Украденный свет

Еще один выход – обрезать их. Я думала об этом не один раз, но мне и так от многого пришлось отказаться. Я не выдержу, если потеряю что-то еще. Лучше уж прятать.

Убедившись, что волосы прикрыты, я натягиваю бини[1 - Бини – плотно облегающая вязаная шапка.] на уши и бреду за угол дома. Прижимаясь всем телом к кирпичной стене, смотрю на пробуждающийся за пределами темного переулка мир.

Солнце только начинает подниматься. Небо цепляется за серовато-синее ночное полотно, но уже скоро зарождающийся свет прогонит темноту прочь.

При виде разгорающегося дня у меня сами собой опускаются уголки губ.

Ночь нравится мне больше. Темнота дарит чувство уюта, которое никогда не сможет дать яркий дневной свет.

Живот скручивается от голода, и в то же мгновение мой желудок жалобно урчит, напоминая, что ела я в последний раз уже слишком давно. Ем и сплю я меньше, чем обычные люди, но три дня без пищи – это слишком даже для меня.

Я крадучись иду по переулку, обдумывая варианты.

Обычно я спасаюсь тем, что копаюсь в мусорных контейнерах, беру еду у благотворительных организаций и иногда выполняю подвернувшуюся работу. К миссионерам я пойти не могу – они задают слишком много вопросов, а сытый желудок не стоит того, чтобы меня записали как несовершеннолетнюю беглянку. Попрошайничать не выйдет: слоняться в общественном месте тоже слишком рискованно.

Найти себе укрытие несложно… до прихода зимы. В холодные месяцы жить в Колорадо рискованно. В прошлом году я столько раз тайком пробиралась в дом к чужим людям – просто чтобы убраться с холода, – что сбилась со счета.

Когда мне исполнится восемнадцать, я смогу спокойно вздохнуть. Как только по закону я достигну совершеннолетия, меня больше никому не смогут отдать на попечение – или куда похуже. Последние мои приемные родители хотели отправить меня в психиатрическую больницу. И чтобы избежать этой участи, необходимо достичь нужного возраста. Остается потерпеть это унизительное существование еще всего лишь полгода.

Уехать из города в поисках более спокойной жизни – просто мечта. Было бы здорово поселиться где-нибудь в горах. Где-нибудь подальше от любопытных глаз, чтобы никто не видел моих странных приступов погружения в спектральный мир. Еще лучше будет, если получится обустроить жилище прямо в скалах, чтобы защищаться от оживших кошмаров.

А пока безопаснее прятаться в толпе – на виду у всех, но оставаясь почти невидимой.

– Всего полгода, – напоминаю я себе. Фраза вызывает приятное чувство уверенности, поэтому произношу ее снова, на этот раз вслух.

Разговор с самой собой стал для меня странным способом подбодрить себя. Люди не обращают на бездомных никакого внимания – на это я и рассчитывала, когда сбежала от последних приемных родителей. Стать невидимкой было необходимо для выживания, но чего я совершенно не учла – это того, насколько такая жизнь тебя обесчеловечивает. А болтовня с самой собой напоминает мне, что я все-таки человек, пусть и странный.

Желудок скручивается в узел, заявляя, что самая насущная моя проблема – это пища, которая поможет мне продержаться еще несколько дней.

Я мысленно пробегаюсь по скудному списку возможностей. На Шестой авеню есть бакалея, в которой раз в неделю выбрасывают просроченную еду – но это будет только через два дня. Сейчас раннее утро, я могла бы заглянуть в «Денверский хлеб» и спросить, не могу ли я помочь им с доставкой муки в обмен на несколько долларов или даже на еду. Свежий хлеб очень вкусный, и достать его сейчас непросто. Люди не выбрасывают в мусорку свежие буханки хлеба, чтобы ими могли поживиться бродяги вроде меня.

В центре города есть несколько ресторанов, можно было бы в них зайти. Неподалеку от меня «Ньюберри» и «Сассафрас», но он откроется только через несколько часов. А вот «У Аниты» открывается рано. Я была там… хмм… две недели назад? Может, и сработает.

Крепко затянув лямки рюкзака, я выхожу на тротуар и быстрой трусцой направляюсь в сторону дешевой закусочной в двенадцати кварталах от меня.

Эта расстояние не тянет даже на разминку. Я могу без устали бегать часами. Просто очередная моя странная черта, которую я прячу от мира.

Я размеренно бегу, а мимо проплывает город. По дороге проезжают несколько машин, но улицы Денвера практически пусты. Еще слишком рано для толпы. Через несколько часов пешеходные дорожки заполнятся прохожими, спешащими на работу и с нее. В полдень туристы заполонят улицы и тротуары города, а позже их вытеснят спешащие на поезда или к своим машинам жители, которым предстоит несколько часов торчать в пробке.

Этот цикл повторяется ежедневно – порочный круг, который никогда не меняется. И я научилась использовать его в своих интересах.

Я сворачиваю на Пятнадцатую улицу и иду к реке, пытаясь вспомнить, какой сегодня день – я на семьдесят два процента уверена, что вторник. Это важно, потому что Карен работает по вторникам. Ей не жалко остатков ресторанной еды, поэтому я стараюсь ходить в «У Аниты» только в ее смену.

Я ускоряюсь и едва замечаю пролетающие мимо здания. Небоскребы в деловом районе – размытое серое пятно, их внешний вид никогда мне не нравился. Я сопротивляюсь желанию закрыть глаза и вместо этого сосредотачиваюсь на свежем утреннем воздухе, который бьет в лицо. Когда я была младше, то бегала так быстро, как могла, и притворялась, будто лечу. Время от времени у меня возникает непреодолимое желание сделать это снова.

Руки дергаются в порыве сорвать шерстяную шапку, скрывающую волосы, и позволить им вырваться наружу. Кожа головы под копной волос от толстой пряжи чешется. Мне нравится чувствовать, как щекочет пряди легкий ветерок. Появляющийся вместе с ранней осенью холод полностью еще не вступил в свои права, и надевать шапку поплотнее еще не время, но о том, чтобы снять ее совсем, не может быть и речи.

Мой вздох тонет в шуме ветра.

Снова повернув за угол, я вижу «У Аниты». Низкий и широкий одноэтажный ресторан, зажатый между двумя двадцатиэтажными жилыми домами. Красная крыша из испанской черепицы и желтый оштукатуренный фасад на фоне окружающих его элегантных зданий выглядят неуместно. Однако эта закусочная была важной частью архитектуры района уже более полувека, так что вряд ли она в ближайшее время изменится.

Отбросив мысли о волосах и переключив внимание на горячую еду, я подхожу к боковой части здания и заглядываю в окно, из которого частично видно кухню.

Карен, одетая в узкие джинсы с высокой талией и фирменную футболку закусочной, стоит у стены, заваленной сухими ингредиентами и банками. В одной руке она держит планшет, а в другой – карандаш, которым покачивает в воздухе: она проводит инвентаризацию.

При виде нее у меня на губах появляется тень улыбки.

Пять месяцев назад Карен заметила меня, свернувшуюся калачиком между мусорными контейнерами за рестораном. Отличное место для сна: я была укрыта с трех сторон, и пролезть через забор позади было несложно. Должно быть, выглядела я довольно жалко, потому что с тех пор Карен пару раз в месяц кормила меня завтраком. Я всегда прихожу до открытия ресторана и внутрь не захожу. В общественных зданиях слишком легко оказаться зажатой в угол. Если дело дойдет до погони, лучше уж пусть это случится на улице – так шанс сбежать значительно выше.

Зная об этом моем заскоке, Карен всегда выносит тарелку в переулок.

Она хороший человек. Я хожу к ней не каждую неделю, чтобы она не знала, когда меня ждать. Вдруг однажды она начнет слишком сильно обо мне беспокоиться? Из-за своего волнения она может и властям позвонить, не понимая, какой вред это мне причинит.

Я ценю ее щедрость, но не хочу рисковать свободой из-за доброты какой-то незнакомки.

Наблюдая за тем, как она выполняет свой ритуал перед открытием, я осторожно стучу по отделяющему нас друг от друга стеклу, стараясь сильно не шуметь. На второй раз она поднимает голову и переводит взгляд на меня. На ее лице расцветает приветливая улыбка, отражающаяся и в светло-голубых глазах.

Я машу в знак приветствия и тоже растягиваю губы в улыбке, подражая ей. Когда она делает знак рукой, я понимающе киваю и иду к задней двери.

Я не очень хорошо разбираюсь в людях, но Карен моя неловкость пока не отпугнула. Она то ли прячет свою тревогу, то ли действительно не чувствует ее, не знаю – я просто ей за это благодарна.

Прислонившись к стене переулка и скрестив руки на груди, я смотрю, как небо светлеет, а тени укорачиваются.

Я готова к тому, что дверь сейчас с грохотом распахнется, так что не вздрагиваю, когда так и выходит. Сначала, спиной вперед, появляется Карен, а за ней – тележка с едой. Я хмурю брови при виде нескольких переполненных тарелок, стакана апельсинового сока и кружки кофе.

Мясной аромат бекона в кленовой глазури будоражит вкусовые рецепторы, и рот наполняется слюной. Когда дело касается бекона, я превращаюсь в собаку Павлова и полностью теряю контроль над слюноотделением.

Когда Карен проходит мимо, я вижу – и чую – яйца, ягоды, поджаренные рогалики с маслом и джемом и картофельные оладьи.

Здесь чересчур много еды.

– Ты не могла бы перевернуть эти ящики, Лиззи? Я подумала, мы можем сегодня посидеть позавтракать вместе. Похоже, день будет прекрасный, а у меня еще есть немного времени до прихода других сотрудников.

Карен думает, что меня зовут Элизабет, и называет меня Лиззи. Зовут меня не так, а своего настоящего имени я больше не называю.

Я хватаю перевернутые ящики из-под овощей и ставлю их так, чтобы мы обе могли присесть. Карен ставит поднос на еще целую картонную коробку.

Я смотрю на нее и на еду с небольшим трепетом.

Карен – красивая женщина, у нее блестящие черные волосы, спадающие ниже плеч. Мы уже ели вместе раз или два, но она, зная о том, какая я пугливая, каждый раз держалась на расстоянии. Обычно она стоит, прислонившись плечом к стене здания, и перекусывает чем-нибудь, потягивая кофе, пока я доедаю оставшиеся с прошлого вечера блюда. Я всегда захожу сюда до начала рабочего дня, поэтому повара никогда нет на месте.

Объедки меня более чем устраивают. Я давным-давно отучилась привередничать. Отсутствие необходимости рыться в мусорных баках в поисках еды – роскошь, которая дорогого стоит.

Однако сегодня она устроила пир, и такая перемена вызывает подозрение. Она приготовила все это, пока я ее ждала? На то, чтобы приготовить так много блюд, точно понадобилось бы куда больше пары коротких минут.

Заметив, что я молча разглядываю награду, она улыбается еще ярче.

– Хочешь – верь, хочешь – нет, но в прошлой жизни я была поваром.