Времени в обрез. Ускорение жизни при цифровом капитализме

До сих пор я рассматривала феномен ускорения как характерный для общества в целом. Однако, как уже было указано, не все воспринимают время одним и тем же образом. В главе 3 мы углубимся в эмпирические данные с целью выявить различия между тем, как используют время разные социальные группы (которые отличаются друг от друга также и в плане их взаимоотношений с техникой, о чем пойдет речь в следующих главах). Например, очевидно, что нехватка времени намного острее воспринимается родителями-одиночками, чем бездетными парами, и что женщины, как правило, находятся в более сильной зависимости от времени, чем мужчины. Опираясь на опросы, посвященные использованию времени, – самый надежный из имеющихся у нас источников информации о распределении времени, я покажу, как на стресс, связанный со временем, влияют модели работы, организация семейной жизни и выполнение родительских обязанностей. При этом будет выделен такой важный фактор, как сложность организации совместного времяпрепровождения с семьей и друзьями в рассинхронизированном обществе. Наконец, предыдущая глава приводит нас к идее престижности, окружающей напряженный образ жизни, откуда и возникает рефрен бесконечной спешки в некоторых слоях общества.

Далее мы перейдем непосредственно к той роли, которую играют цифровые технологии при формировании нашего восприятия времени. Какие темпоральные ритмы люди создают одновременно с новыми технологиями? И какое значение имеет то, что для наших повседневных социальных ситуаций и контактов во все большей степени характерны повсеместные всевозможные режимы подключенности? Этой теме посвящена остальная часть книги, причем особое внимание будет уделено «новым медиа», информационным и коммуникационным технологиям.

Темой главы 4 служит рабочее время. Мы изучим не только продолжительность рабочего дня, но и темп, интенсивность или то, что можно назвать темпоральной плотностью работы. Будут рассмотрены факты, свидетельствующие об интенсификации труда, и влияние информационных технологий, постоянно ощущаемое в различных профессиях и отраслях. Ключевыми причинами стресса на рабочем месте традиционно считаются объем электронной переписки и постоянная подключенность, обеспечиваемая сотовыми телефонами. Офисная жизнь в наши дни отождествляется с информационной перегрузкой, постоянными помехами, многозадачностью и повышенными ожиданиями в отношении скорости ответа. Я ставлю под сомнение этот стереотипный образ работника, попавшего в плен к технике и неспособного контролировать свое время. Напротив, будет показано, что использование информационных и коммуникационных технологий (ИКТ) в работе и для решения вопросов личного характера имеет как положительные, так и отрицательные последствия для работающих мужчин и женщин. Согласно моей трактовке, современный офис становится частью вездесущего техноландшафта, что видоизменяет саму природу рабочего времени.

В главе 5 будет рассмотрено, каким образом семьи распределяют время для неоплачиваемого домашнего труда. Опросы, посвященные использованию времени, в целом демонстрируют наличие серьезных гендерных различий в плане объемов потраченного времени и видов выполняемой работы. Хотя отцы выполняют больше, а матери – меньше дел, чем прежде, более двух третей общего времени, выделяемого на неоплачиваемую работу, все равно приходится на женский труд. Способна ли техника решить эту проблему? Смогут ли цифровые дома будущего наконец избавить нас от утомительных и отнимающих массу времени семейных обязанностей?

В этой же главе мы покажем, почему использование таких бытовых устройств, предназначенных для «экономии времени», как стиральные машины и микроволновые печи, дало столь поразительно ничтожные результаты в плане избавления людей от бремени домашнего труда. Выясняется, что влияние техники оказалось малосущественным в результате изменения ожиданий, связанных с заботой о детях, возникновения новых стандартов и задач, а также устойчивой связи домашнего труда с мужской и женской идентичностью. Наконец, мы изучим культурные фантазии в отношении умных домов и роботов-нянек и увидим, что они отражают в себе этос своих создателей.

Семейная сфера, будучи средоточием домашнего труда, связана с личными и интимными взаимоотношениями. Влияние коммуникационных технологий на эти процессы служит темой главы 6. Мы начнем ее с того, что опишем насыщение повседневной жизни медийными технологиями, включая одновременное использование всевозможных устройств. Далее я представлю некоторые итоги моих исследований, посвященных роли сотовых телефонов в сдвиге границ между домом и работой. Выясняется, что использование сотовой связи в первую очередь выполняет социальную функцию, причем большое значение при этом придается расширенным возможностям для микрокоординации времени выполнения сложных семейных дел. Как будет указано, в этом качестве сотовые телефоны превратились в новый инструмент сближения людей.

В более широком плане я рассматриваю последствия использования технических устройств как посредников в социальных взаимоотношениях. Значение перехода от таких средств массовой коммуникации, как телевидение и радио, к индивидуализированным, частным контактам, обеспечиваемым при помощи персональных цифровых устройств, является спорным вопросом. В то время как одни авторы делают упор на новых свободах и расширении личной независимости, ставших возможными благодаря этим технологиям, другие предвещают в будущем мир постоянной подключенности при снижении ее осмысленности. В литературе сложилась ложная дихотомия прямых и опосредованных связей, противопоставляемых друг другу в качестве взаимных альтернатив. Я же, напротив, утверждаю, что нам надо задуматься над тем, каким образом связи и чувства находят воплощение в материальных объектах.

В последней главе рассматриваются некоторые возможные пути избавления от дефицита времени, например сокращение рабочего дня. Однако такие стратегии нуждаются в пересмотре по мере того, как портативные технические устройства размывают прежние четкие границы между «личным временем» и «рабочим временем». Мы снова видим, что те же самые устройства, которые вызывают у нас чувство измотанности, вместе с тем дают нам больше свободного времени. Более того, я полагаю, что дигитализация провоцирует радикальное переосмысление традиционных дебатов о соотношении работы и личной жизни и их взаимоисключающем характере. Далее мы рассмотрим мнение о том, что ИКТ приводят к интенсификации потребления и досуга, то есть к явлениям, которые нередко описываются как культура мгновенности или немедленности. Я снова покажу, что в реальности дело обстоит намного сложнее: ускорение одних временных рамок компенсируется возникновением других, непредвиденных и более медленных. Взаимоотношения между техническими изменениями и темпоральностью носят диалектический, а не телеологический характер.

Культ скорости породил ряд движений за медленную жизнь, стремящихся изменить темп повседневной жизни. Образцом может служить «Медленное питание» – я разбираю как его привлекательные стороны, так и недостатки. В частности, я критически отношусь к идее о том, что отрицание высоких технологий может служить выходом. Напротив, по моему мнению, ИКТ делают возможными новые разнообразные темпоральности. Но появятся ли в нашем распоряжении такие технологии, которые наилучшим образом отвечают этому начинанию? Мы изучим, в какой степени люди, в частности инженеры из Кремниевой долины, путают инновации с эффективностью в узком смысле слова. От этого зависит, каким образом формулируются социальные проблемы, какие типы устройств создаются, и даже то, как мы воспринимаем самих себя. Пожалуй, наиболее прискорбным является тот факт, что наши представления о будущем во многом определяются идеей его непрестанного ускорения.

Заключение

На страницах этой книги мы рассмотрим многочисленные сложности и нюансы, структурирующие и диктующие различные способы взаимодействия людей с сетями времени, техники и повседневной жизни. Понятно, что не все одинаково вовлечены в ускоряющуюся динамику современности. Некоторые из этих нюансов будут иметь особое значение в ходе дальнейшего изложения, и соответственно мы внимательно рассмотрим ту роль, которую в разные эпохи играл гендер применительно к различным типам труда и изменяющимся моделям использования техники.

Акцент на взаимосвязи между скоростью, техникой и взаимоотношениями между работой и досугом неизбежно заставляет нас в первую очередь заниматься западными «переразвитыми» индустриальными экономиками. Кроме того, в центре внимания при этом окажутся люди, которые работают в этих экономиках. Более того, на протяжении всей книги я по возможности буду исходить из своих эмпирических исследований, проводившихся главным образом в трудовом пространстве различных англо-американских экономик. Но хотя из этой картины несколько выпадают безработные и жители глобального юга, многое из того, о чем пойдет речь, все же является частью глобальных и более общих социальных тенденций урбанизации и технологизации.

Я стремлюсь здесь вновь сделать технику предметом разговора о скорости и времени. Существуют многочисленные теории быстрого, мобильного капитализма, в центре внимания которых лежит техника, но лишь немногие из этих теорий исходят из реальных практик обращения со временем. В своей книге я намереваюсь преодолеть этот разрыв путем сочетания абстрактных социальных теорий о современности и ускорении с широким спектром эмпирических исследований. Это подразумевает в том числе и налаживание уникального диалога между несколькими направлениями социологической литературы, которые обычно дистанцируются друг от друга.

Только такая широкая дискуссия позволит нам изучить тезис об ускорении. В то время как экономические, технические, социоструктурные и культурные изменения, происходящие в современных обществах, беспрецедентным образом изменяют восприятие времени, в складывающейся картине присутствует не только ускорение. Если нам не хватает времени для работы, воспитания детей, общения с друзьями, досуга и общественной активности, виной тому не одни лишь машины – старые либо новые. Сама по себе техника не ведет ни к ускорению, ни к замедлению.

Однако в наш цифровой век паттерны коммуникации и межличностные контакты в большей степени осуществляются посредством широкого диапазона мультимодальных устройств и распределяются по нему. О какой бы сфере ни шла речь, мы обитаем в окружении, насыщенном техникой, и нормой в этом окружении является постоянная подключенность. Такие взаимосвязанные социоматериальные сети меняют темп и масштаб взаимодействий между людьми. Это наделяет темпоральность новыми смыслами и видоизменяет наши практики, связанные со временем. Предлагаемый здесь подход помогает увидеть бесконечное многообразие способов, посредством которых ритмы нашей жизни переплетаются с техникой.

Из этого анализа вытекают определенные политические последствия. Речь идет о том, что наши нынешние условия существования невозможно исправить при помощи техники. У нас не получится сесть на цифровую диету, отказаться от смартфонов и вернуться к природе, к чему призывают некоторые сторонники замедления. Не следует искать обещаний освобождения и в технологическом будущем, населенном социальными роботами. Эти культурные фантазии сами по себе отражают господствующий инженерный подход к экономии времени и управлению им. Наоборот, необходимо стремиться к тому, чтобы процесс технологических инноваций и разработки новых устройств отражал широкий спектр социальных реалий и проблем. Не следует думать, что цифровые устройства неизбежно подталкивают нас к жизни на бегу – их можно активно привлекать и использовать в качестве союзника в нашем стремлении к контролю над временем.

Может показаться, что время по своей природе эгалитарно в том смысле, что у каждого есть всего лишь 24 часа в сутках, 7 дней в неделе и 12 месяцев в году, и эта ситуация сохранится во все грядущие эпохи. Однако темпоральный суверенитет и достаточное количество свободного времени – важные показатели благосостояния. То, сколько времени у нас есть, служит как ключевым аспектом свободы и личной независимости, так и критерием равенства. Своей книгой я надеюсь внести вклад в понимание той роли, которую техника играет с точки зрения проживаемого нами времени.

Глава 1

Сверхскоростное общество. Ускоряется ли темп нашей жизни?

Любая попытка осмыслить условия человеческого существования в начале нового столетия должна начинаться с анализа социального восприятия скорости.

    Уильям Шеерман. Либеральная демократия и социальное ускорение времени

Относительная скорость общества издавна рассматривалась в качестве одной из его принципиальных характеристик. Многие изобретения, считающиеся ключевыми с точки зрения прогресса, – от колеса до микрочипа – имели своей целью ускорение тех или иных процессов. Тем не менее ускорение занимает особенно заметное место в диагнозах, которые ставятся нашей нынешней эпохе. Постоянно приходится слышать слова о сжатии пространства и времени, о том, что техника резко сократила временные и пространственные дистанции, а также о том, что экономические, социальные и культурные изменения протекают сейчас гораздо быстрее, чем прежде. Все словно бы происходит в неослабном темпе, внушая нам совершенно новое ощущение времени.

Согласно преобладающей точке зрения, мы живем в сверхскоростном обществе, и это служит превосходным объяснением никогда не покидающего нас ощущения занятости. Наш век одержим скоростью: в нашу жизнь вторгаются все более быстрые автомобили, все более быстрые поезда, все более быстрые каналы связи и даже скоростные свидания. Скорость – это сексуально, а цифровые устройства неизменно навязываются нам в качестве эффективных, экономящих время приспособлений, способствующих возбуждающему образу жизни, насыщенному событиями. Нигде это не проявляется с большей очевидностью, чем в голосовом помощнике Siri для iPhone, позволяющем, согласно рекламе, «пользоваться голосом для того, чтобы отправлять сообщения, назначать встречи, делать телефонные звонки, и для многого другого», пока вы ведете машину или тренируетесь. Аналогичным образом занятым людям, вечно пребывающим в движении, предлагаются браслеты-самописцы, регистрирующие все – от пульса и фаз сна до перепадов настроения.

Наша одержимость тем, чтобы делать как можно больше вещей одновременно, служит симптомом лихорадочного темпа жизни. Пусть дорога, вымощенная желтым кирпичом, ведет через Googleplex, где под одной крышей собраны дома на деревьях, волейбольные площадки, пасеки и гигантские разноцветные резиновые мячи, но инженеры из изумрудного города Google говорят о необходимости проявлять в работе больше ловкости и упорства, чем они могли себе представить. Несмотря на принципиальное значение скорости и синхронности, Google нанимает учителей дзена, чтобы они обучали сотрудников компании умению остановиться и сделать глубокий вдох. Согласно типичной мантре корпоративного руководителя, техника все быстрее толкает нас вперед и нам необходимо привыкать к новым способам работать «в мире, где вас окружают экраны, тексты, сотовые телефоны и информация»[10 - Филипп Хильдебранд, вице-председатель BlackRock, утверждает, что он медитировал семь лет и что «в финансовом мире без этого нельзя» («Zen and the Art of Management», Financial Times, 17.09.2013).].

Как и корпоративные руководители, большинство социологов считают главным источником ускорения технику. Широкое распространение получила идея о том, что дигитализация породила новую темпоральность, находящую выражение в таких понятиях, как «мгновенное время», «вневременное время», «сжатие времени-пространства», «пространственно-временное отчуждение», «хроноскопическое время», «пуантилистское время» и «сетевое время»[11 - О понятии вневременного времени см.: Manuel Castells, The Rise of the Network Society (Oxford: Blackwell, 1996); Мануэль Кастельс, Информационная эпоха: экономика, общество и культура (Москва: ГУ-ВШЭ, 2000); о понятии сжатия времени-пространства см.: David Harvey, The Condition of Postmodernity (Oxford: Blackwell, 1990); о понятии «пространственно-временное отчуждение» см.: Anthony Giddens, The Consequences of Modernity (Cambridge: Polity, 1990); о понятии мгновенного времени см.: John Urry, Sociology Beyond Societies: Mobilities for the Twenty-First Century (London: Routledge, 2000); Джон Урри, Социология за пределами обществ: виды мобильности для столетия (Москва: Издательский дом Высшей школы экономики, 2012); о понятии хроноскопического времени см.: Paul Virilio, Speed and Politics: Second Edition (New York: Semiotext[e], 1986); о понятии сетевого времени см.: Robert Hassan, Empires of Speed: Time and the Acceleration of Politics and Society (Leiden: Brill Academic Publishers, 2009); о понятии пуантилистского времени см.: Michel Maffesoli, L’instant eternal (Paris: La Table Ronde, 2003). См. также: Helga Nowotny, Time: The Modern and Postmodern Experience (Cambridge: Polity, 2005) и различные работы Барбары Адам, включая: Barbara Adam, Timewatch: The Social Analysis of Time (Cambridge: Polity, 1995); Barbara Adam, «Reflexive Modernization Temporalized», Theory, Culture & Society 20, no. 2 (2003): 59–78; Barbara Adam, Time (Cambridge: Polity, 2004).]. Раздаются даже призывы создать новую науку о скорости или, как окрестил ее Поль Вирильо, «дромологию». В основе всех этих концепций лежит представление о том, что жизнь ускоряется. Проблему скорости и реакции людей на скорость делают еще более злободневной, в частности, распространение коммуникационных технологий и их очевидный потенциал к дальнейшему повышению и без того высоких темпов современной жизни.

Но если ускорение является определяющей чертой нашей цифровой вселенной, то что именно это означает? Несмотря на громадное количество теорий, называющих современность эпохой исключительно высокой скорости, сама эта концепция остается смутной и расплывчатой. Проблему усугубляет склонность многих научных и популярных комментариев к спекулятивным гиперболам. А эта склонность, в свою очередь, усиливается в соответствии с той степенью, в которой повестка обсуждения будущего техники задается продавцами новой технической продукции.

Поэтому мы начнем эту главу с того, что внесем ясность в риторику, чтобы разобраться во взаимоотношениях между технологическим ускорением и темпом жизни. Кроме того, мы дадим обзор самых влиятельных описаний сверхскоростного сетевого общества, что поможет нам выявить технологический детерминизм, неявно присущий таким теориям. Возможно, это является плачевным, но неизбежным следствием масштабов и размаха аргументации, приводимой авторами. Однако при этом остается в тени или упускается та степень, в которой «виртуальный мир» состоит из проводов, зданий и живых тел, а также тот факт, что реальные люди приобщаются к информационным и коммуникационным технологиям (ИКТ) и используют (или не используют) их в конкретном, локальном окружении. Мой подход противопоставляет эти тактики друг другу, подводя надежную опору под дискуссию о восприятии цифрового времени, его организации и согласовании в обычных повседневных ситуациях.

В дальнейшем я буду опираться главным образом на исследования науки и техники (STS), которые в течение уже какого-то времени призывают к более нюансированному пониманию влияния техники на время. Такой взгляд позволяет понять, что общество – это не только его техника, а техника – это не одни лишь устройства и механизмы. Иными словами, социальный мир нельзя свести к технике, составляющей его содержимое. При таком подходе роль техники отнюдь не умаляется – наоборот, она становится еще более значительной. Лишь учитывая социоматериальные практики, мы получаем возможность осознать весь размах взаимодействия между техникой и обществом.

Такой подход неизбежно ставит под сомнение всеохватное линейное постулирование всеобщего ускорения, указывая на существование более сложного темпорального структурирования наших ощущений. Он требует от нас задаваться вопросами, например, когда и где люди сталкиваются с ускорением (а также с замедлением) и как это сказывается на качестве нашей жизни.

Ускоряющееся общество

Хотя само по себе ускорение редко рассматривается в качестве ключевой темы социологического анализа, оно неизменно присутствует в теориях современного общества. Физики четко представляют себе, что такое скорость, но при описании того, как люди воспринимают время в сверхскоростном обществе, это понятие используется для обозначения самых разных явлений. Это создает дополнительную путаницу из-за того, что сжатие времени имеет много аспектов, и если одни стороны жизни ускоряются, другие не обязательно претерпевают ускорение и даже могут замедляться.

Заметным исключением является Хартмут Роза, подробно разбирающий, почему западные общества – это ускоряющиеся общества. Я считаю его определение и проводимое им различие между разными аспектами ускорения полезными и буду использовать их здесь[12 - Хартмут Роза развивает тезис о том, что социальное ускорение является определяющей чертой позднего модерна и постмодерна в целом ряде впечатляющих публикаций, включая «Social Acceleration: Ethical and Political Consequences of a Desynchronized High-Speed Society», Constellations 10, no. 1 (2003): 3–33 (особ. см. p. 28); Social Acceleration: A New Theory of Modernity (New York: Columbia University Press, 2013).].

Первой и наиболее измеримой разновидностью ускорения является ускорение транспорта, связи и производства, которое можно определить как техническое ускорение. Второй является ускорение социальных изменений: речь идет о том, что ускоряется сам темп изменений, происходящих в обществе. Ключевая идея при этом состоит в том, что в позднемодерных обществах в целом снижается институциональная стабильность (например, в семейной и профессиональной сферах). Третьим процессом является ускорение темпа жизни. Этому явлению посвящены многочисленные дискуссии о культурном ускорении и предполагаемой необходимости замедления. Под темпом (социальной) жизни понимается скорость и сокращение разрыва между действиями и восприятием в повседневной жизни.

Самую большую загадку представляет собой вопрос, как эти три типа ускорения связаны друг с другом. Как отмечает Роза, налицо несомненный парадокс, относящийся к первому и третьему процессам. Если техническое ускорение означает, что нам нужно меньше времени (на производство, перемещения и т. д.), то из этого должно следовать увеличение количества свободного времени, что, в свою очередь, должно замедлять темп жизни. Однако вместо обилия времени мы как будто бы ощущаем его все большую нехватку. Соответственно, понятие «ускоряющееся общество» применимо к обществу только в том случае, если «техническое ускорение и рост нехватки времени (то есть ускорение „темпа жизни“) происходят одновременно»[13 - Rosa, «Social Acceleration», 10.]. Изучение парадокса нехватки времени представляет собой главную цель нашей книги.

Согласно этому определению, почти всякий обобщенный анализ современного общества можно рассматривать как вариант тезиса об ускоряющемся обществе. Иными словами, в рамках такого анализа проводится непосредственная, причинно-следственная связь между техническим ускорением, особенно скоростью работы систем электронной связи, и чувством измотанности, присущим повседневной жизни. Непрерывно подчеркивается тот факт, что наши социальные взаимодействия и на работе, и в свободное время все чаще осуществляются посредством технических устройств, что мы находимся в состоянии постоянной подключенности. Сейчас я хочу в первую очередь рассмотреть вопрос, как формулируется связь между скоростью технического развития и темпом жизни.

Существует обширная литература, посвященная тому, что принято называть сжатием времени-пространства. Согласно классической идее географа Дэвида Харви, этот процесс представляет собой суть модерна или, согласно некоторым формулировкам, постмодерна: «Я использую термин „сжатие“, потому что… для истории капитализма характерно ускорение темпа жизни, в то время как… пространство словно сжимается до размеров „глобальной деревни“»[14 - Harvey, The Condition of Postmodernity, 240. См. также: Marshall McLuhan, The Gutenberg Galaxy: The Making of the Typographic Man (Toronto: University of Toronto Press, 1962); Маршалл Маклюэн, Галактика Гутенберга. Становление человека печатающего (Москва: Академический проект, 2005).].

Ключевую роль в работе Харви, посвященной пространственно-временной динамике капитализма, играет идея об ускорении экономических процессов. По мнению Харви, движущими силами социального ускорения служат глобализация и инновации в сфере ИКТ, способствующие ускоренному обращению капитала в глобальных масштабах. В противоположность промышленному капитализму, требующему эксплуатации труда посредством четкого соблюдения табельного времени и таких фордистских пространственных моделей, как сборочный конвейер, гибкое накопление требует пересмотра нашего отношения ко времени. Харви отмечает, что общее ускорение времени обращения капитала подчеркивает волатильность и эфемерность товара и капитала. Быстрый капитализм уничтожает пространство и время. Расстояния, прежде препятствовавшие глобальной торговле, теряют смысл по мере того, как люди во все большей степени контактируют друг с другом, используя технологии «реального времени». Одновременно с тем, как в мире мгновенных и одновременных событий исчезает пространство, время выходит из-под контроля. Таким образом, ускорение отражается в значимых темпоральностях человеческого существования, в частности в усиливающемся ощущении сжатия пространства-времени в повседневной жизни.

Участники дискуссий об ускорении обычно ссылаются на анализ капитализма, проведенный Карлом Марксом, и на постоянную потребность в ускорении обращения капитала. Чем быстрее деньги можно обратить в производство товаров и услуг, тем больше оказываются способности капитала к возрастанию и самовалоризации. При капитализме время в буквальном смысле становится деньгами, а «когда время – деньги, быстрее – значит лучше», то есть скорость становится бесспорным и неоспоримым благом[15 - Adam, «Reflexive Modernization Temporalized», 67.]. При этом технические инновации играют ключевую роль в том смысле, что прогресс в сфере доставки сообщений, товаров и тел снижает издержки и время обращения капитала в глобальном масштабе (что Маркс называл «уничтожением пространства с помощью времени»). Однако Маркс не мог предвидеть масштабов, которые получит сжатие пространства-времени.

Достижения в области транспорта и связи уменьшили размеры земного шара: с конных повозок и парусных кораблей мы пересели на реактивные самолеты. После изобретения телеграфа в 1830?е гг. скорость доставки сообщений резко возросла по сравнению с предыдущими эпохами, превысив скорость перевозки людей при помощи колес, парусов и пара. Благодаря телеграфу сообщение могло быть передано за ничтожную долю времени, требовавшуюся для его доставки физическим транспортом.

Электронные средства связи повысили эту скорость экспоненциально. Выражением этого роста служит скорость автоматизированных финансовых торгов, составляющая сейчас уже не миллисекунды, а микросекунды (миллионные доли секунды). Это намного быстрее, чем время человеческой реакции, обычно составляющее около 140 миллисекунд в случае звукового сигнала до 200 миллисекунд в случае визуального сигнала. В этом контексте даже пятисекундная пауза может показаться почти вечностью[16 - Donald Mackenzie, «How to Make Money in Microseconds», London Review of Books, 19.05.2011, 16–18.]. Более того, благодаря экспоненциальному росту скорости передачи информации за последние сто лет данные можно передавать уже с усредненной скоростью 186 гигабит в секунду, что позволяет передать 2 млн гигабайт за один день[17 - John Stephens, «World’s Fastest Internet Speed: 186 Gbps Data Transfer Sets New Record», Hufifngton Post, 29.06.2012. http://www.hufifngtonpost. com/2011/12/16/worlds-fastest-internet_n_1154065.html.].

Наше восприятие времени принципиальным образом изменилось благодаря слиянию телефонной связи, вычислительной техники и широковещательных технологий в вездесущее окружение, для которого характерны моментальные и одновременные передача информации и связь. И потому неудивительно, что в условиях такой интенсивной фазы сжатия пространства-времени и соответствующего изменения нашего осознания времени многие социологи провозглашают наступление нового социального строя.

Как будет показано ниже, проблема заключается в том, что теории о социальном ускорении слишком схематичны для того, чтобы учесть многочисленные темпоральные пейзажи, как быстрые, так и медленные, которые порождаются к жизни цифровыми устройствами. Теоретики говорят только о «виртуальных» сетях и повсеместных вычислениях, которые подаются как безграничные нематериальные пространства и бесплотные мгновения. В результате осязаемые временные аспекты человеческой и социальной жизни выпадают из поля зрения как вещи «банальные, однообразные и тривиальные»[18 - Carmen Leccardi, «Resisting „Acceleration Society“», Constellations 10, no. 1 (2003): 37.]. Иными словами, повседневное время интерсубъективности, в котором реальные люди координируют свои временные практики в контексте реального мира, оказываются в совершенном забвении.

Сетевое общество

Возможно, самым известным примером теорий такого рода служит работа Мануэля Кастельса «Становление сетевого общества». По его мнению, революция в сфере ИКТ положила начало новой информационной эпохе, сетевому обществу, в котором на смену труду и капиталу пришли информационные сети и знания. Информация является ключевым ингредиентом организаций, а потоки электронных сообщений и образов между сетями в наши дни составляют основу социальной структуры. Кастельс определяет это пространство потоков как техническую и организационную возможность на практике добиваться синхронности без смежности. Такие цепи стали играть основную роль при организации деятельности на отдельных местах, благодаря чему местоположение сетей и их взаимоотношения с другими сетями приобрели большее значение, чем свойства самих мест. В глазах Кастельса информационный век, в котором виртуальность становится принципиально важным аспектом нашей реальности, знаменует собой совершенно новую эпоху человеческого мировосприятия.

Для нас в данный момент наибольший интерес представляет аргумент Кастельса об исчезновении времени: утверждается, что мы все дальше отходим от часового времени индустриальной эпохи, когда время представляло собой метод демаркации и упорядочивания последовательностей событий[19 - Широкомасштабному анализу Мануэля Кастельса посвящены многочисленные критические комментарии. См., например: Frank Webster and Basil Dimitriou, eds., Manuel Castells (London: Sage, 2003).]. Вместо этого, по мнению Кастельса, мир во все большей степени выстраивается в пространстве потоков – потоков товаров, людей, денег и информации по рассредоточенным и распределенным сетям. Сама скорость и интенсивность этих глобальных потоков, взаимодействий и сетей растворяют время, имея своими следствиями одновременность и мгновенную связь – то, что он называет вневременным временем. Возникнув на финансовых рынках, это новое вневременное время проникает во все сферы жизни. Неудивительно, указывает Кастельс, что жизнь превращается в бешеную гонку, когда люди разом решают множество задач и проживают множество жизней, посредством техники достигая «вневременного времени: социальной практики, направленной на отрицание последовательностей с целью внедрить нас в вечную одновременность и одновременную повсеместность»[20 - Manuel Castells, The Rise of the Network Society, 2nd ed. (Malden, MA: Blackwell, 2010), xii.]. Как гласит эта подлинно постмодернистская риторика, общество становится вечно эфемерным, по мере того как пространство и время претерпевают настолько радикальное сжатие, что по крайней мере последнее перестает существовать[21 - Ibid., 467.].

Идея сетевого общества, в котором ускорение ИКТ уничтожает время, приобрела чрезвычайную популярность. Например, Джон Урри, откликаясь на предложенную Кастельсом концепцию вневременного времени, утверждает, что новые технологии порождают новые разновидности мгновенного времени, для которого характерны непредсказуемые изменения и квантовая одновременность. В основе этого нового времени лежат непостижимо краткие мгновения, ускользающие от человеческого сознания, благодаря чему на смену линейной логике часового времени приходит одновременный характер социальных и технических взаимоотношений. Согласно Урри, мгновенное время также представляет собой метафору того всеобщего значения, которое получило исключительно краткосрочное и фрагментированное время.

Хотя подобные концепции времени действительно улавливают какие-то важные моменты, касающиеся той степени, в которой исключительно высокая скорость работы технических устройств преобразует экономику, финансовые рынки, политику и модели производства и потребления, намного менее ясно, что это ускорение означает в плане того, как мы воспринимаем проживаемое нами время. Правда, Урри включает в свойства мгновенного времени «ощущение того, что „ритм жизни“ во всем мире стал слишком высоким и вступает в противоречие со многими иными аспектами человеческого опыта[22 - Urry, Sociology Beyond Societies, 129, 126; Урри, Социология за пределами обществ, 187, 183.]. Тональность его слов о мгновенном времени указывает на социальную деструктивность этого явления, но Урри не проводит систематических эмпирических исследований в поддержку своего утверждения. Остается лишь задаваться вопросом, какое значение время, измеряемое «скоростью, выходящей за пределы возможностей человеческого сознания», может иметь для людей и как оно конкретно соотносится с реальным использованием ИКТ в повседневной жизни.

Приведу лишь два небольших примера. Несомненно, проверить идею вневременного времени удобнее всего на высокомобильных лицах свободных профессий, работающих по системе «горячих столов», поскольку их пространственно-временные практики должны претерпевать принципиальные изменения. Однако при тщательном изучении выясняется, что они не сталкиваются с исчезновением времени – наоборот, их жизнь проходит под знаком необходимости связи в пространстве и времени, поскольку они считают разговоры с глазу на глаз важнейшим способом коммуникации в организациях[23 - Barry Brown and Kenton O’Hara, «Place as a Practical Concern of Mobile Workers», Environment and Planning A 35, no. 9 (2003): 1565–1587.]. В результате одной из основных задач асинхронных технологий (таких как голосовая и электронная почта) стала организация синхронной коммуникации. Аналогичным образом о значении «живых» социальных сетей свидетельствует факт географической кластеризации индустрии цифровых медиа в Лондоне и Нью-Йорке[24 - Gina Neff, Venture Labor: Work and the Burden of Risk in Innovation Industries (Cambridge, MA: MIT Press, 2012).]. В этом смысле локальное время едва ли было куда-то вытеснено. Согласно моим исследованиям, которые посвящены современному рабочему месту и результаты которых излагаются в главе 4, сетевые технологии действительно изменяют темп работы, но вместе с тем бесчисленные способы, которыми люди используют технику, едва ли можно назвать уничтожением времени.

Можно взять и такой крайний случай сжатия времени-пространства, как финансы. Даже в этой сфере мы не находим нематериального мира Кастельса, в котором время, место и живые люди вытеснены виртуальными информационными сетями. На самом деле финансовый рынок опирается на материальную основу, имеющую физическую, техническую и телесную природу. Центры финансовой торговли – большие помещения, потребляющие огромное количество электроэнергии, идущей на охлаждение быстродействующих компьютеров. В этих помещениях немногочисленный персонал теряется среди рядов бесконечных компьютерных серверов и цифровых переключателей и километров кабелей, соединяющих эти серверы с аналогичными устройствами во внешнем мире. По современным стандартам очень крупный центр по обработке данных может представлять собой здание площадью 500 тыс. квадратных футов, потребляющее 50 мегаватт электроэнергии – такой мощности хватит, чтобы освещать небольшой город. Кроме того, с целью страховки от сбоев питания такие места оборудованы целыми батареями дизельных генераторов, выбрасывающих в воздух огромные объемы выхлопных газов. Эфемерный образ виртуальных данных, хранящихся в «облаке», опровергается грубой физической реальностью необходимой для этого инфраструктуры[25 - Центры обработки данных потребляют по всему миру около 30 млрд ватт электроэнергии, что примерно равно мощности тридцати атомных электростанций, причем 90 % этой энергии растрачивается впустую. См.: «Power, Pollution and the Internet», New York Times, 30.09.2012.]