Чайльд Гарольд

Где властвует гарем, в своих стихах
Я красоту испанок прославляю
(Пред ней и циник должен пасть во прах).
Здесь гурии скрываются от света,
Чтоб их амур не мог увлечь с собой,
А первообраз рая Магомета —
Испания – ужель не верно это?
Там гурий неземных витает светлый рой.

LX.

Парнас! я на тебя бросаю взоры;[53 - «Эти строфы написаны в Кастри (Дельфос), у подножия Парнасса, который теперь зовется Лиакура». (Прим. Байрона).Вершину Парнасса нельзя видеть из Дельф или окрестностей этого города. Прежде, чем эта строфа была написана «у подножия Парнасса» (10-го декабря), Байрон впервые увидел «облеченную в снег» величественную гору на пути в Востоку (на южном берегу Коринфского залива), куда он прибыл 5-го, а выехал оттуда 14-го декабря. «Эхо», прославленное в древности (Юстин, Hist., кн. 24, гл. 6) производится Федриадами, или «блестящими вершинами» и крутыми скатами из красного и серого известняка, при входе в обращенную к югу долину Плиста.]
Передо мной в величьи диком ты…
На снежные твои гляжу я горы;
Они – не греза сна иль плод мечты;
Понятно, что в объятьях вдохновенья
Я песнь пою. В присутствии твоем
Скромнейший бард строчит стихотворенье,
Хоть муза ни одна, под звуки пенья,
На высотах твоих не шелохнет крылом…

LXI.

Не раз к тебе моя мечта летела;[54 - «Направляясь в 1809 г. к дельфийскому источнику (Кастри), я увидел двенадцать летящих орлов (Гобгоуз думал, что это были коршуны, – по крайней мере, он говорит так) и принял это за доброе предзнаменование. За день перед тем я сочинил стихи к Парнассу (в Чайльд-Гарольде) и, смотря на этих птиц, надеялся, что Аполлон благосклонно принял мою жертву. И действительно, я пользовался репутацией и славой поэта в поэтический период жизни (от 20 до 30 лет). Останется ли за иной эта слава, – это другое дело; но я был почитателем божества и священного места, и блогодарен ему за то, что им для меня сделано. Предавая будущее в его руки, как предал прошедшее». (Байрон, Дневникь 1821).]
Как жалок тот, кто не любил тебя!
И вот к тебе я подхожу несмело,
О немощи моих стихов скорбя…
Дрожу я и невольно гну колени,
Поэтов вспоминая прежних дней;
Не посвящу тебе я песнопений, —
Доволен я и тем, что в упоеньи
Короною из туч любуюся твоей.

LXII.

Счастливей многих бардов, что в Элладу
Могли переселяться лишь мечтой,
Я, не скрывая тайную отраду,
Волненья полн, стою перед тобой.
Приюта Феб здесь больше не находит.
Жилище муз могилой стало их,
А все с священных мест очей не сводит
Какой-то дух и средь развалин бродит,
С волной и ветерком шепчась о днях былых.

LXIII.

Пока прости! Я прервал нить поэмы
И позабыл, чтоб чествовать тебя,
Сынов и жен Испании. Их все мы
Глубоко чтим, свободы свет любя.
Я плакал здесь. Свое повествованье
Я буду продолжать, но разреши
Листок от древа Дафны на прощанье
Сорвать певцу!.. Поверь, что то желанье
Доказывает пыл, не суетность души.

LXIV.

В дни юности Эллады, холм священный,
Когда звучал пифический напев
Дельфийской жрицы, свыше вдохновенной,
Ты не видал таких красивых дев,
Как те, что в Андалузии тревогой
Желаний жгучих нежно взрощены.
Как жаль, что не проходит их дорога
Средь мирных кущ, которых здесь так много,
Хоть с Грецией давно простились славы сны.

LXV.

Своим богатством, древностью и силой[55 - Севилья у римлян называлась Гисналисом. (Прим. Байрона).]
Горда Севилья, полная утех,
Но Кадикс[56 - В первом своем письме из Испании (к Ф. Годжсону, 6-го авг. 1809) Байрон восклицает: «Кадикс, милый Кадикс! Это – первое место в мире. Красота его улиц и домов уступает только любезности его жителей. При всем национальном предубеждении, я должен признать, что здешния женщины по красоте настолько же выше англичанок, насколько испанцы ниже англичан во всех отношениях… Кадикс – настоящая Цитера». Ср. ниже письмо к матери от 11-го авг. 1809.] привлекательнее милый,
Хоть воспевать порочный город грех.
Порок! в тебе живая дышит сладость;
Как весело идти с тобой вдвоем;
Соблазнами ты привлекаешь младость,
Даря и упоение, и радость…
Ты гидра мрачная, но с ангельским лицом…

LXVI.

Когда Сатурн, которому подвластна
Сама Венера, стер с лица земли
Без сожаленья Пафос сладострастный, —
В страну тепла утехи перешли
И ветреной, изменчивой богини
Перенесен был в Кадикс светлый храм
(Венера лишь верна морской пучине,
Ее создавшей). В Кадиксе доныне
Пред ней и день, и ночь курится фимиам.

LXVII.

С утра до ночи, с ночи до рассвета
Здесь льется песнь; цветами убрана
Толпа, любовью к пиршествам согрета,
Веселью и забавам предана.
Зов мудрости считают там напастью,