Эдгар Аллан По. Причины тьмы ночной

В колониях наукой занимались в основном джентльмены-энтузиасты. Джефферсон и его друзья-плантаторы обсуждали исторические и естественные вопросы в Ричмонде и отправляли своих сыновей в колледж Вильгельма и Марии для получения классического образования. На Севере ценилось механическое искусство, но науки, за исключением медицины, являлись скорее развлечением, чем профессией: пока ученые в Лондоне и Париже поднимали тосты за «Опыты и наблюдения над электричеством» Франклина, опубликованные в 1751 году, тот зарабатывал на жизнь в Филадельфии, работая печатником. В свободное время, еще до выхода на пенсию в 1747 году, он проводил исследования с молний и лейденскими банками, разрабатывая принципы сохранения электрической силы.

Те немногие имеющиеся научные учреждения финансировались городами и штатами. В колониальных колледжах преобладали древние языки, история и теология, от профессоров ожидали, что они будут преподавать, а не собирать, классифицировать или экспериментировать. Более того, средств на приборы и другое оборудование не хватало. Только медицина предоставляла некоторые научные возможности – многие, кто занимался ботаникой, естественной историей, химией и физикой, в итоге стали врачами. Большая часть обсуждений натурфилософии проходила в неформальных, локально организованных ассоциациях. В 1743 году Франклин основал Американское философское общество (АФО) в Филадельфии, а Джон Адамс – Американскую академию искусств и наук в 1780 году в Кембридже, штат Массачусетс. Несмотря на прославленных участников, они существовали без государственной поддержки, выживая за счет членских взносов и субсидий штатов.

В такой клубной обстановке обменивались астрономическими наблюдениями, естественно-историческими диковинками и новыми методами ведения сельского хозяйства. В АФО Уильям Бартрам обсуждал растения, деревья и лишайники, Дэвид Риттенхаус демонстрировал телескопы, часы и механические модели Солнечной системы. Хотя ученые революционной эпохи лелеяли строгие пропорции ньютоновской теории, большая часть их знаний дошла до людей через выставки, диковинные предметы и сенсорные дисплеи, порой открытые для широкой аудитории, включая женщин и детей. Что касается электричества, соратники Франклина буквально шокировали зрителей, телесно приобщая их к ощущениям просвещенного естествознания.

Революция заключалась в применении рациональных законов к обществу. Этот «смелый, возвышенный эксперимент» стал для Франклина «славной задачей, поставленной перед нами Провидением». В «Правах человека» Томас Пейн утверждал, что Революция «представила в политике то, что в механике являлось лишь теорией». Джефферсон владел портретами Бэкона, Ньютона и Локка, «троицы величайших людей». Мэдисон и Адамс ссылались на ньютоновские законы в своих аргументах в пользу баланса властей в Конституции. Однако попытки представить раннюю республику как приложение науки оставались в основном риторическими, основатели не предусмотрели никакой национальной поддержки исследований, сохранив науку как преимущественно местное дело.

В «Записках о штате Вирджиния» Джефферсон писал как метеоролог, геодезист и натуралист: он был увлечен материалистической философией, поместив пять изданий «О природе вещей» Лукреция рядом с космологическими поэмами Эразма Дарвина «Храм природы» и «Ботанический сад». Особое внимание он уделял уходу за растениями. «Ботанику я причисляю к самым ценным наукам, – говорил он, – поскольку она вносит вклад в средства к существованию, украшения, парфюм и лекарства, а для деревенской семьи она составляет большую часть общественного удовольствия». Будучи президентом, он организовал покупку территории Луизианы у Франции в 1803 году и отправил Мериуэзера Льюиса и Уильяма Кларка исследовать континент до побережья Тихого океана, будучи убежденным в дальнейшем распространении поселения. Льюис и Кларк получили краткий курс картографии и естественной истории, включая инструкции по поиску свидетельств существования крупных животных, вымерших или живых, чтобы доказать, вопреки французскому натуралисту Бюффону, что природа Америки была обширной и динамичной, а не «сморщенной и уменьшенной».

«Записки» Джефферсона печально известны тем, что провозглашают природные различия между расами и представляют африканцев неполноценными по сравнению с европейцами. Бенджамин Баннекер, чернокожий астроном и геодезист, который помог построить округ Колумбия, призвал Джефферсона и других «отучить себя от этих узких предрассудков». Хотя Джефферсон осуждал рабство как «отвратительное пятно», его действия оставались неторопливыми: вместо отмены рабства он предпочитал схемы «колонизации» для переселения чернокожих в Африку.

Понимание ботаники, интерес к использованию науки с целью завоевания континента и нежелание распространять «всеобщие» права на тех, кто не входил в круг мужчин европейского происхождения, сделали Джефферсона довольно типичным примером раннего американского ученого. Строго говоря, энтузиасты не считались «любителями», поскольку «профессионалов» почти не было и сравнивать знания было не с кем. Джефферсон связывал науку с местными практическими проблемами (он спроектировал купол и колонны своего дома в Монтиселло, заполнив его книгами и механическими изобретениями), завоеванием западных земель и коренных народов, а также с международными сетями. Он часто переписывался с европейскими экспертами, хотя утверждал, что предпочитает один вечер с Дэвидом Риттенхаусом, чем неделю вечеринок в Париже.

Джеймс Мэдисон сменил Джефферсона на посту президента в 1809 году, в год рождения По. Двумя годами ранее британский военный корабль обстрелял американский фрегат у берегов Вирджинии и захватил четырех моряков. Пока Британия вела затяжную войну с Наполеоном, ее флот захватил более десяти тысяч американских моряков и призвал их на службу.

Подстрекаемый «ястребами» в Конгрессе – включая Эндрю Джексона, обиженного на плохое обращение с семьей со стороны британских солдат во время революции, – Мэдисон нагнетал напряженность в отношениях с Англией. Желая отвлечь внимание от внутренних разногласий, в 1812 году он объявил войну Великобритании, призвав сто тысяч добровольцев. Джон Аллан и его товарищи из местного ополчения, «Ричмондские стрелки», тоже записались в их ряды. Город война непосредственно не затронула, хотя купцы с тревогой наблюдали за накоплением табака и муки, поскольку на английскую торговлю было наложено эмбарго, и все морские перевозки находились под угрозой.

Война 1812 года, «вторая война за независимость», закончилась тупиком. Мирный договор был заключен в Генте в 1814 году делегацией в составе Джона Куинси Адамса, Альберта Галлатина и Генри Клея. Страна вышла из войны с укрепленным чувством национальной идентичности, поддержкой армии и значительным увеличением военно-морского флота. Война также способствовала политической карьере Эндрю Джексона, победителя в битве при Новом Орлеане.

После снятия эмбарго Джону Аллану предстояло разгрузить свои табачные склады, поэтому он начал искать новых покупателей в Шотландии и Англии. В июне 1815 года он и Фрэнсис, а также Эдгар и сестра Фрэнсис, собрали вещи первой необходимости и продали с аукциона остальное имущество и одного раба, Сципио.

Они отплыли из Норфолка в Нью-Йорк и далее в Ливерпуль. Завершив плавание через Атлантику, Аллан отправил письмо своему деловому партнеру Эллису: «Эдгар говорит: «Пап, скажи мне что-нибудь, чтобы я не боялся плыть»». Штормы и бушующие волны во время переправы разжигали воображение шестилетнего Эдгара. Как, впрочем, и Лондон, нервозный центр растущей империи.

Лондонские годы

Пять лет По провел в Великобритании – с шести до одиннадцати лет. Сначала семья отправилась в Шотландию, посетив Ирвин, Килмарнок и Гринок, родной город Аллана. Там Эдгар нашел драматические пейзажи – обрывистые скалы, холмы и лесистые местности, небо в стиле «кьяроскуро», – прославленные Вальтером Скоттом в его романах того времени. Они проехали через Эдинбург, шумный современный город, центр научных экспериментов, здравой философии и издательского дела.

Но городом, который неизгладимо запечатлелся в памяти По (именно там Джон Аллан купил телескоп, который По будет использовать в Ричмонде), стал Лондон. Аллан писал домой: «Сижу у весело горящего камелька в уютной маленькой гостиной в доме 47 на Рассел-сквер[8 - Илл. 4], в то время как Фрэнсис и Нэнси заняты шитьем, а Эдгар читает книжку». Мать одного из его школьных друзей написала: «Я думаю, что Эдгар не знает, чем занять себя в столь крупном городе».

Освещенные газовыми лампами лондонские улицы представляли собой удивительную новинку, однако наполеоновские войны не могли не наложить свой отпечаток. Аллан писал своему другу: «Налоги высокие, долги большие, люди недовольны и в отчаянии… Экипаж принца забросали камнями». Во время их пребывания в Манчестере конные войска разогнали мирную демонстрацию рабочих, устроив бойню в Петерлоо в 1819 году. Рабочие все сильнее отчаивались, а правительство все чаще прибегало к насилию, чтобы их сдержать.

Утомленная путешествиями, Фрэнсис Аллан страдала от ухудшения здоровья. Пока ее муж ездил в Манчестер, Шотландию и Ливерпуль, ее отправили в курортный город Долиш и на остров Уайт. Хотя в своих письмах Джон Аллан часто ссылался на «Бога небес», он оставался человеком мира, поклонником «естественных красот». Фрэнсис писала ему с негодованием: «Надеюсь, что мое здоровье позволит мне принять участие в здешних развлечениях, и я скоро дам тебе знать, что могу быть так же счастлива и довольна без тебя, как ты, кажется, бываешь в мое отсутствие, поскольку я не слышу ничего, кроме разговоров о вечеринках, как дома, так и за границей».

Несмотря на политическое недомогание, Эдгар присутствовал при замечательном моменте в истории Великобритании. Искусство и наука находились в расцвете. Пресса следила за каждым шагом лорда Байрона, самой заметной и скандальной фигуры романтического движения. Исследователи, садоводы, анатомы и геологи собирали и классифицировали живых существ и камни, а химики проверяли фундаментальные строительные блоки природы. В лондонском Королевском институте Хамфри Дэви и Майкл Фарадей демонстрировали возможности химии, электричества и магнетизма. Лондон стал городом в авангарде современности, уверенным в своих искусствах и науках, в своем производственном мастерстве, в своем флоте и военных победах.

Аллан записал Эдгара в ближайшую школу, а затем отправил его в школу Мэнор-Хаус, расположенную в пяти милях к северу, в Сток-Ньюингтоне, деревне, где когда-то жили радикалы, включая Ричарда Прайса, Мэри Уолстонкрафт и ее дочь от Уильяма Годвина – Мэри Шелли. Директор школы, преподобный Джон Брэнсби, охотно, но строго преподавал языки, математику и геометрию. Аллану выставляли счета за «Кембриджскую математику», учебник грамматики и «Оратора» Цицерона. К окончанию школы По «мог говорить на французском языке, толковать любого несложного латинского автора и был гораздо лучше знаком с историей и литературой, чем многие мальчики более зрелого возраста».

Спустя годы По поведает об академии Брэнсби в своем рассказе «Уильям Уилсон», где главный герой живет безрассудной жизнью, преследуемый соперником и двойником, разделяющим имя и дату его рождения. Два Уильяма Уилсона впервые встречаются в школе, двойнике школы Брэнсби, «дворце очарования» с коридорами-лабиринтами: «Наши самые точные представления об особняке не сильно отличались от тех, с которыми мы размышляли о бесконечности». Школьный класс переполнен партами и скамьями, «черными, древними и потрепанными временем, заваленными такими же потрепанными книгами». Над всем этим возвышаются «часы огромных размеров».

Брэнсби вспоминал Эдгара Аллана как «шустрого и умного мальчика», который мог бы превзойти себя, «если бы не был испорчен непомерным количеством денег, которые позволяли ему ввязываться во всякие шалости». И все же Джон Аллан писал домой с отеческим удовлетворением: «Эдгар – прекрасный мальчик, и у меня нет причин жаловаться на его успехи».

Однако, пока они находились в Лондоне, британское отделение табачной торговой фирмы Аллана потерпело крах. Семья собрала вещи и вернулась в Ричмонд. Воспоминания о пребывании в Британии – монархическом зеркале американской республики – стали для будущего поэта и писателя прочной основой.

Олд-Доминион

Когда корабль «Марта» причалил в Нью-Йорке в июле 1820 года, Фрэнсис испытывала настолько сильное недомогание, что Аллан вызвал врача. Они вернулись через Норфолк на пароходе, который был введен в эксплуатацию вскоре после их отъезда, а первое трансатлантическое путешествие на паровой тяге состоялось за год до возвращения.

Тем временем фирма Аллана погрязла в долгах. Эдгар поступил в Академию Кларка, и отныне черты его личности становились все более заметными. Директор, Джозеф Кларк, отметил его «самоуважение, отсутствие надменности, строгую справедливость и корректность в поведении с товарищами, что сделало его любимцем», хотя «в разногласиях с сокурсниками он слишком упорствовал и не уступал». Эдгар также проявлял «способности к воображению» в «юношеских сочинениях, адресованных его молодым подругам». У него было «чувствительное и нежное сердце, и он всеми силами пытался угодить». Томас Эллис – сын делового партнера Аллана – называл Эдгара «лидером среди юношей». Безграничное восхищение, которое он вызывал, вынудило Эллиса «совершить множество запрещенных поступков». Помимо того, что Эдгар научил его плавать, кататься на коньках и стрелять, однажды он долго не выпускал его из дома после наступления темноты, стреляя по птицам, принадлежавшим другому землевладельцу, за что оба получили порку.

Происхождение По тоже оставило отпечаток. Он впитывал любую информацию, полученную от своего брата Генри, который жил у родственников в Балтиморе и строил планы на кругосветное путешествие по морю. Его младшая сестра Розали, за которой по-прежнему следили Маккензи, повзрослела физически, но не умственно, и замуж она так и не вышла. Один из одноклассников, отмечая «аристократические» взгляды По, сказал: «Об Эдгаре По известно, что его родители были актерами, и что он зависел от щедрот, которые полагаются приемному сыну». Эта репутация придавала ему «свирепость, которой он иначе не имел бы».

Хотя Эдгара По и поощряли считать себя членом аристократии, ему постоянно напоминали об отсутствии прав на наследство. Будучи неусыновленным подопечным Джона Аллана, он на всю жизнь приобрел чувство обиды за ожидаемую, но отвергнутую привязанность. Его чувство высокого положения соседствовало с осознанием полного отсутствия безопасности. Он вырос конкурентоспособным, даже агрессивным, убежденным в собственной исключительности, что казалось ему и удачей, и проклятием.

К 1825 году, глядя на звезды с крыльца Молдавии, он все еще был угрюмым подростком – ссорился с приемным отцом, стремился уехать учиться в университет и мечтал отправиться в плавание.

Глава 2

Эксперимент Джефферсона

Летом, в год своего шестнадцатилетия, Эдгар бродил по конторе Аллана, выполняя работу клерка и посыльного. Аллан писал брату По: «Он ничего не делает и кажется совершенно несчастным. Со всей семьей он довольно груб. Я даже не представляю, чем мы могли вызвать подобное поведение». Аллан считал, что Эдгар вел себя неблагодарно, несмотря на то, что ему обеспечили гораздо лучшее образование, чем когда-либо было у самого Аллана. Друзья По в Ричмонде, по мнению Аллана, привели его к «образу мыслей и жизни, совершенно противоположному тому, что он вел в Англии».

Одним из поводов для разногласий послужил выпад Аллана против матери По: мол, Розали – потомок любовной связи. Обвинение (хотя, возможно, и правдивое) привело Эдгара в ярость. Все кругом знали, что Аллан оплачивал обучение незаконнорожденного сына. В конце концов, он станет внебрачным отцом близнецов. Морализаторство Аллана – обидный и лицемерный жест, а слова об измене – оскорбление приемной матери По, Фрэнсис.

Тем летом По ненадолго воссоединился со своим братом Генри. Тот проезжал через Ричмонд, чтобы сесть на корабль, направлявшийся в Южную Америку, а затем в Грецию и Россию. Эдгар позже приукрасит свою биографию приключениями брата.

Британские журналы питали юношеские навязчивые идеи По: история, путешествия, наука, литературные знаменитости, поэзия. Он оставался в курсе европейских событий благодаря изданиям, которые Аллан держал в своем магазине, включая The Spectator, The Edinburgh Review и, что самое впечатляющее, Blackwood’s Magazine – эдинбургский журнал, полный пикантных «сенсационных рассказов», литературных сплетен, научных открытий и философских дебатов. На его страницах Кольридж, Карлайл, Де Квинси и другие эссеисты знакомили читателей с немецкими идеалистами – Кантом, Фихте, Шеллингом и братьями Шлегель – и романтической поэзией.

Поэзия – какая прекрасная идея! Погрузиться в мир, такой же яркий и реальный, как этот, найти образы и звуки, чтобы привести других в совершенное, интимное пространство и вернуть обратно преображенными. Во время прогулок по сельской местности Ричмонда По нашел уединенное место, «прекрасное своим одиночеством»: «дикое озеро с черными скалами». Оно внушало ему особенный по своей природе ужас:

Я часто на рассвете дней
Любил, скрываясь от людей,
В глухой забраться уголок,
Где был блаженно одинок
У озера, средь черных скал,
Где сосен строй кругом стоял.

Но лишь стелила полог свой
Ночь надо мной и над землей
И ветер веял меж дерев,
Шепча таинственный напев,
Как в темной сонной тишине,
Рождался странный страх во мне;
И этот страх мне сладок был —
То чувство я б не объяснил
Ни за сокровища морей,
Ни за любовь, что всех сильней, —
Будь даже та любовь твоей.
Таилась смерть в глухой волне,
Ждала могила в глубине
Того, кто здесь, томим тоской,
Мечтал найти душе покой
И мог бы, одинок и нем,
У мрачных вод обресть Эдем.[9 - Перевод Г. Бена]

Он представлял водоем как «могилу» – для себя или для любого существа, достаточно странного, чтобы чувствовать успокоение при виде жуткого пейзажа. В невозделанном лесу за фасадами Ричмонда и в эмпатическом сне поэзии он обнаружил смесь удовольствия и ужаса, где смерть обещала утешение и надежду.

Хотя По следовал примеру Байрона, изображая изможденного миром изгнанника, его уныние имело реальные причины. Позже он написал сонет «К Елене» в память о Джейн Стит Стэнард, матери друга, которую он навещал, когда «был несчастлив дома (что случалось часто)». Она сошла с ума и умерла в 1824 году, присоединившись к растущей череде прекрасных покойных женщин в жизни По. Его любовь переключилась на Сару Эльмиру Ройстер, пятнадцатилетнюю девушку с темными кудрями, которая жила через дорогу от Алланов. Летом 1825 года они тайно обручились.

Смерть Галта, дяди Аллана, в начале того же года еще больше омрачила положение Эдгара. Болезненная Фрэнсис мало что могла сделать для защиты Эдгара от гневных вспышек Аллана, усиливавшихся после приступов пьянства. Как позже писала Сара Эльмира Ройстер, По «был приятным, но довольно печальным молодым человеком… Он был предан первой миссис Аллан, а она – ему».