. Это самая легкая работа, не требующая никакого умения. Нужно только все время находиться рядом с овцами. И Джо умудрился их потерять, все шестьдесят, и не мог их отыскать на дне ущелья, где животные сгрудились в поисках тени. Как гласит семейное предание, после этого случая Сэмюэл созвал всю семью и заставил детей дать клятву, что после смерти отца они позаботятся о Джо, а иначе он умрет с голода.

Вперемежку с мальчиками в семье Гамильтонов родилось пятеро дочерей. Старшая Уна, серьезная темноволосая девочка, прилежная в учебе. Лиззи… Нет, должно быть, старшей была Лиззи, потому что ее назвали в честь матери. О Лиззи я мало что знаю. Похоже, она с детства начала стыдиться своей семьи, рано вышла замуж и покинула отчий дом, появляясь потом только на похоронах. Из всех Гамильтонов только Лиззи отличалась злобным нравом и умела ненавидеть. У нее родился сын, а когда он подрос и женился на девушке, которая пришлась Лиззи не ко двору, она много лет с ним не разговаривала.

Потом родилась Десси, неутомимая хохотушка, и всем хотелось посидеть в ее компании, потому что ни с кем другим не было так весело.

Дальше шла Олив, моя мать, и последней была Молли, маленькая белокурая красавица с глазами как фиалки.

Так и росли дети Гамильтонов, и просто чудо, как сухонькая маленькая Лайза умудрялась рожать их каждый год, кормить, печь хлеб, обшивать, да еще учить хорошим манерам и жестким моральным устоям.

Удивительно, как Лайза умела подчинить детей своей воле. Она пребывала в полном неведении об окружающем мире, не читала книг и никуда не ездила, не считая долгого путешествия из Ирландии в Америку. У нее не было других мужчин кроме мужа, но и на близость с ним Лайза смотрела как на тягостную, а порой и мучительную обязанность. Большая часть жизни ушла на вынашивание и воспитание детей, а все сведения об окружающем мире черпались из Библии, не считая бесед с Сэмюэлом и детьми, но болтовню детей она не слушала. В Библии для Лайзы сосредоточился весь мир, с его историей, поэзией, внутренним устройством, изучением человеческих душ, моральными принципами и поисками пути к спасению. Она не анализировала содержание Библии и не старалась вникнуть в его суть, а просто читала, не обращая внимания на многочисленные противоречия и несоответствия, которые ее нисколько не смущали. В конце концов она выучила Библию наизусть и привычно пробегала глазами по строчкам, не задумываясь над словами.

Лайза пользовалась всеобщим уважением, так как была женщиной добропорядочной, вырастила хороших, почтительных детей, и у нее имелись все основания для гордости. Муж, дети и внуки относились к Лайзе с почтением. Она обладала непреклонной волей, никогда не шла на компромисс, свято веря в собственную правоту, которую противопоставляла всеобщим заблуждениям, вызывая благоговейный трепет, лишенный сердечной теплоты.

Лайза люто ненавидела спиртное и считала прием любого алкогольного напитка преступлением против Господа, которого люди и без того достаточно прогневили. Сама она спиртного в рот не брала и упорно отказывала в этой радости другим. В результате Сэмюэла и детей так и тянуло тайком приложиться к рюмке.

Как-то раз Сэмюэл захворал и попросил у жены стаканчик виски, чтобы облегчить страдания.

– Неужели ты намерен, представ перед Господом, дышать на него перегаром? – нахмурилась Лайза, вздернув маленький упрямый подбородок. – Ни за что не допущу такого безобразия!

Не получив желанного облегчения, Сэмюэл молча повернулся на другой бок.

В семьдесят лет, когда возраст стал напоминать о себе все чаще, врач порекомендовал Лайзе принимать по столовой ложке портвейна в качестве лекарства. Первую ложку она, кривясь, проглотила с трудом, но лекарство оказалось не таким уж отвратительным на вкус. С той поры от нее всегда попахивало вином. Поначалу Лайза пила портвейн строго по столовой ложке, считая его лекарством, но постепенно доза увеличилась до кварты[2 - Кварта – в США примерно 0,94 литра.], и Лайза стала чувствовать себя более раскрепощенной и счастливой.

Сэмюэл и Лайза Гамильтон успели вырастить и поставить на ноги всех детей еще до начала двадцатого века. На ранчо к востоку от Кинг-Сити подрастала целая орава молодых Гамильтонов, и эти юноши и девушки были американцами. Сэмюэл так и не вернулся в Ирландию и постепенно совсем ее забыл. Он был человеком занятым и не имел времени предаваться тоске по родине. Весь мир для Сэмюэла сосредоточился на Салинас-Вэлли, и одной поездки в город Салинас, расположенный на севере, в самом начале долины, хватало на весь год. Бесконечная работа на ранчо и забота о многочисленном семействе, которое надо накормить, одеть и обуть, отнимала почти все время. Почти, но не все. Энергия у Сэмюэла по-прежнему била через край.

Дочь Уна, серьезная темноволосая девушка, была прилежной ученицей, и отец гордился ее от природы пытливым умом. Олив готовилась к окружным экзаменам после окончания средней школы в Салинасе. Она хотела стать учительницей, и это было так же почетно, как в Ирландии иметь в семье священника. Джо намеревались отправить в колледж, так как ни на что путное он не годился. Уилл уверенно двигался к уготованному судьбой богатству, Том шел по жизни, набивая шишки и зализывая раны, а Десси училась на портниху. Что до красавицы Молли, то никто не сомневался, что в один прекрасный день она выйдет замуж за солидного обеспеченного человека.

О дележе наследства речи не велось. Раскинувшееся на холмах ранчо занимало большую территорию, оставаясь катастрофически бедным. Сэмюэл бурил для соседей скважину за скважиной, но так и не нашел воду на собственной земле. Сложись обстоятельства по-иному, и Гамильтоны жили бы вполне обеспеченно, но единственным источником воды по-прежнему оставалась жалкая струйка, которую качали из скважины рядом с домом, порой уровень воды резко падал, а дважды она и вовсе пересыхала. Скот приходилось гнать на водопой с дальнего конца ранчо, а потом снова отправлять на пастбище.

В общем, семья Гамильтонов получилась крепкой и дружной, надежно обосновалась в Салинас-Вэлли и жила не беднее и не богаче многих других. Гармоничная семья, среди членов которой имелись консерваторы и радикалы, витающие в облаках мечтатели и твердо стоящие на ногах реалисты. Сэмюэл всей душой радовался плодам, выросшим из его семени.

Глава 6

1

После ухода Адама в армию и отъезда Сайруса в Вашингтон Чарльз жил на ферме один. Он хвастался, что подыскивает жену, но не предпринимал обычных в таких случаях шагов, которые медленно, но верно ведут к законному супружеству. Он не назначал девушкам свиданий, не водил их на танцы и не пытался подвергнуть проверке их целомудренность. Дело в том, что Чарльз страшно робел перед девушками и, как все стеснительные мужчины, удовлетворял плотские потребности в обществе проституток. Робкий мужчина чувствует себя с проституткой уверенно. Он заранее платит женщине за услуги, и та превращается в товар, с которым можно обращаться по своему усмотрению: славно повеселиться или вести себя как грубое животное. К тому же исчезает вероятность получить отказ, при одной мысли о котором у стеснительного мужчины подводит живот.

Система общения с проститутками отличалась простотой и хранилась в строжайшей тайне. У хозяина постоялого двора имелось на втором этаже три комнаты для проезжих путешественников, которые он сдавал на две недели девицам легкого поведения. По истечении этого срока им на смену прибывала другая бригада девушек. Хозяин постоялого двора мистер Хэллам в этом не участвовал и с полным правом мог утверждать, что пребывает в неведении относительно дел, творящихся наверху. Просто он получал плату за три комнаты в пятикратном размере, а сводничал, вербовал, перевозил, наказывал и обирал девиц живший в Бостоне сутенер по имени Эдвардс. Девушки, не торопясь, переезжали из одного городка в другой, нигде не задерживаясь дольше двух недель. Такая система полностью себя оправдывала. Краткое пребывание бригады проституток в городке не успевало вызвать недовольство местных жителей или начальника полиции. Основную часть времени они проводили в отведенных номерах и не появлялись в общественных местах. Им запрещалось напиваться, дебоширить и влюбляться, а ослушниц избивали до полусмерти. Еду тоже подавали в номера, а всех клиентов тщательно проверяли и пьяных к девушкам не пускали. По истечении полугода каждой девушке полагался месячный отпуск, во время которого она могла уйти в загул и беспробудно пить. Однако стоило какой-нибудь из девиц в рабочее время нарушить установленные правила, и мистер Эдвардс лично сдирал с нее одежду, затыкал кляпом рот и безжалостно избивал кнутом. За повторную провинность девушка оказывалась в тюрьме по обвинению в бродяжничестве и проституции.

Двухнедельное пребывание на одном месте имело еще одно преимущество. Многие девушки болели, но почти всегда успевали скрыться, прежде чем их подарок клиенту даст о себе знать, и бедняге было не на ком сорвать злость. Мистер Хэллам ничего не знал, а мистер Эдвардс предпочитал не распространяться о характере своего бизнеса и получал хороший доход от придуманной системы.

Все девицы были похожи друг на друга, дородные, ленивые и глуповатые, и клиенты не замечали между ними особой разницы. Чарльз Траск имел обыкновение посещать постоялый двор не реже двух раз в месяц. Он тайком крался на второй этаж, быстро завершал свое дело и возвращался в бар, чтобы принять на грудь.

В доме Трасков и в прежние времена было не слишком весело, но, когда здесь остался один Чарльз, он стал еще более мрачным и, тихо поскрипывая, приходил в упадок на глазах. Кружевные занавески посерели, полы, несмотря на то что Чарльз их подметал, были сырыми и липкими. От постоянного жарения на сковородках стены, окна и потолок в кухне покрылись толстым слоем жира.

Жены Сайруса содержали дом в чистоте и успешно боролись с грязью, устраивая дважды в год генеральную уборку, во время которой отскабливали до блеска пол и стены. Чарльз и подметал-то в доме нечасто. Он убрал простыни и спал на одеяле, а вторым накрывался. Что толку наводить чистоту в доме, если все равно никто не видит? Мылся и облачался в чистую одежду он только перед очередным визитом на постоялый двор.

Чарльза не покидало странное беспокойство, из-за которого он просыпался на рассвете. Терзаясь от одиночества, он работал на ферме не покладая рук, а придя домой, наскоро жарил ужин, набивал живот и с тупой апатией погружался в сон.

На его смуглом лице застыло мрачное безразличное выражение, присущее одиноким людям. Чарльз тосковал по брату больше, чем по матери и отцу, и предавался далеким от действительности воспоминаниям о той поре, когда Адам жил дома. То было счастливое время, и Чарльз хотел, чтобы оно вернулось.

Несколько лет он ничем не болел, не считая хронического несварения желудка, характерного, как в те годы, так и сейчас, для одиноких мужчин, которые сами готовят пищу и съедают ее также в одиночестве. С этим недугом Чарльз боролся с помощью сильного слабительного по названию «Эликсир жизни папаши Джорджа».

Единственный несчастный случай произошел с ним на третий год одинокой жизни. Чарльз выкапывал булыжники и перевозил их на тележке к каменной стене. Один большой булыжник никак не удавалось сдвинуть с места, и Чарльз использовал в качестве рычага длинный железный лом, который подсунул под камень. Однако булыжник раз за разом скатывался на прежнее место. И тут Чарльз вышел из себя. По губам пробежала легкая улыбка, и он в немой ярости обрушился на камень, будто перед ним стоял человек. Чарльз просунул лом еще глубже и налег на него всей тяжестью. Лом выскользнул из рук и ударил верхним концом по лбу. Несколько минут Чарльз лежал в поле без сознания, потом перевернулся и, встав на ноги, заковылял к дому, ничего не видя перед собой от застилающей глаза боли. Через весь лоб до самой переносицы вздулся длинный рваный рубец. Несколько недель Чарльз носил повязку, сквозь которую проступал гной, но это не вызывало тревоги, так как в то время гной считался хорошим признаком, свидетельствующим, что рана заживает как положено. Когда же она действительно зажила, на лбу остался длинный бугристый шрам. Обычно шрамы светлее здоровой кожи, но у Чарльза шрам почему-то потемнел. Возможно, в рану попала ржавчина, въелась в кожу, и получилось нечто наподобие татуировки.

Рана Чарльза не беспокоила, чего не скажешь о шраме. Будто кто-то приложил ко лбу длинный палец. Он часто изучал шрам, глядя в маленькое зеркальце над печью, и даже стал зачесывать на лоб волосы, чтобы он не бросался в глаза. Чарльз стыдился и люто ненавидел свой шрам, начинал нервничать и впадал в ярость, когда кто-нибудь интересовался его происхождением. В письме к брату Чарльз описал свои чувства:

Будто кто меня заклеймил, как корову, – писал он. – Проклятая штука становится все темнее, а когда ты вернешься, наверное, вовсе почернеет. Не хватает еще одного поперек, и стану ни дать ни взять, как папист в день покаяния. Не пойму, почему это так тревожит, ведь у меня полно и других шрамов. А тут как будто меня пометили. Стоит пойти в город или на постоялый двор, все на него глазеют и судачат, когда думают, что я не слышу. И с чего их любопытство распирает? Если и дальше так пойдет, вообще перестану ходить в город.

2

В 1885 году Адам демобилизовался из армии и отправился в долгий путь домой. Внешне он изменился мало, так и не приобретя военной выправки, что после службы в кавалерии и неудивительно. В некоторых эскадронах кавалеристы гордятся походкой вразвалку.