Первое послание к Тимофею и Послание к Титу. Жизнь поместной церкви

Возможно, самый лучший способ разобраться в этом споре – кратко рассмотреть главные аргументы за и против авторства Павла и доводы в пользу и против псевдонимности послания, а также учесть вклад в послания Павла его секретарей и писцов.

1. Аргументы в пользу авторства Павла

В основе этих аргументов всегда лежат два свидетельства – внутренние (признаки и утверждения в самих посланиях, что они написаны апостолом) и внешние (восприятие Церковью этих посланий как подлинных с самых ранних дней и доныне).

1) Внутреннее свидетельство

Внутреннее свидетельство весьма ясное и настолько убедительное, что теория псевдонимности послания вольно или невольно представляет предполагаемого имитатора Павла как исторического и литературного гения. Все три послания начинаются с заявления об авторстве Павла и идентифицируют его как апостола Иисуса Христа. В обоих письмах к Тимофею есть дополнение о том, что апостольство Павла дано ему по «повелению Бога», или «волею Божиею». Далее говорится, что эти послания адресованы Тимофею и Титу, которых Павел попросил остаться в Эфесе и на Крите, соответственно, чтобы они воспрепятствовали распространению появившихся там ложных учений (1 Тим. 1:3 и дал.) и назначили настоящих, верных истине учителей (Тит. 1:5 и дал.). Павел также указывает на свои тесные и нежные дружественные отношения с ними, называя каждого из них «возлюбленным сыном» или «истинным сыном». Это общий фон послания. Верить ли нам тому, что все это было вымышлено?

Первое послание к Тимофею и Послание к Титу, которые мы будем рассматривать в этой книге, содержат апостольские наставления о доктринальном, этическом и пастырском благополучии церквей. Это особенно относится к 1 Тим., в котором Павел дважды говорит о своем намерении навестить Тимофея лично (3:14; 4:13) – заявление, которое, по словам профессора Моула, можно было бы назвать «образцом неуместной иронии и плохого вкуса», будь оно сделано анонимным автором[1 - Moule, p. 128.]. Кроме того, апостол делает ряд личных замечаний по поводу рукоположения Тимофея (1:18; 4:14), его молодости (4:11 и дал.) и его проблем с желудком (5:23), а также вспоминает о своем прежнем яростном преследовании Церкви и о чудодейственном обращении и определении на служение по великой милости Божьей (1:12 и дал.). Он завершает свое письмо настоятельным призывом к Тимофею вести жизнь, достойную человека Божьего (6:11 и дал.).

В Послании к Титу, которое, вероятно, хронологически следовало за письмом к Тимофею, личных обращений меньше. Однако Павел в своих наказах Титу учитывает сложные обстоятельства, которые были у Тита на Крите (1:10 и дал.), и стремится дать наставления относительно поведения разных групп христиан в церкви (2:1 и дал.). Он заканчивает свое письмо особыми поручениями относительно четырех поименованных им лиц. Он предлагает послать Артему или Тихика в помощь Титу, чтобы тот мог присоединиться к Павлу в Никополе (3:12) и в свою очередь помог бы Зине и Аполлосу на пути их следования.

Второе послание к Тимофею – самое личное из всех трех посланий; это прощальное письмо Тимофею незадолго до предстоявшей Павлу казни (1:13; 2:2; 3:14; 4:1 и дал.; 4:6 и дал.). Здесь апостол вспоминает о слезах Тимофея, о вере и служении его матери и бабушки (1:4 и дал.), говорит о следовании Тимофея учению, образу жизни, любви и терпению апостола (3:10 и дал.); он дважды просит Тимофея прибыть к нему до начала зимы, т. е. до окончания навигации (4:9,21). Затем он упоминает не менее семнадцати друзей, сообщая либо новости о них, либо об их просьбах или передавая им приветы.

Можем ли мы думать, что все эти конкретные и персональные упоминания были выдуманы? Некоторые исследователи без колебаний утверждают, что это именно так. Например, Л. Р. Донелсон пишет: «В целях обмана он [т. е. автор, писавший под именем Павла] выдумал все эти упоминания разных лиц»[2 - Donelson, p. 24.]. Другие защищают подлинность этих ссылок, но прибегают к хитроумным теориям по поводу того, как они вначале сохранялись, а затем были включены в послания. Гораздо естественнее предположить, что все конкретные данные о Павле, Тимофее, Тите, Эфесе и Крите, а также о других людях, местах и ситуациях являются подлинной частью подлинного письма Павла. Помимо всего прочего, можно присоединиться к словам епископа Моула, который сказал по поводу 2 Тим.: «Человеческое сердце в нем чувствуется повсюду. А все мистификаторы того времени, конечно, не могли так хорошо понимать человеческое сердце»[3 - The Second Epistle to Timothy (Religious Tract Society, 1905), p. 21.].

2) Внешние свидетельства

Говоря о внешних свидетельствах авторства Павла в отношении Пастырских посланий, следует, прежде всего, отметить, что их подлинность почти повсеместно признавалась Церковью с самого начала. Первые признаки их существования можно уловить в письмах Климента Римского коринфянам (ок. 95 г.), Игнатия Антиохийского эфесянам (ок. 110 г.) и Поликарпа Смирнского филиппийцам (ок. 117 г.). Затем, в конце II в., появляется ряд бесспорных цитат из всех трех Пастырских посланий в работе Иринея Лионского «Против ересей». Мураториев канон (ок. 200 г.), который приводит список книг Нового Завета, упоминает все три послания как принадлежащие перу Павла. Единственное исключение здесь – точка зрения Маркиона, который в 144 г. в Риме был отлучен от Церкви как еретик, поскольку он отвергал большую часть Ветхого Завета и ветхозаветные ссылки в Новом Завете. Таким образом, у него были свои богословские основания для отвержения этих Пастырских посланий, и не в последнюю очередь по причине их учения о благости творения (1 Тим. 4:1 и дал.).

Это внешнее свидетельство принадлежности Павлу этих трех Пастырских посланий воспринималось без вопросов вплоть до начала XIX в., когда в 1807 г. Фридрих Шлейермахер отклонил 1 Тим., а в 1835 г. Ф. Баур отверг все три послания. Насколько же убедительны доводы, выдвинутые против этих сильных внешних и внутренних свидетельств подлинности авторства Павла?

2. Аргументы против авторства Павла

Аргументы, выдвинутые против авторства Павла, можно объединить в несколько групп: исторические, лингвистические, теологические и этические. Рассмотрим их по порядку.

1) История

Как мы уже видели, тексты 1 Тим. и Тит. предоставляют читателю информацию об исторических обстоятельствах, при которых были написаны эти послания.

Павел пишет, что, прибыв в Македонию, он убедил Тимофея остаться в Эфесе, чтобы обуздать широко распространившуюся там ересь, и аналогичным образом он оставил Тита на Крите, прося его закончить незавершенные дела, и особенно это касалось назначения в каждом городе достойных пресвитеров. Но когда имели место эти события в Македонии, Эфесе и на Крите? Когда Павел зазимовал в Никополе (Тит. 3:12), оставив в Троаде свой фелонь и книги (2 Тим. 4:13) и оставив больного Трофима в Милите (2 Тим. 4:20)? Невозможно точно определить маршрут следования Павла (хотя такие смелые попытки и предпринимались) и время посещения именно этих мест по описаниям Луки в Деяниях. И как мы можем определить время его пребывания в Риме, тюремного заключения и судебного разбирательства его дела там (2 Тим. 1:16 и дал.; 4:16 и дал.)?

Трудно точно сопоставить исторические и географические данные в этих Пастырских посланиях с информацией, приводимой у Луки, и это позволило ряду исследователей отвергнуть мнение о том, что они были выдуманы, и принять известную хронологию событий по Евсевию Кесарийскому из его знаменитой, написанной в IV в. «Церковной истории». Евсевий писал, что Павел был освобожден из тюрьмы после двухлетнего заточения, о котором упоминает Лука (Деян. 28:20); далее же приводится история его миссионерских путешествий, когда он добрался даже до Испании, куда стремился (Рим. 15:24,28), вплоть до момента его нового ареста, заключения под стражу, нового судебного разбирательства и вынесения окончательного приговора и казни. Хотя восстановление такой последовательности событий носит несколько спекулятивный характер, опираясь почти исключительно на данные Евсевия, однако представленные таким образом события достаточно хорошо сопоставляются с историческими аллюзиями в этих Пастырских посланиях, что не позволяет обвинить автора в подделке, выдумке или небылице.

2) Лексика

В 1921 г. вышла в свет книга П. Н. Харрисона «Проблема Пастырских посланий» (The Problem of the Pastoral Epistles), посвященная в основном лингвистическим вопросам. Автор выдвигает четыре главных аргумента против авторства Павла.

Во-первых, из 848 слов, использованных в этих посланиях, 306 не встречаются ни в одном из десяти других, приписываемых Павлу. Далее, в этих Пастырских посланиях есть большее (по сравнению с другими текстами Павла) количество (175) так называемых hapax legomena, слов, которые встречаются в данном документе только один раз. Эти лингвистические особенности вызывают серьезные сомнения относительно авторства Павла.

Во-вторых, только 542 слова являются общими для этих Пастырских посланий и других десяти писем Павла, что явно свидетельствует, по мнению исследователя, о принадлежности этих посланий перу другого автора.

В-третьих, число слов, характерных для языка Павла, которые отсутствуют в этих посланиях, достигает 1635, из них 580 особенно свойственны апостолу. Это отсутствие столь типичной терминологии Павла «составляет весьма серьезное возражение» против принадлежности Павлу этих Пастырских посланий[4 - Harrison (1921), pp. 33, 34.].

В-четвертых, если же вместо сопоставления словаря данных Пастырских посланий с другими десятью посланиями Павла сравнить его со словарем апостольских отцов и апологетов первой половины II в., то получается противоположный результат. Из 175 hapax legomena в этих Пастырских посланиях 94 постоянно встречаются у ранних Отцов Церкви. Таким образом, «автор этих Пастырских посланий говорит на языке апостольских отцов и апологетов, и при этом отличается от других авторов Нового Завета»[5 - Ibid., p. 70.].

Главный аргумент П. Н. Харрисона – лингвистический, он опирается на него и в работе «Проблема Пастырских посланий» (1921), а затем, спустя 43 года – в работе «Послания Павла и Пастырские письма» (1964). Его кропотливый труд по составлению статистических таблиц, который под силу скорее компьютеру, – настоящий подвиг. В то же время он был излишне самоуверен, когда заявил, что его вывод «является неопровержимым научным фактом»[6 - Harrison (1921), p. 84.].

Работа Харрисона вызвала множество критических отзывов, но обрела и многих сторонников. Доктор Брюс Мецгер поставил перед собой в 1958 г. задачу опровергнуть доводы британских, немецких и шведских исследователей, которые высказали свое сомнение в ценности аргументации, основанной исключительно на статистических лингвистических данных и применяемой к «сравнительно коротким текстам»[7 - Metzger (1958), p. 94.]. Также и профессор Моул уверен: «Нет никаких веских оснований отрицать авторство Павла в отношении какого-то послания только потому, что его лексика и стиль отличаются от тех, авторство которых признано»[8 - Moule, p. 115.]. Существует несколько возможных причин изменения языка и стиля в посланиях Павла. Дональд Гатри суммирует их следующим образом: «разные темы посланий», «более преклонный возраст», «изменение обстановки» и «разные адресаты»[9 - Guthrie (1990), p. 240.]. Кроме того, с чем соглашается и сам Харрисон, трудно ожидать полной идентичности словаря и стиля у каждого автора, «тем более у такого разностороннего, гибкого, оригинального, со свежими мыслями, впечатлительного и творческого, как апостол Павел»[10 - Harrison (1921), p. 45.]. В этом высказывании Харрисона сквозит явное противоречие с его собственным тезисом. Как справедливо заметил Симпсон, «великие души не умеют подражать себе»[11 - Simpson, р. 15.].

Есть два возможных объяснения лингвистических особенностей этих Пастырских посланий. 1. Павел прибегал к помощи секретаря в своей переписке, о чем я скажу позже. 2. Очень часто Павел, особенно в 1 Тим., использовал «предварительный» материал: доксологии, вероучительные формулы и гимны, многие из которых введены такими оборотами, как «по правде говоря», «зная это». Доктор Эллис, который обратил внимание на это явление, подсчитал, что таких «предварительных формулировок» около 43 процентов в 1 Тим., 46 процентов в Тит. и 16 процентов во 2 Тим.[12 - Ellis (1993), pp. 664, 665.]

3) Учение

Некоторые исследователи невысоко оценивают теологию (или ее отсутствие) в этих Пастырских посланиях. Хансон, например, заявляет, что «в этих посланиях полностью отсутствует единая тема, и даже „создается впечатление какой-то бессвязности“». Он считает причиной этого «отсутствие теологии у самого автора, который передает теологию других людей»[13 - Hanson (1968), p. 110.]. Но такая низкая оценка вызывает возражение других исследователей, и среди них доктор Франс Янг, который без труда объединяет в одно целое богословское учение этих трех посланий.

Некоторые критики сетуют, что не могут найти в этих Пастырских посланиях ни доктрину Троицы, представленную в более ранних посланиях, ни Благую весть о спасении. Однако Пастырские послания, несомненно, отражают благодатную, спасительную инициативу «Бога нашего Спасителя», Который отдал Своего Сына, искупившего нас Своей смертью и очистившего нас как особый народ для Себя. Он оправдывает нас по Своей милости и возрождает нас Своим Духом для новой жизни. Доктор Филипп Таунер утверждает, что спасение как нынешняя реальность является «центральной вестью» этих Пастырских посланий[14 - Towner (1989), рр. 118, 119.] и что нынешнее время есть век спасения, который освещается и вдохновляется воплощением и вторым пришествием, – событиями, связанными с Христом, которые начинают и завершают это спасение[15 - Towner (1986), рр. 427, 428.].

Совершенно иной точки зрения придерживается профессор Эрнст Кэземанн, который пишет, что он не может рассматривать в качестве посланий Павла те, в которых церковь стала «центральной темой теологии», «Евангелие стало семейной вестью», а образ Павла «густо размалеван церковным благочестием»[16 - Jesus Means Freedom (SCM, 1969), рр. 89, 97.]. Можно лишь возразить, что это сугубо личное мнение. Более ранние послания Павла ярко продемонстрировали его высокое учение о Церкви и служении, и Лука говорит нам, что именно Павел придерживался обычая рукополагать пресвитеров в каждой общине начиная со своего первого миссионерского путешествия (Деян. 14:23). И его наставления в Пастырских посланиях относительно выбора и назначения епископов, поведения на богослужении в местной общине и о приверженности здравому учению хорошо согласуются с этим. Это не верно, что церковные структуры, которым уделяет внимание Павел в своих Пастырских посланиях, соответствуют II в., включая возникновение иерархии во главе с епископом, свидетельства о чем мы впервые встречаем у епископа Игнатия (ок. 110 г.). В Пастырских посланиях еще нет разделения служителей на три уровня: епископов, пресвитеров и дьяконов, поскольку наименование «епископ» означало не сан, а должность среди других пресвитеров.

4) Этика

Мартин Дибелиус первый применил эпитет «буржуазный» к образу жизни христиан, который рассматривается в Пастырских посланиях. Профессор Дж. Хоулден уточняет, что если «буржуазный», «то, конечно, мелкобуржуазный»[17 - Houlden, pp. 64, 65.]. Роберт Каррис тоже писал об этике «среднего класса» в Пастырских посланиях[18 - Karris (1979), p. 64.]. Эти исследователи имеют в виду дух конформизма по отношению к господствующим социальным ценностям, которым, по их представлениям, пропитаны нравственные наставления Пастырских посланий. Совершенно справедливо сказано, что автор озабочен публичным образом церкви и ее eusebeia, что подчас означает личное благочестие, но временами выступает в качестве синонима «религии».

С другой стороны, в этих посланиях большое внимание, как и во всех других посланиях Павла, уделяется таким христианским качествам, как вера и любовь, а также чистота, добрые дела и уверенность в вечной жизни, к которой они приводят. Преданность Христу все еще имеет радикальные последствия; мы – пилигримы, устремляющие свой путь домой к Богу и призванные прожить эту жизнь в свете грядущего (напр.: 1 Тим. 4:8; 6:7 и дал., 19).

Доктор Таунер в своей монографии «Цель нашего наставления», имеющей подзаголовок «Структура теологии и этика Пастырских посланий», высказывает решительный протест против тех, кто истолковывает эти послания как свидетельство «буржуазного христианства», т. е. христианства, которое не ищет ничего другого, кроме комфортабельной жизни в этом мире[19 - Towner (1989), p. 9.], христианства без предназначенной ему миссии. Напротив, под христианской жизнью Павел понимает соединение теологии и этики, жизнь, преобразованную явлением Христа и дарованным Им спасением; такая жизнь прямо противостоит безнравственному поведению, обусловленному ложными учениями. Апостол описывает конкретные обязанности различных групп, и это постоянно мотивируется задачами христианской миссии[20 - Другой критик Дибелиуса, используя эпитет «буржуазный», введенный Киддом, обнаруживает «три уровня значения» в понимании Дибелиусом «буржуазного» христианства, а именно: а) социально низкое происхождение (из слоев бедноты, что было характерно для первых христиан); б) культурная ассимиляция (восприятие господствующей культуры, а не ее критика) и в) отсутствие героического консерватизма (в отличие от радикального вызова подлинно христианской этики). Доктор Кидд производит тщательную оценку этих трех элементов в ходе рассмотрения социально-экономического положения церквей, которые посетили Тимофей и Тит.].

Рассмотрев язык, учение и этику Пастырских посланий, мы должны согласиться с доктором Дж. Н. Д. Келли в том, что «доводы против авторства Павла определенно нельзя назвать убедительными»[21 - Kelly, p. 30.]. Разная лексика вовсе не является указанием на другого автора; есть и другие возможные объяснения этого. Что касается теологии, то и здесь «критики, по-видимому, несколько перестарались. Различий не только меньше, чем они заявляют, но некоторые положения очень важны с точки зрения развития идей, ранее высказанных в предыдущих посланиях»[22 - Ibid., p. 31.].

3. Аргументы за и против псевдонимного автора

Никто не станет отрицать, что в греко-римском мире практика приписывания тех или иных литературных произведений великим учителям прошлого была широко распространена. Разногласия касаются того, всегда ли произведение под чужим именем писалось с целью обмана.

1) Попытка восстановить авторство

Харрисон высказывает предположение, что автором Пастырских посланий был «преданный, искренний и серьезный приверженец Павла», который жил в Риме или Эфесе и написал эти послания в начале правления императора Адриана (117 г.). Он знал и хорошо изучил все десять посланий Павла, а также, видимо, имел информацию о «нескольких коротких личных письмах» Павла к Тимофею и Титу. «Он от всего сердца верил благовествованию Павла – как он его понимал»[23 - Harrison (1921), p. 9.]. Столкнувшись с доктринальными и этическими проблемами, вызванными лжеучениями, он и «лучшие умы Церкви» искренне возжелали «вернуть прежнюю апостольскую пламенность и святость» и «снова возжечь героический дух» Павла. Они считали, что наилучшим в данном случае было бы появление «послания от его имени, исполненного его духа, со знакомыми словами, словами великого апостола»[24 - Ibid., p. 10.]. Если это предположение верно, то эти Пастырские послания не являются ни «подлинными» (т. е. они не принадлежат перу святого Павла), ни «подложными» (т. е. они не принадлежат фальсификатору), но они «написанны под псевдонимом» (т. е. их автор не скрывал, что он использовал имя Павла)[25 - Harrison (1964), p. 14.].

Харрисон также убежден, что самые личные строки в этих трех посланиях не были вымышленными и не составлены автором, писавшим под именем Павла, но являются подлинными фрагментами, принадлежащими перу Павла и включенными данным автором, который не знал их первоначального контекста, в свою работу. Харрисон считал, что он определил пять таких фрагментов, и предположил, что они все прекрасно согласуются с повествованием Деяний.

2) Использование псевдонимов в Древнем мире

Доктор Мецгер различает «литературную фальсификацию, или подделку», и «псевдоэпиграфию», т. е. ложную атрибуцию авторства. Под фальсификацией понимается «произведение, созданное или измененное с целью обмана»[26 - Metzger (1972), p. 4.]. К какой из этих категорий должны принадлежать Пастырские послания, если они вышли под псевдонимом? Многие исследователи убеждены, что к ним не применимо определение «фальсификация» или «подлог». Вслед за П. Н. Харрисоном они утверждают, что написавший их под именем Павла автор «не прибегал к злонамеренному обману; необязательно полагать, что он действительно обманул кого-то»[27 - Ibid., p. 15.]. Таким способом христианские богословы защищают концепцию псевдоэпиграфии как особый литературный жанр и совершенно невинную литературную практику. Профессор Моул пишет о «том, что можно назвать благонамеренным использованием псевдонима, безо всякого умысла ввести публику в заблуждение»; согласно тем, кто придерживается этой точки зрения, «автор, написавший под именем Павла, искренне верил, что он передает весть, которую мог бы сообщить и сам апостол»[28 - Moule, p. 116.]. Но он также пишет о неразрешимой проблеме совмещения этой концепции «честного» использования чужого имени с фабрикацией отрывков личного (для Павла) характера в Пастырских посланиях.

Доктор Мецгер тоже высказывает серьезные сомнения по поводу псевдоэпиграфии. Он задает три важных вопроса. Совместима ли этически псевдоэпиграфия с «нормами честности и чистосердечия, с древними или современными нравственными эталонами»? Как следует, с психологической точки зрения, «рассматривать автора, который выдает себя за древний авторитет»? С теологической точки зрения: «может ли произведение, в котором есть подлог, будь он совершен из самых благородных побуждений, рассматриваться как совместимое с характером послания от Бога»[29 - Metzger (1972), p. 4.].

Трудно утверждать, что использование чьего-то имени в таком случае можно воспринимать в качестве невинного литературного приема.

3) Ответ в свете современных христианских представлений

1. Хотя со времен Баура для защитников использования чьего-то известного имени стало привычным утверждать, что это приемлемая практика, в которой нет злонамеренного подлога, они все же «не могут привести исторических свидетельств для подкрепления своих представлений о том, что новозаветная псевдоэпиграфия признавалась как таковая и рассматривалась как вполне невинная практика»[30 - Ellis (1992), p. 217.]. Напротив, доктор Л. Р. Донелсон утверждает: «Мы вынуждены принять, что в христианских кругах использование псевдонима считалось нечестным приемом»[31 - Donelson, p. 16. См. также: J. S. Candlish, “On the Moral Character of Pseudonymous Books”, The Expositor 4 (1891), p. 103.]. Произведение под чужим именем либо воспринималось как достоверное, а потому уважалось, либо, если его автора разоблачали, осуждалось. Нет никаких данных о том, что при раскрытии мнимого авторства каких-то сочинений, они, тем не менее, почитались и уважались. Некоторые комментаторы приводят в качестве примера суждение антиохийского епископа начала III в. Серапиона. Сделав вывод о подложности Евангелия от Петра, он провозгласил такой принцип: «Мы, братия, принимаем и Петра, и других апостолов, как Христа. Но сочинения, написанные под их именем другими, мы отвергаем».

2. Утверждение, что автор, написавший под чужим именем, не намеревался сделать подлог, по-видимому, выглядит как самооправдание. Если никого не ввели в заблуждение, тогда в чем смысл этого ухищрения?

3. Несмотря на уверения, что псевдоэпиграфия – нормальный, вполне невинный литературный прием, многие из нас не могут принять ее безоговорочно и со спокойной совестью. Мы помним, что Писание постоянно подчеркивает священность истины и греховность ложного свидетельства. Мы не чувствуем удовлетворения от заверений, что имитация не обманывает, а псевдоэпиграфия не является фальсификацией. «Определение термина „подделка“, которое дается в словаре, означает преднамеренный обман, – пишет доктор Дж. Пакер. – Какие бы цели ни преследовались при этом, обман остается обманом, даже если он окрашен благородными мотивами»[32 - Fundamentalism’ and the Word of God (IVF, 1958), pp. 183, 184.].

4. Аргумент об участии секретаря