– Горе вам, – сказал он католикам, – если вы не исполните моего приказания: дома ваши будут сожжены, и всякий, кто попадется нам в руки, будет повешен. Эсташ, останься здесь с двумя всадниками и смотри, чтобы все было исполнено. А если до нашего возвращения у вас случится что-нибудь, ваш патер и мэр будут повешены на колокольне.
В следующих двух деревнях было то же, что и в первой. Четвертая же была полна народа, слышались выстрелы, крики и вопли, а на дороге валялось несколько трупов.
– К бою, друзья! – скомандовал Филипп, и отряд, вскачь ворвавшись в деревню, начал колоть и рубить направо и налево.
Плохо вооруженные католики побросали оружие и бросились бежать. Гугеноты вышли из домов и, в свою очередь, преследовали бегущих.
Посреди деревни Филипп увидел нескольких всадников и вооруженных людей, стоявших вокруг креста, и стремительно напал на них со своим отрядом. Двое или трое из них схватились было за мечи, но, видя, что все католики разбежались, сдались вместе со своими товарищами. Судя по одежде, тут было трое знатных дворян, четверо или пятеро влиятельных горожан, четыре патера и с дюжину церковных служителей с хоругвями и кадильницами.
– Связать им руки! – приказал Филипп.
– Я протестую против такого оскорбления – я дворянин, – сказал один из пленников.
– Если бы вы были принц королевской крови, и я вас застал бы за этой резней, то все равно связал бы и повесил на первом дереве! – ответил Филипп.
– Неужели вы посмеете коснуться слуги Господнего! – воскликнул старший патер.
– Вы не слуга Божий и, должно быть, украли эту одежду!
Сделав такие же распоряжения, как и в предыдущих деревнях, Филипп поехал дальше. В пятую деревню отряд вступил как раз вовремя, чтобы предотвратить бедствие: городская чернь с несколькими всадниками и патерами во главе только что вступила в нее. Чернь тотчас же разогнали, а предводителей захватили в плен.
Отряд уже почти наполовину объехал город и скоро встретился с отрядом Франсуа.
– На моей стороне, – рассказывал Франсуа, – было всего три деревни. В той, где мы видели пожар, католики уже успели наделать бед; но мы хорошо заплатили им, убив более сотни негодяев; во второй сами гугеноты хорошо защищались, и мы им только помогли дать хороший урок городской черни, а в третьей все было спокойно. Мы тоже забрали в плен восьмерых горожан, столько же дворян и десять патеров.
Узнав, что Филипп заставил католиков перевозить в Лаваль имущество гугенотов, Франсуа пожалел, что не сделал того же, и решил опять проехать по тем же деревням, условившись встретиться с Филиппом на большой дороге по ту сторону города.
Возвращаясь, Филипп видел, что в деревнях все идет отлично: никто не осмелился ослушаться его приказаний. Через два часа он вновь соединился с Франсуа.
Составив список пленников, друзья направились с ними к воротам Ниора и подняли на копье белый флаг.
Глава IX. Важное поручение
Просматривая, в ожидании ответа на сигнал, имена пленников, Франсуа увидел среди них членов знатнейших католических родов в Пуату; пять важных лиц было и среди пленных горожан, а всех патеров было тридцать.
Между тем на городской стене над воротами, которые были заперты, взвился также белый флаг и показалось несколько горожан. Наш маленький отряд подвинулся к воротам шагов на двадцать. Один из стоявших на стене обратился к ним…
– Я – Жан де Люк, королевский комиссар в городе, – сказал он, – а вот епископ, вот мэр, а это должностные лица. С кем я говорю?
– Я граф Франсуа де Лаваль, – ответил Франсуа, – представитель тех дворян, которые явились сюда защитить гугенотов и наказать убийц, из которых до трехсот человек уже наказаны смертью, а вот список лиц, находящихся у нас в плену, – и он прочел список. – Объявляю вам, что если в течение часа всем протестантам, заключенным в ваших тюрьмах и находящимся в городе, не будет позволено без всякого затруднения выйти из этих ворот вместе со своим имуществом, то мы повесим всех пленников, разорим все окрестности и осадим город. Даю вам десять минут на размышление.
Совещание на стене длилось недолго. Де Люк опасался навлечь на себя вражду могущественных родов, если не посодействует спасению их родственников, а горожане тоже желали спасти своих сограждан и были напуганы угрозой разорить окрестности и осадить город. До них дошли смутные слухи о прибытии принца и адмирала с большими силами, которые могли свернуть к Ниору, узнав о смутах в городе. Епископ также желал выручить своих патеров, сознавая, что начальство его не похвалит, если их убьют. Словом, все склонялись к принятию условий Франсуа.
– Даете ли вы честное слово французского дворянина, – обратился к нему де Люк, – что при исполнении нами ваших желаний пленники ваши будут отпущены, и над ними не будет совершено никакого насилия?
– Моя честь порукой этому, – ответил Франсуа.
– Мы принимаем ваши условия. Отойдите дальше от стен, и мы отворим ворота.
Отряд отступил. Скоро из ворот появились толпы мужчин, женщин и детей с тяжелыми узлами, составлявшими их имущество. Изредка выезжали нагруженные телеги. От этих людей Франсуа узнал, что его требования были исполнены в городе с точностью. Горожане боялись, что вслед за маленьким отрядом подойдут большие силы гугенотов, которые могут ворваться в город, и потому старались выпроводить поскорее всех их единоверцев. Не прошло и часа, как более пятисот гугенотов были уже за воротами города. Им посоветовали отправиться в Ла-Рошель или, по желанию, воспользоваться гостеприимством в Лавале. Большинство решило направиться в Ла-Рошель. Однако отпустить эту массу людей туда без всякой охраны было не совсем безопасно – в Ниоре могли узнать, как незначителен был отряд, подступавший к городу, и пуститься преследовать гугенотов, направлявшихся в Ла-Рошель. Поэтому было решено, что Филипп проводит беглецов с отрядом в сорок человек.
Опасения молодых друзей оправдались. Часа два спустя по выступлении Филипп увидел у себя в тылу на дороге большой столб пыли. В это время он подходил с ниорскими изгнанникамии к броду, через который можно было переправляться только по четыре человека в ряд; переправа заняла много времени, и преследователи захватили бы не успевших переправиться, если бы их не сопровождал Филипп. Между тем отряд всадников приближался. Видя, что они едут небрежно, порознь, очевидно, уверенные в своей силе, Филипп поспешно построил свой отряд в две шеренги и сразу налетел на них. Усталые от чрезмерно быстрой езды кони католиков не выдержали напора и падали вместе с всадниками, а задние ряды, охваченные паникой, поворотили коней и бросились бежать. Преследовать их Филипп не дозволил.
– Они вчетверо сильнее нас, – сказал он, – и если мы рассеемся, а они опомнятся и нанесут удар, дело наше может принять худой оборот.
Ниорские изгнанники были отправлены вперед, а отряд Филиппа остановился у брода охранять путь, с тем чтобы утром догнать беглецов. Ночь прошла спокойно, а на следующий день поздним вечером наши путники были уже в виду Ла-Рошели. Всякая опасность теперь миновала, и Филипп хотел было отправиться в обратный путь, но было поздно, и он решил ночевать в городе, с тем чтобы заодно узнать последние новости, которых ждали в Лавале.
В городе было замечено большое оживление. По улицам двигались вновь прибывающие дворяне-гугеноты со своими слугами и крестьяне. Множество людей работало на городских стенах; гавань была полна небольшими парусными судами; в город гнали множество скота и везли на телегах съестные припасы из окрестностей.
Достать помещение для отряда Филиппа, очевидно, было делом нелегким; все дома в городе были переполнены прибывшими отовсюду гугенотами. Поэтому решено было ночевать на морском берегу, где уже расположилось множество народа. Когда все было устроено, Филипп в сопровождении Пьера отправился в замок, где жили Конде и Колиньи со своими семьями.
Как оказалось, весть о происшествиях в Ниоре уже дошла до Ла-Рошели, и в приемной Филиппа засыпали вопросами. Но не успел он ответить, как из внутренних покоев показались Конде и адмирал.
– А! Сэр Флетчер! – сказал адмирал. – Вот когда мы услышим правду о деле под Ниором. Граф здесь?
– Он вернулся в Лаваль, адмирал, – ответил Филипп, – с теми, которые пожелали отправиться туда, а мне поручил отвести сюда большинство ниорских выселенцев.
– Но мне донесли, что отряд, прибывший с вами, состоит всего из сорока человек. Говорят, на пути была стычка… Много вы потеряли людей?
– Ни одного, адмирал, – ответил Филипп. – Несколько человек легко ранено.
– Да сколько же вас всех вышло из Лаваля?
– Шестьдесят человек.
– Так кто же разогнал ниорскую чернь, бушевавшую в деревнях, и добился освобождения гугенотов в Ниоре?
– Мы. Нас было шестьдесят человек.
– Удивительно! Расскажите, как все это случилось?
Филипп в общих чертах рассказал обо всем, что ему с Франсуа удалось сделать.
Адмиралу и Конде особенно понравилась мысль забирать в плен знатных и патеров с целью освобождения гугенотов.
– Более восьмисот человек, господа, спасены от мук и смерти благодаря мужеству и предусмотрительности двух молодых людей. Это пример для всех! Каждый из нас мог бы гордиться тем, что сделали они. Недаром наш друг де Ла Ну не раз отзывался с восторгом о молодом графе и его кузене.
– Да я и сам, – сказал принц, – был обязан им жизнью при Сен-Дени. Господин д’Арбле с величайшей похвалой отозвался о них обоих и особенно о сэре Флетчере, который, как он объявил, спас его жизнь и жизнь графа де Лаваля, добившись освобождения их из темницы таким же способом, как и в Ниоре. Ну, а теперь, господа, ужин подан, пойдемте. Сэр Флетчер, садитесь между адмиралом и мной; вы должны рассказать нам все подробности, и потом я еще хотел бы спросить вас о деле под Тулузой.
Обстоятельно расспросив Филиппа во время ужина, адмирал заметил ему:
– Успех в военном деле сильно зависит от мелочей. Вы не теряетесь в самые трудные минуты – это прекрасное качество, и если бы у меня было дело, требующее ума и мужества, я поручил бы его вам, несмотря на вашу молодость… Скажите, где вы остановились?
– Я не нашел помещения в переполненном городе и расположился со своим отрядом на морском берегу, где и намереваюсь провести ночь.
– Так вот что: после ужина сходите и скажите вашим солдатам, чтобы они не ждали вас до утра, а сами вернитесь сюда.
Поздно вечером Филиппа позвали к адмиралу, у которого он застал принца Конде и еще одного вождя.