Буря мечей. Том 1

– Это может быть армия Робба, – сказал Бран. – Робб скоро вернется с юга, я знаю. Вернется со всеми своими знаменами и прогонит островитян прочь.

– Ваш мейстер перед смертью ничего не сказал о Роббе, – напомнил ему Жойен. – Он сказал, что на Каменном Берегу островитяне, а на востоке – Болтонский Бастард. Ров Кайлин и Темнолесье пали, наследник Сервина убит, кастелян Торрхенова Удела – тоже. Война повсюду, сказал он, и сосед воюет с соседом.

– Все это мы уже много раз пережевывали, – сказала Мира. – Ты хочешь идти к Стене и своей трехглазой вороне. Это понятно, но до Стены далеко, а у Брана, если не считать Ходора, ног нет. Будь у нас лошади…

– Будь мы орлами, мы могли бы летать, – огрызнулся Жойен, – но крыльев у нас нет и лошадей тоже.

– Лошадей можно достать, – возразила Мира. – Даже в самой глуши Волчьего леса живут лесники, издольщики, охотники, и у кого-нибудь непременно найдутся лошади.

– Хорошо, а дальше? Прикажешь их красть? Недоставало еще, чтобы за нами начали охоту.

– Лошадей можно купить или обменять на что-то.

– Посмотри на нас, Мира. Мальчик-калека с лютоволком, дурачок огромного роста и двое болотных жителей в тысяче лиг от Перешейка. Нас тут же узнают, и пойдут слухи. Пока Бран остается мертвым, ему ничего не грозит. Живой он становится добычей для всякого, кто захочет умертвить его окончательно. – Жойен поворошил палкой в костре. – Там, где-то на севере, нас ждет трехглазая ворона. Бран нуждается в учителе более мудром, чем я.

– Но как мы туда доберемся, Жойен? – спросила его сестра. – Как?

– Пешком. Шаг за шагом.

– Мы целую вечность путешествовали из Сероводья в Винтерфелл, притом верхом. А ты хочешь, чтобы мы проделали еще более длинную дорогу пешком, не зная даже, где она кончается. Ты говоришь «за Стеной». Я там никогда не бывала, как и ты, но знаю, что край за Стеной очень велик. И сколько там этих трехглазых ворон – много или только одна? Как мы найдем ее?

– Быть может, она сама найдет нас.

Мира еще не успела подыскать ответа, когда они услышали звук, похожий на далекий волчий вой.

– Лето? – спросил Жойен, прислушиваясь.

– Нет. – Бран знал своего волка по голосу.

– Ты уверен? – настаивал «маленький дедушка».

– Уверен. – Лето нынче ушел далеко и до рассвета не вернется. «Хоть Жойен и видит зеленые сны, но волка от лютоволка отличить не может». Почему они, собственно, так слушаются Жойена? Он не принц, как Бран, не большой и не сильный, как Ходор, не такой хороший охотник, как Мира, но почему-то именно Жойен всегда говорит, что делать дальше. – Нам надо украсть лошадей, как хочет Мира, – сказал Бран, – и ехать к Амберам в Последний Очаг. Или лодку украсть и доплыть по Белому Ножу до Белой Гавани. Там правит толстый лорд Мандерли, и он обходился со мной очень приветливо на празднике урожая. Он хотел строить корабли. Может, он уже построил несколько штук – тогда мы поплыли бы в Риверран и привезли Робба домой со всем его войском. И уже все равно будет, если все узнают, что я жив. Робб нас никому не даст в обиду.

– Ходор! – промолвил конюх. – Ходор, ходор.

Но, видимо, замысел Брана пришелся по вкусу только ему. Мира в ответ только улыбнулась, а Жойен нахмурился. Они никогда не делают того, что хочет он, хотя он Старк и принц к тому же, а Риды с Перешейка – знаменосцы Старков.

– Хоооодор, – завел Ходор, раскачиваясь, – хоооооодор, хоооооодор, хоДОР, хоДОР, хоДОР. – Иногда на него находит, и он может на разные лады повторять свое имя без конца, а иногда сидит тихо, точно его здесь и нет. С Ходором ничего нельзя знать заранее. – ХОДОР, ХОДОР, ХОДОР!

«Так просто он не уймется», – понял Бран.

– Ходор, – сказал он, – ты бы вышел и поупражнялся со своим мечом.

Конюх, наверно, совсем забыл про меч, но теперь вспомнил и, буркнув «Ходор», пошел за ним. Они взяли три меча в крипте Винтерфелла, где Бран и его брат Рикон скрывались от людей Теона Грейджоя. Бран выбрал меч своего дяди Брандона, Мира взяла свой с коленей его деда лорда Рикарда. Меч Ходора гораздо старше, он просто огромен и за несколько веков затупился и покрылся ржавчиной. Ходор может махать им часами. У башни есть гнилое дерево, которое он уже наполовину порубил в щепки.

Они даже сквозь стены продолжали слышать, как он ревет «ХОДОР!» и рубит свое дерево. К счастью, Волчий лес велик, и вряд ли кто-нибудь другой его услышит.

– Жойен, почему ты заговорил об учителе? – спросил Бран. – Мой учитель – ты. Я, правда, так и не пометил дерево, но в другой раз обязательно помечу. Мой третий глаз открылся, как ты хотел…

– Так широко открылся, что ты, я боюсь, можешь провалиться в него и всю оставшуюся жизнь блуждать волком по лесу.

– Этого не случится, я обещаю.

– Мальчик обещает, но запомнит ли волк его обещание? Ты бегаешь с Летом, охотишься с ним, убиваешь с ним… и подчиняешься его воле больше, чем он твоей.

– Я просто забываю, вот и все. Мне ведь только девять. Я стану лучше, когда вырасту. Даже Флориан-Дурак и принц Эйемон, Рыцарь-Дракон, в девять лет еще не были великими рыцарями.

– Это правда и было бы даже умно, будь дни по-прежнему длинными, но они становятся все короче. Ты летнее дитя, я знаю. Назови мне девиз дома Старков.

– «Зима близко». – От одних этих слов на Брана повеяло холодом.

Жойен важно кивнул.

– Мне приснился крылатый волк, прикованный к земле каменными цепями, и я приехал в Винтерфелл, чтобы освободить его. Теперь цепи спали с тебя, но ты все еще не летаешь.

– Ну так научи меня. – Бран по-прежнему боялся трехглазой вороны, которая посещала порой его сны, и долбила его клювом между глаз, и приказывала ему лететь. – Ты ведь древовидец.

– Нет – просто мальчик, который видит сны. Древовидцы умели не только это. Они, как и ты, были варгами, и самые сильные из них могли влезать в шкуру любого зверя, что летает, плавает или ползает; могли смотреть глазами чардрев и видеть истину за пределами этого мира. У богов даров много, Бран. Сестра моя – охотница. Ей дано быстро бегать и стоять так тихо, что ее совсем не слышно. У нее острый глаз, острый слух, она искусно владеет острогой и сетью. Она умеет дышать сквозь речной ил и прыгать с дерева на дерево. Я ничего этого не умею, и ты тоже. Мне боги дали зеленые сны, а тебе… ты можешь намного превзойти меня, Бран. Ты крылатый волк, и никто не знает, как далеко и как высоко ты способен летать… если тебя кто-нибудь этому научит. Как я могу помочь тебе овладеть даром, который мне непонятен? У нас на Перешейке помнят Первых Людей и Детей Леса, которые были их друзьями… но многое забыто напрочь, и многого мы не узнаем никогда.

– Если мы останемся здесь и никого не потревожим, – сказала Мира, взяв Брана за руку, – ты будешь в безопасности до конца войны, но научиться сможешь только тому, чему способен научить тебя брат – а ты слышал, что он сказал. Если мы уйдем отсюда, чтобы поискать пристанища в Последнем Очаге или за Стеной, нас могут схватить. Ты только мальчик, я знаю, но еще и наш принц, сын нашего лорда и наследник нашего короля. Мы поклялись тебе в верности землей и водой, бронзой и железом, льдом и огнем. Дар твой, Бран, и риск тоже твой. Поэтому выбор, мне думается, тоже должен быть за тобой. Мы твои слуги – приказывай. По крайней мере в этом случае, – усмехнулась она.

– И вы сделаете, как я скажу? Правда?

– Правда, мой принц, так что подумай как следует.

Бран попытался рассуждать так, как, возможно, рассуждал бы отец. Дядья Большого Джона Амбера, Хозер Смерть Шлюхам и Морс Воронье Мясо, – люди буйные, но вроде бы преданные. И Карстарки тоже. Кархолд – сильный замок, отец всегда так говорил. «У Амберов или Карстарков мы будем в безопасности…»

Они могут также отправиться на юг, к лорду Мандерли. В Винтерфелле тот много смеялся и никогда не смотрел на Брана жалостливо, как другие лорды. Замок Сервин ближе, чем Белая Гавань, но мейстер Ловин сказал, что Клей Сервин убит. «Быть может, Амберы, Карстарки и Мандерли тоже мертвы».

Можно еще остаться здесь, в Развалюхе, – тогда их никто не найдет, и он останется жив. «И останусь калекой».

Бран поймал себя на том, что плачет. «Глупый сопляк», – сказал себе он. Куда бы он ни отправился, в Кархолд, Белую Гавань или Сероводье, он все равно будет калекой. Он сжал кулаки и сказал:

– Я хочу летать. Прошу, отведите меня к вороне.

Давос

Когда он поднялся на палубу, позади таял длинный мыс Дрифтмарка, а впереди вставал из моря Драконий Камень. Бледно-серая струйка дыма поднималась в небо с вершины его горы. «Драконова гора нынче утром неспокойна, – подумал Давос, – если это не костер, на котором Мелисандра сжигает кого-то еще».

Мелисандра не покидала его мыслей, пока «Плясунья Шайяла» шла через Черноводный залив и Глотку, лавируя против встречного ветра. Огонь, горящий на сторожевой башне Острого мыса на конце Крюка Масси, напомнил ему рубин у нее на шее, а красные облака на утренней и вечерней заре вызывали в памяти шелк и атлас ее платьев.

Она ждет его на Драконьем Камне во всей своей красе и силе, со своим богом, своими тенями и его королем. Давос всегда думал, что красная жрица предана Станнису, но теперь переменил свое мнение. «Она сломала его, как ломает человек норовистого коня. Чтобы взнуздать его и скакать на нем к власти, она предала огню моих сыновей. Я вырежу живое сердце у нее из груди и посмотрю, как оно горит». Он коснулся рукояти длинного красивого лиснийского кинжала, который подарил ему капитан.

Капитан был очень добр к нему. Зовут его Хоран Сатмантес, и он лисниец, как и Салладор Саан, которому принадлежит этот корабль. У него светло-голубые глаза, часто встречающиеся в Лисе, костистое обветренное лицо, и он уже много лет занимается торговлей с Семью Королевствами. Узнав, что человек, подобранный им, – знаменитый Луковый Рыцарь, он уступил Давосу свою каюту, снабдил его своей одеждой и парой новых сапог, которые пришлись почти впору. Он настаивал, чтобы Давос и ел за его столом, но это ни к чему хорошему не привело. Желудок Давоса не мог переварить устриц, угрей и прочих изысканных блюд, любимых капитаном, и после их первой трапезы он провел остаток дня у борта, свешиваясь за него то одним концом, то другим.

С каждым ударом весел Драконий Камень становился все больше. Давос уже видел очертания горы и большую черную цитадель у нее на склоне, с горгульями и драконьими башнями. Бронзовая фигура на носу «Плясуньи Шайялы» резала волны, взмахивая солеными пенными крыльями. Давос привалился к планширу, радуясь, что может на что-то опереться. Пережитые им испытания ослабили его. Если он слишком долго стоял, ноги начинали трястись, и на него часто нападали приступы кашля, после которых он выплевывал кровавые сгустки. «Это ничего, – говорил он себе. – Боги не для того провели меня через огонь и воду, чтобы после уморить кашлем».

Слушая, как стучит барабан гребного мастера, гудит парус и поскрипывают весла, он возвращался во времена своей молодости, когда те же звуки каким-нибудь туманным утром вселяли в его сердце страх. Они возвещали о приближении морской стражи старого сира Тристимуна, а морская стража несла смерть контрабандистам, когда на Железном Троне сидел Эйерис Таргариен.