Минин и Пожарский. Покоритель Сибири. Великие битвы. Царская коронация (сборник)

В разных местах появились отряды «шишей» (партизан). Казань присягнула сыну Марины (от второго Лжедмитрия). В Астрахани происходили сильные смуты, и явились один за другим самозванцы. С юга набегали на русские земли татары. На востоке взбунтовалась черемиса.

Более плачевного состояния не бывало на Русской земле. Казалось, ее разорвут на части. Шведы в Новгороде, самозванец во Пскове, поляки в Смоленске и в самом сердце Русской земли, в Москве, в священном Кремле. Шайки их рыщут по дорогам и селам, грабят все, чего недограбили раньше, разоряют то, чего прежде недокончили. Казацкие полчища под Москвой под видом защиты русского дела ищут только наживы; ватаги их, посылаемые за кормом по волостям, обирают и теснят несчастный люд не меньше поляков.

Земля опустошена, святыни поруганы, всякое правительство уничтожено, враги-хищники и внутри земли, и по окраинам ее.

В довершение всех бедствий настал голод. «И было тогда, – говорит современное сказание, – такое лютое время Божия гнева, что люди и не чаяли впереди спасения себе. Чуть не вся земля Русская запустела. И прозвали старики наши это лютое время Лихолетьем, потому что тогда была на Русскую землю такая беда, какой не бывало с начала мира: великий гнев Божий на людях, глады, моры, зябели на всякий плод земной. Звери пожирали живых людей, и люди людей ели. Пленение было великое людям! Жигимонт, польский король, все Московское государство велел предать огню и мечу, ниспровергнуть всю красоту благодеяния земли Русской».

Казалось, пришел конец Русской земли…

В подобном безвыходном положении находилась некогда (в начале XV в.) Франция, которой угрожало английское завоевание. Когда, казалось, все погибло, явилась из Лотарингии вдохновенная Иоанна д’Арк. Чего не могли сделать при всех усилиях король и его вельможи, то совершила без труда Орлеанская дева: Францию спасла молодая простодушная крестьянка.

И на святой Руси, когда она стояла на краю погибели, явился такой вдохновенный, простой и незнатный человек, с именем которого неразрывно связано спасение ее от лютых врагов.

Глава I

…Не замолчу. На то мне дан язык,
Чтоб говорить. И говорить я буду
По улицам, на площади, в избе
И пробуждать, как колокол воскресный
Уснувшие сердца.

Жив еще был русский народ, и не умерла еще в нем святая вера, его главная сила и опора. Опираясь на эту силу, он воспрянул духом и восторжествовал над своими врагами. В скорбную, безотрадную пору междуцарствия Троице-Сергиева лавра явилась истинным ковчегом спасения, верная духу и примеру святого основателя ее. Когда смолк голос патриарха Гермогена, этого страдальца за веру и отечество, запертого в тесное заключение и затем заморенного голодом, заговорил другой великий подвижник – Дионисий, архимандрит Троицкой лавры. Архимандрит Дионисий и келарь Авраамий Палицын[4 - Так назывались в старину монахи, заведовавшие монастырскими вотчинами и всеми недуховными делами. Авраамий Палицын, происходивший из знатного рода, известен еще и тем, что составил описание печальных событий, происходивших в Русской земле в его время, и особенно осады Троице-Сергиева монастыря.] рассылали во все концы гибнувшего государства красноречивые увещательные грамоты, в которых яркими чертами изображали неистовство поляков, поругание святыни, гибель отечества и слезно умоляли весь народ русский собрать последние силы и идти на очищение Москвы от неприятеля. Эти грамоты, переписанные во множестве списков «борзыми писцами», пересылались из города в город и возбуждали в народе сильное религиозное воодушевление, особенно в северо-восточных областях России, менее других пострадавших от польских и казацких шаек.

Возбуждение народа было сильно. По всем важнейшим городам зашумели оживленные сходки. Сходились и горожане, и соседние крестьяне для земского совета, чтобы всем миром надуматься, как беде пособить. Города стали пересылаться между собой грамотами, побуждая друг друга стать заодно против общих врагов. Воодушевление народа росло. Нравственное и религиозное возбуждение становилось все сильнее и сильнее. Повсюду стала носиться молва о чудесных видениях и знамениях. Говорили, что в Нижнем Новгороде один благочестивый человек, Григорий, сподобился в полуночи страшного видения: видел он, будто крыша с его дома снялась, великий свет осиял его покой, и явились два благолепных мужа с воззванием о покаянии и очищении всего государства[5 - См.: Приложение I. С. 66.]. Носились слухи о видениях во Владимире, в Троицкой лавре.

Набожный народ только от Божьей помощи ждал спасения и считал необходимым особенным способом очиститься от грехов и умилостивить Бога покаянием и постом. По всем городам приговорили поститься три дня в неделю, в понедельник, вторник и среду ничего не есть, а в четверг и пятницу сухо есть. Так готовился народ к великому делу. Настроение народа было таково, что он готов был всеми силами подняться на борьбу. Нужно было только начало, толчок да нужен был настоящий русский вождь.

Этот толчок был дан, и такой вождь нашелся.

В октябре 1611 года в Нижнем Новгороде получена была грамота из Троицкого монастыря. Воевода Алябьев с товарищем своим Репниным созвал к себе на воеводский двор старейших людей из города. Пришли туда Печерского монастыря архимандрит Феодосий, соборный протопоп Савва, священники, дьяконы, дворяне, дети боярские и посадские старосты, а в числе последних был Козьма Захарьевич Минин-Сухорук. Был он ремеслом говядарь, мясной торговец, или, вероятнее, торговец скотом. Прежде он служил в ратной службе воеводы Алябьева и был несколько знаком с ратным делом. Этот-то староста Козьма Захарьевич, пользовавшийся общим уважением в городе, сказал собравшимся такое слово:

– Вот прислана грамота из Троицкого Сергиева монастыря. Прикажите прочитать ее в церкви народу. А там – что Бог даст. Мне было видение: явился святой Сергий и сказал мне: «Разбуди спящих».

На другой день зазвонили в большой колокол у Святго Спаса – а день был не праздничный. Народ понял, что неспроста звонят большим звоном, и скоро весь собор был набит битком. Отслужили обедню. После обедни взошел на амвон протопоп Савва и обратился к народу с такой речью:

– Православные христиане, господа братии! Горе нам! Пришли дни конечной гибели нашей. Гибнет наше Московское государство, гибнет и православная вера! Горе нам, великое горе, лютое обстояние. Литовские и Польши люди в нечестивом совете своем умыслили Московское государство разорить и обратить истинную веру Христову в латинскую многопрелестную ересь. Кто не восплачется, кто не испустит источники слез! Ради грехов наших Господь попустил врагам нашим возноситься. Горе нашим женам и детям! Еретики разорили до основания богохранимый град Москву и предали всеядному мечу детей ее. Что нам творить? Не утвердиться ли нам на единение и не постоять ли за чистую и непорочную Христову веру и за святую соборную Церковь Богородицы, Ея честного Успения и за многоцелебные мощи московских чудотворцев? А вот грамота просительная властей Живоначальныя Троицы, монастыря Сергиева[6 - См.: Приложение II. С. 67.].

Была затем прочтена грамота, призывающая весь народ на спасение православной веры и отечества. Народ умилился. Многие плакали. Говорили люди со слезами и жалостными стонами: «Горе нам, беда нам! Погибла Москва, царствующий град. Погибнет все наше Московское государство!»

Вышел народ из собора и столпился подле церкви. Тут староста Козьма Захарьевич Минин-Сухорук заговорил к народу громким голосом:

– Православные люди! Коли хотим помочь Московскому государству, не пожалеем достояния нашего, да не только достояния – дворы свои продадим, жен и детей в кабалу отдадим, будем бить челом, чтобы шли заступиться за истинную веру и был бы у нас начальный человек. Дело великое мы совершим, если Бог поможет нам. Слава будет нам от всей земли Русской, что от такого малого города произойдет такое великое дело. Я знаю: только мы на это дело подвигнемся, многие города к нам пристанут, и мы вместе с ними дружно отобьемся от иноземцев.

Друзья и братья! Русь святая гибнет!
Друзья и братья! Православной вере,
В которой мы родились и крестились,
Конечная погибель предстоит.
Святители, молитвенники наши,
О помощи взывают, молят слезно.
Вы слышали их слезное прошенье?
Поможем, братья, родине святой!
Что ж! Разве в нас сердца окаменели?
Но все ль мы, братья, от одной купели?
И аще, братья, похотим помочь,
Не пожалеем наших достояний,
Не пощадим казны и животов:
Мы продадим дворы свои и домы,
А будет мало – жен, детей заложим!

Горячая, вдохновенная речь Минина пришлась по сердцу всем: в ней сказалось то, что давно было в сердце у всех. У многих слезы брызнули из глаз.

Начались частые сходки. Козьма Минин всем орудовал, убеждал всех, что надо ополчаться, клич кликать по служилым людям. Но для содержания ратных людей требуется казна, деньги. Это был самый первый и существенный вопрос, от которого зависел успех всего дела. Минин первый понимал всю важность этого вопроса и уже решил его самым делом – в пример и в подражание своим согражданам. Ему принадлежало первое слово, и от него же пошло начало дела.

– Я, убогий, с товарищами своими, – объявил он нижегородцам, – всех нас две тысячи человек, а денег у нас в сборе тысяча семьсот рублей, дали третью деньгу. У меня было триста рублей, и я сто рублей в сборные деньги принес; то же и вы сделайте.

– Будь так, будь так! – согласились с ним все.

Итак, решено было в казну на содержание ратных людей собирать со всех по третьей деньге (то есть третью часть имущества). Желание послужить великому делу освобождения отечества было так сильно, что многие стали жертвовать гораздо больше, несли последнее достояние свое на общую пользу, говоря: «Почто нам сия суетня, когда вера Христова погибает?» Приносили кроме денег разные ценные вещи, много лет хранившиеся в сундуках, даже серебряные и золотые оклады со святых икон. Одна вдова, говорится в летописи, принесла к сборщикам десять тысяч рублей и сказала: «Я осталась после мужа бесчадна. Было у меня двенадцать тысяч; даю десять, а себе оставляю две». Были, правда, и такие уроды в семье, которые старались уклониться от необходимой жертвы на общее дело, ставя выше всего на свете свой личный интерес. Таких узкосердечных людей силой заставляли нести общую повинность.

Итак, вопрос о казне был решен. Теперь нужно было подумать о том, кого из бояр выбрать начальным человеком ратной силы. Такое святое дело, какое затевалось, надо было отдать в чистые руки. Нужно было выбрать такого вождя, который не только имел бы опытность в ратном деле, но и не был бы замешан в Русской земле ни в каком дурном деле. А такого выдающегося человека нелегко было найти с первого раза. Много бояр осрамили себя в прошлые годы: одни тем, что приставали к ведомому вору, тушинскому самозванцу, а другие тем, что кланялись полякам и держали их сторону. Теперь иные из них хоть и раскаялись, увидев ясно, что поляки только обманывают русских, – да народ уже им не верил. Притом же важнейшие бояре сидели в Москве, в Кремле, и если бы который из них и захотел пристать к своим, поляки не выпустили бы его из Кремля.

В уме Минина, правда, вопрос о воеводе был уже решен. Но ему нужно было еще увидаться с тем, на кого пал его выбор, и переговорить с ним предварительно, согласится ли он принять начальство над имеющим составиться ополчением. Поэтому, когда нижегородцы обратились к Козьме Захарьевичу за советом по занимавшему всех теперь вопросу, он не дал им положительного ответа, а попросил обождать несколько дней.

Глава II

Кто подымет,
Кто поведет народ? Он без вождя,
Как стадо робкое, рассеян розно.

Оставим на время «преименитый» Нижний Новгород, в котором уже мнилась заря спасения нашего отечества, и перенесемся за 120 поприщ (верст) от него в Суздальский уезд, где в описываемое нами время проживал в одном из своих имений другой главный герой нашего рассказа – князь Пожарский.

Князь Дмитрий Михайлович Пожарский, большой стольник и воевода, происходил от древнего рода князей Стародубских[7 - Родоначальник князей Стародубских был Иван Всеволодович, сын великого князя Всеволода Большое Гнездо, получивший в 1236 году от брата своего, великого князя Ярослава Всеволодовича, город Стародуб на Клязьме, в Суздальской области (в 12–14 верстах от теперешнего уездного города Коврова, Владимирской губернии).]. Он родился в 1578 году и двадцати лет от роду был уже стряпчим, подписав в этом звании грамоту об избрании Бориса Годунова на царство. В 1608 году он поразил под Коломной отряд тушинцев. В следующем году он разбил наголову при речке Пехорке Салькова, перехватившего со своею разбойничьей шайкой Коломенскую дорогу, по которой шли в Москву запасы из Рязанской земли. В 1610 году, когда города один за другим отлагались от царя Василия, он удержал в покорности ему город Зарайск. После низложения Шуйского, как только Прокопий Ляпунов поднялся против польской власти, князь Дмитрий Михайлович был из первых, вставших заодно с ним. На Страстной неделе 1611 года, во время приступа русского ополчения в Москве, занятой поляками, князь Пожарский оказал со своим передовым отрядом помощь москвичам против поляков: соединившись с пушкарями, он отбил напавшего неприятеля, втоптал его в Китай-город и поставил себе острожок (укрепление) у Введения на Лубянке. Во время этой схватки он был ранен и отвезен в Троицкую лавру, а оттуда перевезен в свое имение – село Пурих, где и жил в описываемое нами время и теперь чуть оправился от ран.

Итак, вот на кого пал выбор Козьмы Захарьевича Минина, вот кому он имел в виду «ударить челом, чтобы вступился за истинную православную веру и был у них начальным человеком». Выбор его пал на человека вполне достойного. Пожарский обладал всеми качествами, необходимыми для русского вождя в это трудное и опасное время. Он был чист во всех делах своих, не мыслил и не делал никакой неправды, не был в воровских шайках, не просил милости у польского короля, не кланялся и не мирволил полякам. И ко всему этому это был воевода опытный и искусный в ратном деле.

Но этот избранник лежит теперь больной от тяжелых ран, свидетельниц его любви к родине. В состоянии ли он будет принять на себя новые нелегкие труды? Необходимо было свидеться и переговорить с ним, заручиться его словом. И Козьма Захарьевич отправился к нему для предварительных личных переговоров.

Летописи не сохранили нам положительных свидетельств о первом свидании двух великих людей, имевшем столь важное значение для великого дела, совершенного ими. Говорят, впрочем, что князь Дмитрий Михайлович сначала не придал никакого значения посещению нижегородского посадского старосты. Но когда этот староста, допущенный в опочивальню больного князя, с необыкновенным одушевлением заговорил о бедствиях и страданиях отечества, о необходимости неотложной помощи и о приготовлениях, начатых в его родном городе, князь сразу почуял в нем родственную себе душу. Забыв в эту минуту свои страдания, он приподнялся на постели и с горячим вниманием и сочувствием слушал задушевно-вдохновенную речь своего гостя.

Затем Минин перешел к прямой цели своего посещения и с таким жаром умолял князя сжалиться над бедствиями отечества и встать во главе имеющего составиться ополчения, что доблестный князь не мог не склониться на его убеждения. Подавая своему будущему сподвижнику руку и указывая на свой меч, Пожарский сказал: «Мужаемся и укрепимся о людех наших и о градех Бога нашего, и Господь сотворит благое пред очима Своима».

Таким образом, у одра болезни князя Пожарского предрешена была будущая участь нашего отечества!

Заручившись согласием князя Дмитрия Михайловича, Минин предложил на сходке своим согражданам выбрать его начальником ополчения. Предложение его было принято с единодушным согласием. «Хотим, хотим его, люб он нам!» – неслось со всех сторон. Тогда решено было отправить к нему посольство.

Воля Божья!
Пожарского избрали мы всем миром,
Ему и править нами. Глас народа –