Низина

Холли торопливо вымела песок, как у них дома в Калькутте дважды в день выметали пыль, и закрыла окна. На каминной полке лежали всякие камешки, ракушки и извилистые корни, выброшенные морем, поскольку дом, похоже, украсить было больше нечем.

За окном темнело затянутое тучами небо и сырой песчаный берег.

– А зачем ездить на пляж студенческого городка, когда здесь есть то же самое?

– Да просто хочется сменить обстановку. Мне там нравится крутой обрыв.

Она начала хлопотать на кухне – включила плиту, наполнила водой раковину и стала промывать листья салата.

– Ты не разожжешь огонь? – произнесла Холли.

Он подошел к камину. Рядом лежали горкой поленья и каминные принадлежности. Он отодвинул решетку, нашел коробок спичек.

– Давай я тебе покажу, как это делается, – сказала она, желая избавить его от неловкости.

Холли открыла задвижку трубы, разложила в камине поленья и щепочки, потом протянула ему кочергу и велела сгребать поленья в кучку, когда те разгорятся. Он стал следить за огнем, но она разожгла его так умело, что там и делать особенно ничего не требовалось. Поэтому он просто смотрел на огонь, обдававший теплым жаром его лицо и руки, пока Холли готовила ужин.

Субхашу, конечно, было любопытно узнать, жила ли она здесь с отцом Джошуа и из этого ли дома тот ушел, оставив ее одну с ребенком. Что-то подсказывало ему – отец Джошуа в этом доме не жил. Здесь были только вещи Холли и Джошуа. Их дождевики, куртки на крючках в прихожей, а на полу их обувь.

– Ты не проверишь окно в спальне Джошуа? Мне кажется, я оставила его открытым.

Комната мальчика по размеру напоминала каюту на корабле – такая она была низенькая и тесная. У окна постель, накрытая пледом. Подушка намокла от дождя.

На полу возле книжного шкафа лежал частично собранный пазл лошадок, резвящихся на лугу. Субхаш присел на корточки и достал из коробки несколько фрагментов, но они не подошли.

Он поднялся и заметил на комоде фотографию. Субхаш сразу догадался – это отец Джошуа, муж Холли. Мужчина в шортах, босой, стоял на каком-то пляже, на его плечах сидел Джошуа, только еще совсем маленький. Папа повернул голову к сыну, и они оба смеялись.

Холли позвала ужинать. Они ели курицу, тушенную с грибами и вином, на гарнир вместо риса к ней подавался хлеб, подогретый в духовке. Вкус был сложный и вместе с тем приятный.

Субхашу в его порции попался лавровый лист.

– У нас он растет прямо около дома, – сказал он. – Только у нашего листики в два раза крупнее.

– Тогда привезешь мне, когда поедешь навещать своих родных?

Он ответил – конечно, привез бы, но вряд ли теперь, когда знаком с ней, поедет навещать своих родных. Да и сама Холли, возможно, не возобновила бы с ним этих встреч после его возвращения.

Она сказала, что живет в этом домике с прошлого сентября. Отец Джошуа предлагал ей вернуться в их старый дом на Министериал-Роуд, но она отказалась. А этот домик достался ей от бабушки с дедушкой. В девичестве она приезжала сюда ненадолго.

После тушеной курицы был яблочный пирог и чай с лимоном. Дождь продолжал барабанить по стеклу с удвоенной силой. Холли завела разговор о Джошуа. Она переживала, что развод с его отцом может плохо сказаться на психике мальчика. Он и так уже после ухода отца замкнулся в себе, у него появились страхи, которых раньше не было.

– А какие страхи?

– Ну, например, он боится спать один. Ты же видишь, как близко расположены наши комнаты, а он все равно приходит теперь по ночам ко мне в постель, чего не делал уже несколько лет. Он всегда любил купаться, а этим летом начал бояться воды и волн. И еще он не хочет осенью опять идти в школу.

– А недавно вроде плавал в море?

– Ну, может быть, потому, что там был ты.

Тут залаял Честер, и Холли встала, прицепила к его ошейнику поводок, надела дождевик и взяла в прихожей зонтик.

– Ты побудь здесь. Зачем тебе мокнуть? Я всего на пару минут.

Субхаш вымыл посуду, пока ждал ее. Он не переставал изумляться самостоятельному стилю ее жизни, теперь начал волноваться за нее – из-за того, что она жила в такой уединенной глуши, даже не запирая дверь на ключ. У нее совсем не было никаких помощников, кроме женщины, приходившей в ее отсутствие посидеть с Джошуа. И это притом, что ее родители жили почти рядом, в другой части Род-Айленда, но они почему-то не приезжали позаботиться о ней.

И все же он не ощутил какого-то совсем уж давящего одиночества, находясь сейчас с ней в этом, казалось бы, пустынном доме. Все-таки им составлял компанию Честер и здесь были вещи и игрушки Джошуа. И даже фотография мужчины, которого она когда-то любила.

– Ой, ну первый раз, наверное, за сто лет мне не надо мыть посуду после ужина! – сказала она по возвращении, когда увидела чистые тарелки и чашки и посудное полотенце, сохнущее на крючке.

– Да мне нетрудно было.

– Как же ты поедешь в такой ливень? Может, дать тебе дождевик?

– Да нет, и так нормально.

– Тогда давай я хоть доведу тебя до машины под зонтиком?

Он уже взялся за дверную ручку, но ему очень не хотелось уходить, не хотелось расставаться с ней. И он мялся в нерешительности на пороге, чувствуя, как ее щека слегка прижимается к его рубашке на спине. Потом ее рука легла ему на плечо, и Холли спросила, не хочет ли он остаться.

Ее спальня абсолютно походила на комнату Джошуа, но поскольку кровать здесь была больше, то свободного места почти не оставалось. В этой комнате Субхаш забыл обо всем: и о том, что, наверное, сказали бы родители, и о последствиях того, что должно было произойти. Он не думал ни о чем, кроме женщины рядом с ним, нежно водившей его пальцами по своей коже – от шеи к груди.

Ее кожа восхищала его – и эти неровности, и веснушки, и родинки, и оттенки, приданные не только загаром, но и природой, – оттенки, которые он смог разглядеть только сейчас, при свете лампы.

Она привела его пальцы к своему мягкому животу и к пушистому бугорку между ног. Она заметила его растерянность и, словно не веря своим глазам, спросила:

– Что, правда?…

Он смущенно отвернулся:

– Мне надо было сказать тебе.

– Ой, Субхаш, да это не имеет никакого значения!..

Ее пальцы довели его до эрекции и направили куда нужно. Он был и смущен, и возбужден – ведь он испытывал сейчас и делал то, что раньше могло существовать только в его воображении. Он вошел в нее, даже не отдав себе отчета, и в то же время каждой жилочкой, каждым нервом чувствовал, куда он вошел…

Дождь прекратился. Вода с листвы дерева над домом посыпалась на крышу, словно поздравительные рукоплескания. Он лежал рядом с Холли и думал: «Нужно поехать к себе домой», но через несколько минут обнаружил: Холли не просто притихла, она, оказывается, уснула.

Он не хотел будить ее или уходить не попрощавшись, поэтому остался. В постели, согретой жаром их тел, он поначалу не мог уснуть. Его отвлекало ее присутствие рядом, несмотря на только что произошедшую близость.

Он проснулся утром от звука близкого дыхания Честера, от запаха его шерсти и цоканья когтей по полу вокруг кровати. Потом пес встал перед Холли и просто ждал. В комнате было тепло и светло.

Во сне Холли лежала спиной к Субхашу и уютно прижималась к его телу, одеяло было сброшено. Встав с постели, она натянула на себя джинсы и блузку, в которых была вчера, и сказала:

– Я приготовлю кофе.

Субхаш быстро оделся. По дороге в ванную он посмотрел на открытую дверь комнаты Джошуа. Отсутствие ребенка дало им новую возможность в отношениях.

Холли вывела на улицу Честера, а по возвращении предложила Субхашу позавтракать. Субхаш отказался под предлогом срочных дел.