Дуэль

Хирург продолжал собираться все так же не спеша. – А что там такое случилось? Повязка, что ли, соскочила? Вот забавно! Я целый день работал в госпитале. А кто же это говорил нынче утром, что он отделался без единой царапины?

– Не от той дуэли, наверно, – мрачно пробормотал лейтенант д'Юбер, вытирая руки грубым полотенцем.

– Не от той… Как! Еще дуэль? Да меня бы сам черт не заставил лезть в драку второй раз в один и тот же день! – Хирург пристально посмотрел на лейтенанта д'Юбера. – Где это вы так лицо исцарапали? Да как симметрично – с обеих сторон! Вот забавно!

– Чрезвычайно! – рявкнул лейтенант д'Юбер. – И его разрубленная рука тоже покажется вам очень забавной. Надеюсь, вас обоих это позабавит на некоторое время.

Доктор был несколько заинтригован и даже чуточку потрясен этой грубой язвительностью лейтенанта д'Юбера. Они вместе вышли на улицу, и тут поведение лейтенанта еще больше заинтриговало его.

– Разве вы не идете со мной? – спросил он.

– Нет, – сказал лейтенант д'Юбер. – Вы отлично и сами найдете этот дом. Входная дверь, наверно, и сейчас открыта.

– Ну хорошо. А где там его комната?

– В первом этаже. Но я вам советую пройти сначала прямо в сад.

Этот весьма удивительный совет заставил доктора без долгих разговоров двинуться в путь.

Лейтенант д'Юбер вернулся к себе на квартиру в страшном негодовании и смятении. Зубоскальство товарищей страшило его не меньше, чем гнев начальства. Поистине в этом происшествии было что-то безобразно нелепое, недопустимое, не говоря уже о том, что были нарушены все правила дуэли, что само по себе давало повод рассматривать это как преступление. Как человек, не отличающийся богатым воображением, что помогало ему разумно рассуждать, лейтенант д'Юбер был сильно озабочен тем затруднительным положением, в какое поставила его эта история. Он, разумеется, был очень рад, что не убил лейтенанта Феро в этом поединке, где не был соблюден регламент, где не было даже настоящих свидетелей, достаточно правомочных для подобного рода дел. Чрезвычайно рад. И в то же самое время он чувствовал, что с величайшим удовольствием свернул бы голову этому Феро безо всяких церемоний.

Д'Юбер все еще находился во власти этих противоречивых переживаний, когда любитель флейты, хирург, пришел навестить его. Прошло уже дня три со дня дуэли. Лейтенант д'Юбер уже больше не состоял офицером для поручений при дивизионном генерале. Его отослали обратно в полк. И его возвращение в солдатскую семью ознаменовалось тем, что его подвергли строжайшему заключению, и не в его собственной квартире в городе, а в казармах. В связи с серьезностью правонарушения ему было запрещено видеться с кем бы то ни было. Он не знал ни того, что после этого произошло, ни того, что об этом говорили и думали. Появление хирурга было в высшей степени неожиданным для бедного пленника. Любитель флейты прежде всего сообщил, что он допущен сюда по особому соизволению полковника.

– Я его убедил, что надо же быть справедливым и дать вам возможность узнать, что сталось с вашим противником, – заявил он. – Вы, конечно, порадуетесь, узнав, что он поправляется.

На лице лейтенанта д'Юбера не выразилось никаких признаков радости. Он продолжал шагать взад и вперед по пыльному, пустому бараку.

– Вон там стул, садитесь, доктор, – пробормотал он. Доктор сел.

– Об этой истории ходят разные слухи и в городе и у нас в армии. И мнения на этот счет сильно расходятся. Просто-таки забавно!

– Еще бы! – пробормотал лейтенант д'Юбер, упорно шагая от стены к стене. А про себя подумал: "Как это может быть, чтобы тут существовало два мнения?"

Доктор продолжал:

– Конечно, поскольку истинные обстоятельства дела неизвестны…

– Я думал, – перебил его д'Юбер, – что этот молодчик посвятил вас в истинные обстоятельства этого дела.

– Он что-то говорил, – сказал доктор, – в тот раз, когда я только что его увидел. Да, кстати, я действительно нашел его в саду. Он здорово стукнулся затылком и был до некоторой степени в беспамятстве, ну попросту сказать, заговаривался. А потом, когда он пришел в себя, из него уже трудно было что-нибудь вытянуть.

– Вот уж никак не ожидал, что он способен устыдиться! – пробормотал д'Юбер и опять заходил взад и вперед.

– Устыдиться? – подхватил доктор. – Вот забавно! Нет, я бы этого не сказал. Он вовсе и не думает стыдиться. Конечно, вы можете смотреть на это дело иначе…

– Что вы такое плетете? На какое дело? – воскликнул д'Юбер, искоса поглядывая на грузную седовласую фигуру, восседавшую на табурете.

– Что бы это ни было, – сказал доктор несколько раздраженно, – я вовсе не собираюсь высказывать вам всего, что я думаю по поводу вашего поведения.

– Да, уж лучше остерегитесь, черт возьми! – вырвалось у д'Юбера.

– Потише! Потише! Ну что за манера – чуть что, сейчас же хвататься за саблю! Ведь это, знаете, добром не кончится. И запомните вы раз навсегда, что если мне когда-нибудь придется крошить кого-нибудь из вас, сорванцов, то только при помощи моих инструментов, а не чего-либо иного. Но я вам советую по-хорошему: если вы будете так продолжать, то вконец испортите себе репутацию.

– Как "продолжать"? – воскликнул лейтенант д'Юбер и остановился как вкопанный. – Я… я испорчу себе репутацию? Да что вы такое выдумываете?

– Я уж вам сказал, что я вовсе не собираюсь судить, кто здесь прав, кто виноват. Это не мое дело. Тем не менее…

– Да что же такое, черт возьми, он рассказал вам? – перебил лейтенант д'Юбер, холодея от ужаса.

– Я уже вам говорил, что сначала, когда я подобрал его в саду, он немножко заговаривался. Потом он больше отмалчивался. Но, насколько я понял, он не мог поступить иначе.

– Он не мог? – вскричал лейтенант д'Юбер неистовым голосом и тут же, угрожающе понизив тон, произнес: – А я как же? Я мог?

Доктор поднялся с табурета. Мысли его уже устремились к флейте, к его неизменной спутнице с нежным, утешительным голосом. Рассказывали, что даже в дни сражений, где-нибудь на санитарном пункте, после двадцатичетырехчасовой напряженной работы, он будил ее сладостными звуками зловещую тишину поля битвы, где павшие в бою обрели вечный покой. И вот этот утешительный час его повседневной жизни приближался. А в мирное время он так дорожил этим часом, что цеплялся за каждую минуту, как скряга за свое добро.

– Ну да, разумеется, – сказал он рассеянно. – Вы, конечно, думаете так. Забавно! Однако я, будучи совершенно не заинтересован и расположен к вам обоим, выужден был обещать исполнить его поручение. Ну просто, я вам скажу, я не мог отказать больному. Он поручил передать вам, что ни в коем случае не считает это дело оконченным. Как только ему разрешат встать с постели, он немедленно пошлет к вам секундантов – разумеется, если мы до тех пор не выступим в поход.

– Ах, вот что! Значит, он намерен… Ну да, разумеется… – захлебываясь от негодования, проговорил лейтенант д'Юбер.

Причина этого негодования была скрыта от посетителя, но бурное его проявление окончательно подтвердило уверенность доктора в том, что между этими двумя молодыми людьми произошло нечто чрезвычайно серьезное, настолько серьезное, что они не решаются никого посвятить в это дело. По-видимому, это посеяло между ними такую непримиримую вражду, что их ничто не может остановить: они готовы запятнать себя, испортить себе будущее, погубить свою карьеру чуть ли не в самом начале. Доктор опасался, что предстоящее расследование не приведет ни к каким результатам и не удовлетворит всеобщего любопытства. Они никому не откроют этой тайны, ибо то, что произошло между ними, носит, по-видимому, настолько оскорбительный характер, что они готовы подвергнуться обвинению в убийстве, лишь бы не предавать этого огласке. Но что же это такое может быть?

Доктор не отличался большим любопытством, но эта загадка не давала ему покоя. Дважды в течение этого вечера он отнимал флейту от губ и задумывался на целую минуту прямо посреди мелодии, стараясь найти какой-нибудь правдоподобный ответ.

Глава II

Он преуспел в этом не больше, чем все остальные в гарнизоне и даже во всем городе. Два молодых офицера, до сих пор не выделявшиеся ничем особенным, стали объектом всеобщего любопытства в связи со своей загадочной ссорой.

Салон мадам де Льонн превратился в центр всевозможных догадок. Хозяйку без конца осаждали расспросами, ибо всем было известно, что она последняя разговаривала с этими несчастными, безрассудными молодыми людьми, перед тем как они вместе вышли из ее гостиной, чтобы сойтись на этом варварском поединке в сумерках в саду частного дома. Она отнекивалась. Она уверяла, что не заметила ничего особенного в их поведении. Лейтенант Феро был явно недоволен, что его увели. Но это было вполне естественно: всякому мужчине неприятно, когда его отрывают от беседы с дамой, славящейся своей изысканностью и чуткостью.