Исчезновение. Дочь времени. Поющие пески

Марта немного подумала. В руках она вертела рюмку, и отблески огня играли на ее гранях.

– Эмма Гарроуби, наверное, – произнесла она наконец. – А могла Эмма совершить это? Физически, я хочу сказать.

– Могла. Поздно вечером в среду она простилась с мисс Юстон-Диксон у развилки тропинок. Никто не знает, когда она вернулась в Триммингс. Остальные к тому времени уже отправились спать, точнее, разошлись по своим комнатам. Во всяком случае, парадную дверь запирала миссис Гарроуби.

– Так. Времени вполне достаточно. От Триммингса до этой излучины совсем недалеко. Интересно, как выглядели туфли Эммы в четверг утром. Или она сама чистит их?

– Наверное, если на туфлях была какая-нибудь предательская грязь, она вычистила их сама. Миссис Гарроуби показалась мне очень методичным человеком. А почему вы выбрали Эмму Гарроуби?

– Ну, мне представляется, что совершить убийство можно, только если ты человек, одержимый одной-единственной идеей. Пока у человека есть разнообразные интересы, вряд ли какая-то одна мысль поглотит его настолько, что он совершит убийство. А когда у вас все яйца лежат в одной корзинке или там осталось всего одно яйцо, тогда вы теряете представление о том, что можно, а чего нельзя. Я ясно выражаюсь, инспектор?

– Абсолютно.

– Прекрасно. Налейте себе еще шартреза. Так вот, Эмма кажется мне человеком, способным сосредоточить свои мысли на одном предмете, больше, чем кто-либо другой из всех подозреваемых. Никто не назовет Сержа человеком, способным сосредоточиться, разве только на том, что происходит в данный момент. Серж в течение всей жизни постоянно ссорится с людьми, но он никогда не проявлял склонности к убийству. Самое большее, на что он способен, – швырнуть в них тем, что попадется под руку.

– При отсутствии кнута, – усмехнулся Грант и рассказал Марте о своем разговоре с Сержем. – А Уикли?

– По своей весовой категории, если воспользоваться вашей метафорой, Сайлас только на один-два фунта отстает от Эммы, но отстает безусловно. У Сайласа есть успех, семья, книги, которые он собирается написать в будущем (пусть даже они будут повторением старых, только другими словами). Интересы Сайласа не так замкнуты в одном русле, как интересы Эммы. Если исключить вспышку какой-то беспричинной ненависти, Сайласу незачем избавляться от Лесли. И Тоби тоже. Жизнь Тоби просто блещет разнообразием. И как я сказала, у него есть масса других способов свести счеты. Но Эмма… У Эммы нет ничего, кроме Лиз.

Марта задумалась. Грант тоже молчал.

– Вы бы видели Эмму, когда Уолтер и Лиз объявили о своей помолвке, – проговорила Марта наконец. – Она… она просто сияла. Как ходячая рождественская елка. Она всегда об этом молчала, и вот вопреки всему ее желание сбылось. Уолтер, который был знаком со всеми умными и красивыми женщинами своего поколения, влюбился в Лиз, и они собираются пожениться. Уолтер когда-нибудь получит Триммингс и состояние Лавинии, и, даже когда мода на самого Уолтера пройдет, у них будет столько мирских благ, сколько можно пожелать. Это было как сбывшаяся сказка. Эмма просто плыла над землей, выше уровня почвы на дюйм или два. И тут появляется Лесли Сирл.

Марта, актриса, снова замолчала. И, как истая актриса, держала паузу.

Поленья рассыпались и вспыхнули, выбросив язычки пламени. Грант тихо лежал в кресле и думал об Эмме Гарроуби.

И о двух вещах, неизвестных Марте.

Как странно, что человек, выбранный Мартой в качестве подозреваемого, жил на той же территории, откуда происходили две неразрешимые загадки в этой истории: перчатка в ящике Сирла и пустое место в фотоящике.

Эмма. Эмма Гарроуби. Женщина, которая воспитала младшую сестру, а потом, когда сестра упорхнула из-под ее крыла, вышла замуж за вдовца с маленьким ребенком. Интересы Эммы столь же естественно влились в одно русло, как у Тоби устремились по разным, не так ли? Она сияла – «ходячая рождественская елка», – узнав о помолвке. А за период, прошедший после помолвки (как было известно Гранту – пять месяцев, не двенадцать), восторг лишь усилился и превратился в нечто еще более замечательное – в уверенность, в чувство удовлетворения, безопасности. За эти пять месяцев помолвка выдержала ряд мелких обрушившихся на нее ударов, и Эмма, должно быть, привыкла считать ее нерушимым, надежным делом.

И тут, как сказала Марта, появляется Лесли Сирл. Сирл с его шармом и жизнью перелетной птицы. Сирл с его видом «не от мира сего». Никто не мог бы наблюдать этот золотой дождь[24 - Ассоциация с Зевсом, который явился Данае в виде золотого дождя.] с более сильным, немедленно возникшим недоверием, чем Эмма Гарроуби.

– Что может заполнить пространство десять на три с половиной на четыре дюйма? – спросил Грант.

– Щетка для волос, – ответила Марта.

Грант вспомнил, что есть такая игра, в которую предлагают поиграть психологи. Услышав определенное слово, испытуемый в ответ произносит первое, что ему приходит в голову. Судя по всему, это срабатывает точно. Грант предложил этот вопрос Биллу Мэддоксу, и Мэддокс, не колеблясь, как и Марта, сказавшая: «Щетка для волос», произнес: «Гаечный ключ». А Уильямс, вспомнил Грант, предложил пакет мыла.

– Что еще?

– Набор домино. Коробка конвертов? Нет, слишком мала. Колода карт? Таким количеством карт можно завалить необитаемый остров. Набор столовых ножей. Фамильные ложки. А что, кто-то прячет фамильное серебро?

– Нет. Просто мне интересно, что бы это могло быть.

– Если это серебро Триммингса, бог с ним, дорогой. На аукционе за него не дали бы и тридцати шиллингов – за все. – Взгляд Марты с бессознательным удовольствием скользнул по простым георгианским приборам на ее собственном, стоявшем за спиной столе. – Скажите, Алан, если это не будет раскрытием профессиональной тайны, а кого вы видите в этой роли?

– Какой роли?

– Убийцы.

– Это было бы непрофессионально. Но думаю, что не раскрою никакой тайны, если скажу вам, что мне кажется – такового нет.

– Что? Вы действительно думаете, что Лесли Сирл жив? Почему?

И в самом деле – почему, спросил себя Грант. Что было такого во всем этом деле, что создавало впечатление, словно он на спектакле? Словно он сидит в кресле в партере и между ним и реальностью – оркестровая яма. Некогда помощник комиссара в минуту редкой откровенности сказал Гранту, что у него есть самое бесценное качество для их работы – чутье. «Но не позволяйте ему управлять собой, Грант, – сказал он. – Придерживайтесь доказательств». Вероятность того, что Сирл упал в реку, была девяносто девять против одного. Все факты указывали на это. Если бы не ссора с Уолтером, которая усложнила ситуацию, ему, Гранту, вообще не пришлось бы разбирать это дело. Его бы признали обычным несчастным случаем: «Исчез, считается утонувшим».

И все же. Все же. Вот оно есть, а вот его нет. Присказка старого фокусника. Она преследовала Гранта.

Почти не сознавая этого, он произнес ее вслух.

Марта внимательно посмотрела на него и спросила:

– Фокус? Чей? И для чего?

– Не знаю. Только я не могу избавиться от ощущения, что меня разыгрывают!

– Вы считаете, что Лесли просто каким-то образом ушел?

– Или кто-то хочет, чтобы все выглядело именно так. Или еще что-нибудь. Мне кажется, что я в цирке и смотрю, как человека распиливают пополам.

– Вы перетрудились, – заявила Марта. – Куда же, как вы полагаете, мог исчезнуть Лесли? Если только он не вернулся в деревню и не залег где-то, притаившись.

Грант очнулся и с восхищением посмотрел на Марту.

– Как странно, – произнес он, улыбнувшись. – Я не подумал об этом. Вы думаете, Тоби прячет его, чтобы досадить Уолтеру?

– Нет. Я уверена, это бессмысленно. Но ваша теория о том, что он ушел, тоже бессмысленна. Куда он пойдет посреди ночи, когда на нем только спортивный костюм и плащ?

– Может быть, я узнаю что-нибудь после того, как завтра повидаюсь с его ку…

– У него есть кузен? Удивительно! Все равно как обнаружить у Меркурия родственника по жене. Кто он?

– Не кузен, а кузина. Насколько я понял, художница. Ради меня она пожертвовала воскресным дневным концертом в «Альберт-холле». Я воспользовался вашим телефоном и договорился с ней.

– И вы полагаете, она знает, почему Лесли ушел посреди ночи в одном костюме и плаще?

– Вдруг она знает, куда Лесли мог направиться.

– Цитируя мальчика, вызывающего актеров на сцену, «надеюсь, все пройдет отлично», – сказала Марта.

Глава четырнадцатая

Поздним вечером Грант ехал обратно в Уикхем, отдохнув телом и душой. И всю дорогу Эмма Гарроуби не отпускала его. Чутье могло нашептывать Гранту разные соблазнительные штучки, но Эмма находилась в центре картины, там, куда поместила ее Марта, и сидела там слишком основательно, чтобы ее шутя можно было проигнорировать. Эмма – это имело смысл. Эмма была примером и прецедентом. Классические образцы безжалостности – эти домашние хозяйки. Всякие Лиззи Борден[25 - Лиззи Борден (1860–1927) – американка, которую обвиняли в убийстве родителей; суд присяжных счел ее вину недоказанной.]. Эмма, если уж на то пошло, была первобытным человеком. Самка, защищающая своего детеныша. Чтобы найти причину, по которой исчез Лесли Сирл, требовалась колоссальная интуиция. Не требовалось никакой интуиции, чтобы предположить, почему Эмма Гарроуби могла убить его.

Это и правда было своего рода упрямством – все время возвращаться к мысли, что Сирл просто смылся. Грант как будто слышал, что ответил бы ему помощник комиссара, если бы он выложил тому подобную версию: «Доказательства, Грант, неопровержимые доказательства. Здравый смысл, Грант, здравый смысл. Не позволяйте своему чутью управлять вами, не позволяйте». Исчезнуть по собственной воле? Этот молодой счастливчик, который мог оплачивать счета в «Уэстморленде», мог покупать и носить дорогую одежду, мог дарить дорогие конфеты, мог путешествовать по миру, заработав деньги на портретах других людей? Юноша с таким красивым лицом, что все оборачивались ему вслед, буквально и иносказательно? Обаятельный молодой человек, которому так понравилась скромная Лиз, что он хранил ее перчатку? Молодой человек, которому сопутствовал профессиональный успех и который затеял дело, обещавшее принести и деньги, и славу?