Элиты Эдема

– Да, но как мы выберемся отсюда? – спрашивает Линкс.

Вот сейчас Перл смотрит на меня.

– Ну же, Ярроу. Все зависит от тебя.

Меня? И как мне это сделать? Сцепиться с охранником? Вызвать службу спасения? Минутку… спасения… В здании есть система пожарной безопасности, и каждая комната должна быть оснащена рубильником, чтобы включить ее. Если бы я только могла… Вот оно! Не теряя времени на раздумья, я дергаю маленький рычаг, и сразу же оглушительная сирена пронизывает все здание. Я слышу крики, топот бегущих ног, и мы врываемся через двери в орущую толпу. Над их головами я вижу яростное лицо вышибалы – он прекрасно знал, кто устроил эту заварушку, но сквозь толпу ему до нас не добраться.

Секунду спустя, когда мы понимаем, что спасены, мы начинаем хохотать, и Перл обнимает меня.

– Быстро соображаешь, Ярроу.

Я нежусь в лучах ее одобрения. Вот сейчас мы выберемся из здания, и путь свободен.

Так нам кажется. Но внезапно на улице появляются зеленорубашечники.

– Вон та, мокрая, с перьями! – кричит охранник офицерам, указывая на меня. Наверное, потому, что мое одеяние легче всего описать.

– Бежим! – кричу я, хватая Перл за руку, и тяну ее в противоположную сторону. Толпа, вытекающая с вечеринки, оттеснила зеленорубашечников, и эта заминка дала нам возможность свернуть за угол.

– Что нам теперь делать? – ноет Коппер, когда мы на каблуках и в мокрой, прилипающей одежде бежим прочь. – Нам не удрать от них.

Перл останавливается, чтобы перевести дыхание.

– Одна из нас сможет. Ярроу, ты бегаешь за школьную команду. У тебя единственной есть шанс сбежать. Мы спрячемся, а ты уведешь их в сторону.

Мне эта мысль не по душе.

– Нет. Побежали вместе. Если мы поторопимся, мы сможем…

Она останавливает меня взглядом.

– Ты разочаровываешь меня, Ярроу. Я бы пошла ради тебя на такое.

Что-то внутри меня отчаянно хочет верить в то, что это правда. И вот я уже жду, пока они спрячутся в проулке… и на пределе скорости бегу прямо на зеленорубашечников. Надеюсь, игра стоит свеч.

Когда они появились из-за угла, я пронеслась перед ними, как торпеда, так что они отпрянули назад и попытались схватить меня. Секунду спустя они уже несутся за мной. Кажется, они забыли, что нас было четверо. Я – ближайшая цель, и, похоже, они решили, что если схватят меня, то я сдам им имена моих подруг. Ха-ха! Пусть хоть пытают – не дождутся!

Я слегка напугана, и ноги болят от этих смехотворных туфель. Но в то же время я чувствую необычное возбуждение. Чувствую, как кровь стремительно несется по моим венам, руки и ноги работают в бешеном ритме; я совершенно свободна.

Мы несемся по улицам Эдема, и хотя я быстрее, чем они, меня подводят одежда и обувь. Вскоре они начинают догонять меня. Я понимаю, что рано или поздно, но они меня схватят.

Я ныряю в прилегающую улицу, надеясь, что смогу оторваться. Но, пробежав весь путь до конца, понимаю, что это тупик. Я в ловушке! Может, надо вернуться на открытую улицу, прежде чем они сообразят, что я исчезла? Нет, время упущено. Они стоят у входа в проулок. Больше не бегут. Они знают, что деваться мне некуда.

Нельзя допустить, чтобы меня схватили! Эта убежденность охватывает меня, переполняет. Не знаю, почему мне так важно, чтобы меня не поймали. Мама будет в ярости, конечно, но она же возглавляет разведку. Она не даст ход делу, и к утру уже не останется никаких следов этого происшествия. Но почему-то мне кажется, что случится что-то непоправимое, если зеленорубашечники схватят меня.

На улицу выходит фасад здания, отделанный модным искусственным камнем, кажущимся замшелым, как задняя стена сельского домика из прошлого, до Гибели Природы. Этажи выше первого выложены фотоэлектрическими, энергопроизводящими материалами, которые покрывают почти все здания в Эдеме. Декоративные накладки на нижних этажах весьма живописны. По ним я и начала стремительно карабкаться наверх.

Гле-то в шести метрах над землей я вижу открытое окно. Мой желудок сжимается в спазме. Я хочу вернуться на Праздник снега и слушать, как Хоук называет меня красивой, хоть он мне и безразличен. Пусть все будет как обычно, легко и безопасно.

Но другого выбора нет, иначе придется сдаться.

Я начинаю карабкаться по стене. Это одновременно и самое легкое, и самое сложное, что я когда-либо делала. Мое тело, гибкое и сильное, кажется, само знает, что делать. Пальцы без проблем цепляются за самые маленькие трещинки. И все же с каждым движением все внутри меня кричит: Нет! Вернись! Я боюсь упасть, но есть кое-что похуже. Меня тянет вниз особенное, психологическое притяжение, с которым приходится бороться на каждом пройденном сантиметре.

Внизу зеленорубашечники кричат, чтобы я спускалась. Один из них предлагает оглушить меня электрошоком. Другой говорит, что если я потеряю сознание и свалюсь, придется иметь дело с кучей писанины. Третий логично замечает, что надо просто поставить охранников у двери и поджидать меня там.

В конце концов я добралась до окна. Я вспотела, и мое сердце, кажется, готово выпрыгнуть наружу, хотя мышцы совсем не устали. Я распахиваю окно шире, чтобы пробраться внутрь, и вползаю в темную, пустую комнату. Мой желудок снова бунтует. Тротуар кажется таким далеким. Я ведь и правда могла упасть и сломать ногу, умереть. Глянув вниз, я машу рукой зеленорубашечникам.

Не удивлюсь, если они прождали меня всю ночь у входа. Очевидно, они не заметили, как я поднялась на крышу, а потом выбралась на соседний чердак, а оттуда на лифте спустилась вниз и растворилась в ночи.

4

Надо сильно постараться, чтобы ошарашить Перл. Мне удалось добиться этого одним своим появлением в классе на следующее утро.

Она расслаблялась в своей скорлупе. Мне были видны только ее длинные ноги. Ее окружала половина учеников нашего класса. Все тянулись к ней, как подсолнухи к солнцу, поклоняясь ее излучению. Поначалу меня вообще не заметили, поэтому мне удалось услышать, о чем она говорит.

А говорит она обо мне.

– Не знаю, что происходит в голове у этой несчастной, – вещает Перл. – Сначала она выдвинула это истеричное, неоправданное обвинение против Хоука. – Вокруг раздаются возгласы сочувствия.

Что? Я чувствую, как вспыхивает мое лицо. Ведь именно она настояла, чтобы я оклеветала Хоука. Чувство стыда, которое я испытала, когда поймала выражение изумленного страдания на его лице, до сих пор сжигает меня изнутри.

– А потом, когда мы были в Храме, она начала вопить, что нужно сбежать, вырваться на свободу. Затем она удрала от нас. Я решила, что она вернулась в комнату, но сегодня утром услышала, что она на самом деле сбежала из «Дубов»! Представляете? Трудно даже вообразить, что мою лучшую подругу упекут в тюрьму, или вернут семье, или, не знаю, исключат из «Дубов» и отправят в школу «Калахари».

Все смеются, как будто хорошая, но второстепенная школа – это хуже, чем тюрьма.

– Знаете, – с приторным подобием сочувствия, которое мне хорошо знакомо (этакий снисходительный тон, к которому она прибегает, когда ей надо достичь своей цели), – мне действительно кажется, что Ярроу понемногу сходит с ума. Бедолага.

Челюсти сводит от боли, зубы скрипят. Просто поверить не могу, что она говорит все это, выставляя меня идиоткой. Почти преступницей. Я понимаю, что она делает это для того, чтобы замести следы, чтобы никто не заподозрил, что не только я покидала пансион прошлой ночью. Но зачем же быть настолько злорадной?

А затем до меня доходит. Она не может понять, что случилось с ее лучшей подругой. Лучшей подругой.

Мне кажется, что внутри меня тут же растаял ледник, уступая место нахлынувшим теплым чувствам. Я словно наркоман, получивший дозу синтмескалина. Словно где-то глубоко внутри меня нажали кнопку. Ощущения крайне необычны и абсолютно божественны. Как Любовь. Как пища для голодающего.

Не то чтобы мне приходилось голодать. Влюбляться, впрочем, тоже, в том самом смысле.

Я немедленно прощаю Перл. Я сделаю все ради нее, пойду за ней куда угодно. Потому что я ее лучшая подруга. Мое лицо вновь обретает естественный оттенок. Челюсти расслабились, и я наконец прохожу дальше и говорю как ни в чем не бывало:

– Доброе утро! Скучали?

Я не спеша одариваю Перл таинственной улыбкой, но тут входит наш профессор экоистории и велит занять скорлупы, чтобы начать урок.

Класс расходится по своим местам, но Перл просто стоит с открытым ртом и приходит в себя только спустя несколько мгновений, когда все уже расселись.

– Как?! – лепечет она. Она выглядит почти раздраженной, как будто мое возвращение целой и невредимой – это такой грандиозный подвиг, который только ей позволено совершить.

– После урока, – шепчу я в ответ и залезаю в свою скорлупу. Сразу же на экране высвечивается тема сегодняшнего урока: опыление. И вот уже я – в поле, окруженная виртуальными цветами, посреди луга, кажущегося бесконечным. Скорлупа способна великолепно создавать атмосферу: я ощущаю жаркое солнце, согревающее мои плечи, и легкие дуновения освежающего ветерка. Бабочка с трепещущими полосками оранжевого и черного цветов порхает около моей головы, садится мне на руку. Я чувствую, как ее лапки щекочут меня. Рядом жирная пчела, покрытая пыльцой, приземляется на золотистый цветок, и стебель склоняется под ее весом. Она пьет нектар, покачиваясь вверх и вниз. Вокруг я слышу жужжание сотен других пчел. Пчел, которые исчезли еще даже до Гибели Природы.

– К 2010 году, – говорит наш профессор, – человечество осознало, что многие из пестицидов, которые оно использовало, опасны для пчел.