Мэлори

– Не приближайтесь! У меня нож! – снова возглашает Мэлори.

Даже сквозь закрытые веки и повязку она чувствует, что вступила в кромешный мрак. Ощущает характерный запах подвала – холодного цемента и плесени. Раньше она первым делом стала бы шарить по стене в поисках веревки выключателя – чтобы дернуть и поскорей осветить помещение. А в новом мире темнота уже никого не пугает.

Мэлори идет по подвалу. «Я просто пришла за консервами», – успокаивает она себя. Или их с Шеннон послали за клюквой для праздничного ужина в честь Дня благодарения. Или Том-старший показывает ей запасы в первое утро ее пребывания в доме на Шиллингем-лейн. Или она просто пришла за консервированными бобами.

Мэлори отличает консервы по крышкам даже в перчатках. Банок на полках поубавилось.

«Да, запасы тают», – думает Мэлори. Привычные мысли и действия успокаивают. Она шарит по полке, а сама прислушивается и пытается поймать запах человеческого пребывания – не жил ли в доме этот «переписчик»? Мэлори почти уверена, что он наврал насчет переписи.

– И что он себе думал? – возмущается она.

Бобов она пока не нашла. Все же ткань перчаток мешает.

– Что я его просто впущу в дом?

Она снимает одну перчатку, и снова, как в лабиринте страха, возникает яркий образ – тварь дотрагивается до ее оголенной руки. «И кто, по-вашему, будет вести перепись? В стране ни одной организации не осталось!» – думает Мэлори.

Она быстро находит бобы и надевает перчатку. Разворачивается к выходу.

Шум наверху… Или показалось?

Детям велено оставаться дома, пока Мэлори обходит лагерь. Они знают правило, только не факт, что послушаются. Подростки… Из подвала нет надежды различить звуки из третьего домика.

– Если тут кто-нибудь есть… – начинает Мэлори.

Голос срывается. Она свыклась со страхом, однако и у нее еще бывают моменты, когда ужас берет верх. Как сейчас – когда она стоит одна в подвале, в заброшенном лагере. И совсем недавно в дверь ее дома стучал подозрительный незнакомец. И она не видела его лица.

«Мне бы пистолет», – невольно думает Мэлори. Олимпия давно убеждает – им пора завести оружие. Цитирует тысячи книг, где огнестрельное оружие спасает героям жизнь. Мэлори против. Не хватало еще, чтобы Том экспериментировал с ружьем. Он непременно изобретет какую-нибудь автоматическую наводку и будет бесконечно горд. Однажды Мэлори откроет дверь и получит пулю в лоб. Да и не только Том представляет опасность. Любой из них может стать убийцей, если увидит кое-что.

Однако сейчас Мэлори не отказалась бы от дополнительной защиты – помимо острого ножа и боевого духа.

Надо слушать. Принюхиваться. Ждать.

Последние десять лет она только это и делает. Иногда реальность смешивается с воспоминаниями, и ей кажется, будто они всегда так жили. Уже трудно представить, что она не замирала на пороге, принюхиваясь, всякий раз, когда входила в комнату. А когда родители возвращались из магазина – неужели она отпирала дверь и даже не спрашивала, закрыты ли у них глаза?

Повязка размывает границы – во мраке нет ни прошлого, ни будущего. Ощущение времени теряется.

Банка с бобами в одной руке, нож – в другой, палка под мышкой. Мэлори снова идет к лестнице. Наталкивается ногой на ступеньку быстрей, чем ожидала.

«От страха», – понимает она.

Страх – это плохо. Сначала электрическим разрядом проходит по телу дрожь – от макушки до пяток. Бегут по спине мурашки. Если страх не остановить, он разрастется в полной мере – станет паникой.

Что-то шевелится за спиной – в глубине! Мэлори резко оборачивается. Нет, почудилось. Том с Олимпией сказали, что он ушел – значит, ушел. Детей никогда не подводит слух.

Допустим, кроме нее здесь никого нет. Но вполне может быть нечто.

В голове звучит голос Тома-старшего – он умолял впустить его на чердак, когда она рожала Тома-мальчика.

Дети знают правило. Мать ушла на разведку, они должны тихо сидеть на месте, пока она не вернется. Они могут ослушаться только в крайнем случае.

– Не подходи! – грозно говорит она в пустоту.

«Тварь или человек – пусть только сунется», – думает Мэлори, и ей становится немного легче.

Однако по ступеням она бежит как в детстве. Они с Шеннон взяли бы баночку с клюквой и неслись бы из подвала наперегонки, толкая друг друга локтями. Мэлори вспоминает, как один раз упала на лестнице в спальню, ободрала оба локтя и перепугалась – из-под деревянной ступеньки на нее зыркнули круглые глаза. Она тогда вскочила и с криком помчалась наверх. Оказалось, это был давно потерянный плюшевый кот Сильвестр.

Вот и кухня. Мэлори тяжело дышит от волнения. Она думает про незнакомца. Какая нелепая выдумка – перепись населения! Он говорил: кто-то поймал тварь… И угораздило же его рассказать это при Томе! Том верит в подобные сказки и обязательно захочет сам убедиться.

Мэлори медленно идет через кухню к столовой. Замирает после каждого шага. Слушает. Она теперь хорошо распознает звуки – слышит, как человек переносит вес с ноги на ногу или набирает воздух, прежде чем что-то сказать.

Сейчас ничего такого не слышно. Мэлори вспоминает голос незнакомца и вдруг понимает: несмотря ни на что, в глубине души она отчасти ему верит. Она, конечно, не повторит ошибку Дона – тот доверился Гари. И не будет полагаться на чутье – нельзя распознать намерения человека по голосу. И все же переписать выживших – не худшая затея. Кто-то наверняка этим занимается.

Ее охватывает чувство вины. Она не впустила путника передохнуть часок, не выслушала, не поделилась опытом. А ведь она кое-чему научилась. Вероятно, ее знания пригодились бы другим.

Мэлори отметает вину. «Нет!» – твердо говорит она себе. Неважно, как меняется и приспосабливается к тварям мир. Она и дети всегда будут полагаться на повязку – и только на повязку!

Мэлори у входной двери. Тянет за ручку, делает шаг и наталкивается на человека – кто-то стоит прямо на пороге. Мэлори заносит для удара нож, однако Олимпия успевает ее остановить:

– Мама! Это мы!

Мэлори не сразу верит. Она слишком погружена в мысли о Гари, Анетт, тварях, загадочном госте и его намерениях.

– Что вы тут делаете?! – Голос Мэлори звенит от ярости. – Вы забыли правило?

– Мама, случилось непредвиденное, – говорит Олимпия.

– Мы должны были тебе сообщить, – добавляет Том.

– Он вернулся! – пугается Мэлори.

– Нет, – успокаивает Олимпия, – не совсем…

Мэлори ждет. Слушает.

– Он оставил бумаги, – наконец говорит Том.

– Что?!

Сразу приходит мысль: там могли быть фотографии тварей. Мэлори ясно представляет, как дети смотрят на фото и теряют рассудок.

– Вы посмели их взять?!

– Мама, – перебивает Олимпия, – там длинные списки выживших, на много страниц.

«Наверняка они нашли имя Гари», – думает Мэлори. Ей тяжело представлять даже имя.

– И? Говорите!