День, когда мы были счастливы

В слабом свете спички комната начинает приобретать форму. Белла осматривается вокруг, на плите темнеет чайник, на столешнице вырисовывается емкость с деревянными ложками, на окне над раковиной висит плотная штора. Похоже, обитатели уходили отсюда в спешке.

– Так любезно со стороны Адама сделать это для нас, – говорит Белла больше себе, чем сестре.

Она познакомилась с Адамом год назад, когда он снял у Курцей комнату. В основном она знала его в качестве молодого человека Халины, спокойного, невозмутимого и довольно тихого – зачастую его голос был едва слышен за обеденным столом. Но после ее приезда во Львов Адам удивил Беллу способностью организовать невозможное: изготовить фальшивые удостоверения личности для семьи. Насколько было известно русским, Адам работает во фруктовом саду за пределами города, собирает яблоки, но для подполья он стал ценным фальсификатором. К настоящему времени у сотен евреев в карманах лежат его удостоверения, которые он делает с такой тщательностью, что Белла могла бы поклясться, что они настоящие.

Однажды она спросила, как у него получается делать их такими похожими на настоящие.

– Они и есть настоящие. По крайней мере печати, – сказал он и объяснил, как обнаружил, что можно перенести официальные правительственные печати с настоящих удостоверений при помощи очищенного только что сваренного яйца. – Я снимаю оригинал, пока яйцо еще горячее, а потом прижимаю яйцо к новому удостоверению. Не спрашивай как, но это работает.

– Нашла!

Темнота вновь окутывает их, пока Анна ищет новую спичку. В следующее мгновение загорается свеча.

Белла снимает пальто и вешает его на спинку стула.

– Здесь холодно, – шепчет Анна. – Извини.

Со свечой в руках она подходит к Белле.

– Все нормально. – Белла подавляет дрожь. – Яков уже здесь? А Генек? Херта? Тут так тихо.

– Все здесь. Думаю, собрались в передней.

– Значит, я выйду замуж не в кухне?

Белла смеется, а потом вздыхает, понимая, что хотя и говорила себе, что готова выйти замуж за Якова где угодно, но от мысли пожениться здесь, в темном, призрачном доме, принадлежавшем незнакомой семье, чувствует себя не в своей тарелке.

– Я тебя умоляю. Ты слишком хороша для свадьбы на кухне.

Белла улыбается.

– Не думала, что буду нервничать.

– Это день твоей свадьбы, конечно ты нервничаешь!

Слова эхом отзываются у нее в голове, и Белла замирает.

– Я бы хотела, чтобы мама и папа были здесь, – наконец говорит она, и от собственных слов ее глаза наполняются слезами.

Они с Яковом хотели подождать до конца войны, чтобы устроить традиционную церемонию в Радоме вместе с семьями. Но никто не знает, когда эта война кончится. Они решили, что и так ждали достаточно. Татары и Курцы прислали свои благословения из Радома. Они практически умоляли Якова и Беллу пожениться. И все равно Белле не нравится, что родители не могут быть с ней, не нравится, что, несмотря на счастье быть с Яковом, она испытывает чувство вины. Правильно ли, размышляет она, устраивать праздник, когда ее страна воюет? Когда ее родители одни в Радоме – родители, которые всю жизнь отдавали ей так много, хотя имели так мало. Память переносит Беллу в день, когда они с Анной вернулись домой из школы и обнаружили отца в гостиной с лохматой собакой у ног. Щенок оказался подарком, сказал их отец, от одного из его пациентов, который переживал трудные времена и не мог заплатить за вырванный зуб. Белла и Анна, просившие собаку с самого детства, завизжали от восторга и бросились обнимать отца, который, смеясь, обнимал их, а щенок игриво прикусывал их за щиколотки.

Анна стискивает ее ладонь.

– Знаю, и мне хотелось бы. Но они так хотели этого для тебя. Ты не должна волноваться за них. Не сегодня.

Белла кивает.

– Просто все совсем не так, как я представляла, – шепчет она.

– Знаю, – ласково повторяет Анна.

Будучи подростками, Белла с Анной часами лежали в кровати, придумывая истории про свои свадьбы. В то время Белла ясно представляла себе сладкий аромат букета белых роз, который составит ее мама; улыбку на папином лице, когда он поднимет ее вуаль, чтобы поцеловать в лоб под хупой[39 - Хупа – балдахин, под которым еврейская пара стоит во время церемонии своего бракосочетания.]; трепет, когда Яков наденет ей на указательный палец[40 - По еврейским традициям невесте надевают кольцо на указательный палец.] кольцо, символ их любви, который она будет носить до конца жизни. Она знает, что ее свадьба, если бы она проводилась в Радоме, была бы далеко не пышной. Она была бы скромной. Красивой. И совершенно точно она не была бы тайной церемонией в холодном остове заброшенного, отключенного от электричества дома за пятьсот километров от родителей. Но, напоминает себе Белла, она ведь сама выбрала поехать во Львов. Они с Яковом вместе решили пожениться здесь. Сестра права: родители много лет хотели этого. Она должна сосредоточиться на том, что имеет, а не на том, чего нет, особенно этим вечером.

– Никто не мог предвидеть такого, – добавляет Анна. – Но только подумай, – говорит она, и ее голос звучит жизнерадостнее, – когда увидишь маму и папу в следующий раз, ты уже будешь замужней женщиной! Сложно поверить, правда?

Белла улыбается, прогоняя слезы.

– Правда, в каком-то смысле, – шепчет она, думая о папином письме, которое пришло два дня назад. В нем Генри описывал, как безмерно они с Густавой радовались, узнав, что она собирается замуж. «Мы очень любим тебя, дорогая Белла. Твой Яков – славный мальчик из хорошей семьи. Мы отпразднуем вместе, когда снова соберемся». Белла не стала показывать письмо Якову, а спрятала его под подушку и решила, что даст ему прочитать позже вечером, когда они вернутся в квартиру в качестве супругов.

Втянув живот, Белла проводит руками по кружевному лифу платья.

– Я так счастлива, что оно подошло, – говорит она, выдыхая. – Оно такое же красивое, каким я его помню.

Когда Анна обручилась с Даниелом, их мама, зная, что они не могут позволить себе заказать у портнихи такое платье, которое Анне хотелось бы, решила сшить его сама. Они вместе с Белой и Анной рассматривали понравившиеся модели в журналах «Макколлс» и «Харперс базар». Когда Анна наконец выбрала то, которое понравилось ей больше всех – вдохновленное фотографиями со съемок Барбары Стэнвик[41 - Барбара Стэнвик (1907–1990) – американская актриса, которая была особенно популярна в 1930—1940-х годах.], – женщины семейства Татар полдня провели в магазине тканей Нехумы, разглядывая рулоны разного атласа, шелка и кружев, потирая их между пальцами и восхищаясь, какие все они роскошные на ощупь. Нехума продала им выбранные наконец ткани по себестоимости, и только через месяц Густава закончила платье. Треугольный вырез, отделанный кружевом лиф, длинные присобранные рукава буф, пуговки на спине, юбка в форме колокола до самого пола и пудрово-белый атласный пояс, завязанный на бедрах. Анна была в восторге и объявила его шедевром. Белла втайне надеялась, что когда-нибудь ей доведется его надеть.

– А я счастлива, что взяла его с собой, – говорит Анна. – Я чуть не оставила его у мамы, но не смогла с ним расстаться. О, Белла, – Анна отходит назад, чтобы видеть ее целиком. – Ты такая красивая! – говорит она, поправляя золотую брошь на цепочке вокруг шеи Беллы, чтобы та легла ровно во впадинку между ключиц. – Идем, пока я не заплакала. Готова?

– Почти.

Белла достает из кармана пальто металлический тюбик. Она снимает крышку, поворачивает нижнюю половину и аккуратно наносит на губы помаду цвета красного перца, сожалея об отсутствии зеркала.

– Я рада, что ты принесла и ее, – говорит она, смыкая губы, прежде чем убрать тюбик обратно в карман. – И что согласилась поделиться, – добавляет она.

Когда помада исчезла из продажи – нефть и касторовое масло требовались армии, – большинство знакомых женщин отчаянно цеплялись за остатки своей косметики.

– Конечно, – говорит Анна. – Ну… готова?

– Готова.

Держа свечу в одной руке, Анна аккуратно провожает Беллу к двери.

Передняя тускло освещена двумя маленькими свечами, установленными на балясинах лестницы. Яков стоит у подножия. Сначала Белла видит только его силуэт, его узкий торс, пологий скат плеч.

– Сохраним эту на потом, – говорит Анна и задувает свою свечу. Она целует Беллу в щеку. – Я люблю тебя, – говорит она, лучезарно улыбаясь, и уходит поздороваться с остальными.

Белла их не видит, но слышит шепот:

– Ох, jaka piekna![42 - Какая красивая (польск.)] Красавица!

Рядом с ее женихом неподвижно стоит еще одна фигура, свечи освещают курчавую серебристую бороду. Должно быть, это раввин, понимает Белла. Она шагает в неровный свет свечей и, беря Якова под руку, чувствует, как исчезает стесненность в груди. Она больше не нервничает и не мерзнет. Она парит.

Яков смотрит ей в глаза, и в его глазах блестят слезы. В сестринских туфлях цвета слоновой кости она почти с него ростом. Он целует ее в щеку.

– Привет, солнышко, – улыбается он.

– Привет, – отвечает Белла с широкой улыбкой. Кто-то из гостей смеется.

Раввин протягивает руку. На его лице лабиринт морщинок. Должно быть, ему за восемьдесят, предполагает Белла.