Эволюция архитектуры османской мечети

.

Наиболее последовательно использование и сельджукских, и османских наработок можно проследить в памятниках бейлика Караман, распространившего свою власть на значительную часть Центральной и Юго-Восточной Анатолии и почти полтора века остававшегося основной, а затем единственной политической альтернативой османскому господству над Анатолией (бейлик был ликвидирован в 1483 г. в ходе Восточного похода Мехмеда II Фатиха). Целый ряд памятников середины XIV – середины XV в. в столице княжества Ларенде (совр. г. Караман) и в соседних городах (ларендские мечети Юнус Эмре, Хаджи бейлер, Дикбасан, Улу-джами в Эрменеке, Эски-джами в Гаферияте (Казимкарабекире)) представляют собой колонные базилики, интерьеры которых разделены на поперечные нефы стрельчатыми аркадами, несущими деревянные потолки. Возможно, членение залов небольших мечетей на поперечные нефы с помощью стрельчатых аркад по сирийско-артукидскому образцу и использование деревянных потолков следует считать характерными чертами небольших городских мечетей бейлика Караман; во всяком случае, перечисленные памятники демонстрируют единство конструктивно-планировочных решений, что позволяет объединить их в локальную группу. Подобную же консервативность местной архитектурной традиции следует отметить и в композиции караманидских медресе – дворовых с одним айваном, противолежащим входу (медресе Эмир Муса-бек в Ларенде, Оба около Аланьи, Ак-медресе в Нигде

), причем следование местным формам проявилось даже в реализации на территории Карамана прямого османского заказа, как показывает медресе Хатуние в Ларенде (1382)

.

Между тем архитектура бейликов (в том числе Карамана) не ограничилась упрощением сельджукских типов построек и воспроизведением уже опробованных моделей, но оказалась способна на самостоятельные планировочные, композиционные и конструктивные решения, причем довольно смелые даже по сравнению с достижениями раннеосманского зодчества. Так, в мемориальном комплексе Ак-текке («Белая обитель», 1370) в Ларенде зал мечети, чуть вытянутый по михрабной оси, перекрыт имеющим овальное основание большим куполом на низко опущенных парусах; основания минаретов, поставленных на северных углах зала, и выступы стен на северных углах играют роль необходимых в данной конструкции контрфорсов. Хотя к этому времени мастера северо-западной Анатолии уже активно экспериментировали с купольными перекрытиями, в синхронных османских мечетях диаметр куполов, опиравшихся либо на тромпы, либо на «турецкие треугольники», не превышал 10 м; поднятый на парусах купол Ак-текке достигает 13 м. Вероятно, своим происхождением конструкция перекрытий Актекке обязана не османским влияниям, а знаменитым сельджукским купольным медресе Коньи XIII в., в которых мощные тромпы были скрыты визуально схожими с парусами большими составными сферическими треугольниками. Явное конструктивное и композиционное достижение караманской архитектуры может быть объяснено прямым развитием сельджукских наработок, хотя ближайшим аналогом конструкции перекрытия Актекке-джами является более скромный купол на парусах в Худавендигар-джами, именно в это время возводимой в османской Бурсе Мурадом I, тестем Алаеддина Али Караманоглу

.

Архитектура Карамана не могла, да и не должна была развиваться в изоляции от османских влияний: сдержанное политическое противостояние двух наиболее могущественных эмиратов Анатолии не препятствовало контактам между ними, в том числе в области мусульманской архитектуры. В той же мечети Ак-текке можно отметить ряд архитектурных «османизмов», – закрытый с торцов портик с повышенным уровнем пола боковых ячеек, имеющих михрабные ниши, акцентирование угловых устоев (как в Орхание-джами в Биледжике). Однако именно в культовой архитектуре столицы Карамана уже в третьей четверти XIV в. появилось единое зальное пространство, перекрытое большим куполом, т. е. была реализована та задача, к решению которой спустя несколько десятилетий будут стремиться зодчие османских мечетей. Необходимо отметить также, что в ларендской «Белой обители» расширение подкупольного зала за счет добавления северного вестибюля произошло на десятилетие раньше, чем в раннеосманской Йешил-джами в Изнике

.

Ак-текке, Караман. План (по Кызылтану)

Ак-текке, Караман. Интерьер. Вид с северо-востока

Если архитектура бейликов Центральной и Восточной Анатолии могла опереться на не прерывавшиеся традиции зодчества Сельджуков Рума, то на приэгейском западе Малой Азии, исламизированном только в XIV в., таких традиций не было. Правители западных бейликов обошлись без заимствования сельджукской административной системы, создавая новые модели и экономических, и межрелигиозных отношений, при этом приспосабливая для своих нужд уже существовавшие типы мусульманской архитектуры. Сохранившиеся здания, позволяющие судить о направлении эволюции архитектуры эгейских княжеств, единичны, однако уцелели эти памятники не в последнюю очередь именно из-за своей архитектурной уникальности, которую османские власти оказались способны оценить даже в качестве образцов для собственной строительной практики

.

В первую очередь это касается Манисы, столицы бейлика Сарухан, позже ставшей фактически «вторым двором» османских султанов, куда наместниками для «стажировки» назначались наиболее перспективные престолонаследники и куда при необходимости удалялись женщины из монаршей семьи, выступавшие патронами местных архитектурных памятников.

Улу-джами в Манисе (1368–1376) Г. Крэйн охарактеризовал как «самую важную и интересную по планировке анатолийскую мечеть XIV в.»

План постройки представляет собой практически идеальный квадрат, разделенный на две почти равные части, – двор (29,9 х 16,9 м) и молитвенный зал (29,9 х 15,3 м). Обе части можно представить как абсолютно идентичные, состоящие из квадратных ячеек, расположенных по четыре на михрабной оси и по семь на поперечной, со слиянием девяти ячеек в единое пространство, примыкающее к южным стенам двора и зала, – в северной половине образуется открытый двор, окруженный галереей-рева-ком, а в южной – большая ячейка, перекрытая куполом на парусных тромпах. Основание купола диаметром 10,8 м покоится на выступах стены киблы и шести массивных столбах, имеющих на внутренней стороне угол, подчеркивающий октагональность подкупольного пространства. Треугольные ячейки, образующиеся в углах квадрата, в который вписывается октагон, перекрываются лотками; остальные 19 ячеек молитвенного зала перекрыты сомкнутыми сводами на стрельчатых арках.

Архитекторы Улу-джами Манисы вернули в планировку анатолийской мечети открытый двор-сахн, который уже в культовых зданиях Данишмендидов XII в. и Сельджуков Рума XIII в. был заменен световой ячейкой в интерьере молитвенного зала. Правда, открытая часть двора Улу-джами Манисы уменьшена до размеров подкупольной секции молитвенного зала и занимает лишь 9 ячеек из 28, но, тем не менее, двор четко отделен от молитвенного зала и имеет собственную поперечную ось, образованную проходами в восточной и западной стенах и акцентированную как понижением уровня пола, так и рядами сдвоенных колонн.

Улу-джами, Маниса. План (по Гудвину)

Улу-джами, Маниса. Интерьер.

Вид с северо-запада

Улу-джами, Маниса. Вид с юго-востока

Необходимо отметить, что все элементы плана Улу-джами Манисы, выглядящие новациями по сравнению с памятниками османской архитектуры, уже существовали в анатолийском зодчестве; более того – поперечная ориентация изолированного молитвенного зала и открытый двор, предоставляющий единственную возможность входа в зал, могут расцениваться как архаизмы – именно от них старательно избавлялись архитекторы Данишмендидов и Сельджуков Рума, превращая мечеть в продольную базилику и сливая пространства зуллы и сахна в зальном интерьере со световой ячейкой. План молитвенного зала саруханского памятника вызывает ассоциации с артукидскими мечетями XII в. – преобладанием поперечной оси, объединением нескольких поперечных нефов в подкупольной секции, октагональной постановкой опор, конструктивной необходимостью дополнительного северного нефа, принимающего распор купола по оси михраба. Однако зодчие мечети Манисы, пользуясь давно отработанными элементами, создали новую композицию: с одной стороны, объединили молитвенный зал и двор в единое и по высоте, и по пропорциям здание, уже самими размерами подчеркнув равенство двух частей сооружения; с другой – обеспечили доминанту купола в интерьере молитвенного зала: в данном случае не купол вводится в поперечную нефную базилику в качестве перекрытия максуры, а продольные нефы фланкируют с боков подкупольное пространство, подчиняющее себе правую и левую части интерьера.

Ранние мусульманские здания бейлика Ментеше демонстрировали предельно простую альтернативу развитым сводчатым конструкциям постсельджукских мечетей и куполам византийских церквей, но недолгое османское влияние, проявившееся после присоединения княжества к Османскому государству, оказалось столь значительным, что план и композиция Ильяс-бей-джами в Балате (1404), возведенной после восстановления независимости бейлика Тимуром, напоминают самые ранние османские мечети в Изнике и в Бурсе, однако строительные возможности, возросшие за несколько десятков лет, позволили перекрыть почти квадратную ячейку (18 X 18,5 м) куполом диаметром 14 м – самым крупным из современных ему анатолийских купольных перекрытий, поднятым на почти 18-метровую высоту.

Памятники анатолийских бейликов свидетельствуют о том, что накопленные в течение XIII в. конструктивные и типологические наработки вполне позволяли создавать композиции культовых зданий, составлявшие достойную альтернативу решениям, примененным в раннеосманских мечетях, и достижения мастеров бейликов могли служить ориентирами для зодчих северо-запада Малой Азии.

* * *

В течение четырех столетий с момента исламизации Анатолии в архитектуре северо-запада мусульманского мира накапливались предпосылки для возникновения нового типа архитектуры культового здания – зально-купольного. Именно пошаговое развитие зального пространства и понимания места купола в композиции молитвенного зала, эксперименты с конструкцией купольных перекрытий, исчезновение и возвращение двора в архитектурную композицию привели к появлению особой модели сооружения, которая во второй половине XV в. в османском зодчестве Стамбула приобрела композиционные характеристики «большой османской мечети».

Ильяс-бей-джами, Балат.

План (по Курану)

Ильяс-бей-джами, Балат. Вид с севера

Присоединение Юго-Восточной Анатолии к державе Великих Сельджуков сопровождалось выбором образцов для мусульманского строительства. Таким образцом для первой сельджукской мечети по целому ряду причин (географическая близость прототипов в Алеппо и Дамаске, подготовленность мастеров, следование династической риторике) стала омейядская традиция: в Улу-джами Диярбакыра были воспроизведены поперечно-базиликальный трехнефный зал с акцентирующим михрабную ось трансептом и обстроенный зданиями двор-сохн. Но уже в следующих мечетях, построенных в первой трети XII в. в Битлисе и Сиирте под формальным патронатом Великих Сельджуков, размеры молитвенного зала оказались резко сокращены, понефное стропильное перекрытие уступило место цилиндрическим сводам, из композиции культового здания исчез двор – очевидно, не востребованный как место совершения коллективной молитвы в условиях климата Курдистана. Анатолийские зодчие оказались способны на поиск самостоятельных конструктивных и композиционных решений в пределах избранной модели, что предопределило акцентирование архитектурного объема молитвенного зала и появление зально-купольной мечети.

Уже в течение XII в. в мусульманской архитектуре Анатолии сложились региональные модели базиликально-купольной мечети, связанные как с различиями в климате Северной Месопотамии и горных районов Каппадокии и Закавказья, так и с государственным патронатом в пределах княжеств Артукидов и Данишмендидов (эта же модель использована салтукидскими мастерами).

Артукидская модель, реализованная в памятниках Сильвана, Мардина, Дунайсыра, Урфы, демонстрирует зависимость от сирийской мечети: поперечная нефная базилика зала предваряется двором, причем в Улу-джами Мардина зал и двор имели одинаковые размеры, что говорит о пропорционировании плана здания. В артукидских мечетях появляются и принципиальные отличия от арабских прототипов: во-первых, граница между молитвенным залом и двором перестает быть проницаемой и превращается в полноценный фасад с входными порталами, михрабными нишами и архитектурным декором (сохранившимся в Дунайсыре и Сильване), что свидетельствует о продолжении процесса изоляции зала; во-вторых, михрабная ячейка плана зала увеличивается и охватывает два, а то и три нефа (в перестроенной мечети Сильвана), что вынуждает зодчих вводить дополнительные опоры для куполов на тромпах, выделяя подкупольное пространство в интерьере, а купол – в объеме молитвенного здания.

Еще более показательные изменения базилики «сирийского типа» произошли в культовой архитектуре Данишмендидов. С одной стороны, имело место конструктивное упрощение перекрытий – сохранившиеся памятники Кайсери и Сиваса приобрели плоские стропильные перекрытия (такое же легко реконструируется в Гюлюк-джами), поднятые на аркадах; с другой – данишмендидские мастера изменили ориентацию базилики с поперечной на продольную, что подчеркнуто и направлением разделяющих нефы аркад вдоль «оси ислама».

Наиболее яркие изменения коснулись сахна и михрабной ячейки: из композиции каппадокийской мечети исчез двор, видимо, малофункциональный в условиях прохладного климата и обильных осадков, зато в центральной части интерьера появилась световая ячейка, аналогом которой являются пока еще небольшие дворы синхронных иранских айванных мечетей. Выделение подобного композиционного центра предопределило и акцентирование поперечной оси, образуемой боковыми входами в зал, а последующее перекрытие таких сахнов сомкнутыми сводами или куполами с окулюсами потребовало усиления опор и вычленения планировочной ячейки в центре интерьера. Появление боковых входов в свою очередь вызвало необходимость изолировать здание мечети в застройке, обеспечить возможность прохода вдоль фасадов, а затем (при строительстве мечетей вне старых кварталов) вычленить здание в пространстве, превращая его в архитектурный объем и особо оформляя фасады.

Выделение в планировке базилик Артукидов и Данишмендидов михрабной ячейки, объединяющей примыкающие продольные и/или поперечные нефы, и перекрытие ее куполами на тромпах или парусах потребовало укрепления угловых столбов и придания им Г- или Т-образного сечения; это привело к созданию в интерьере купольной максуры, вычленяющей место перед михрабом и превращающейся в смысловой центр зала. Таким образом, «ось ислама» внутри мечети акцентируется световой ячейкой в центре композиции (в идеале – на пересечении осей) и максурой у стены киблы. Легко предположить, что один из векторов дальнейшей эволюции турецкой мечети будет связан с совмещением этих двух акцентов.

Данишмендидская модель культового здания была положена в основу «официальной сельджукской мечети», сформировавшейся в начале XIII в. в архитектуре Конийского султаната. Целый ряд памятников, возведенных под непосредственным патронатом султана или членов его семьи в наиболее важных городах Рума, в том числе в центрах присоединенных уделов мелких князей, демонстрируют единство планировки и композиции – продольные базилики с выделенной купольной максурой и световой ячейкой в центре интерьера, компенсирующей отсутствие двора. Такая унификация мечетей, строящихся по заказу правящей династии, соответствует хорошо описанным процессам проявления «унитарного стиля Алаеддина» в управлении государством, подчинении исламских институтов и культурной политике. Создание модели «официальной сельджукской мечети», отвечающей задачам государственной пропаганды, дополненное формированием «сельджукского портала» как индикатора монаршего заказа, должно расцениваться как один из наиболее ярких примеров программного использования мусульманской культовой архитектуры в качестве инструмента политической риторики

, и этому примеру позже будет следовать «большая османская мечеть».

Среди новшеств архитектуры Рума следует выделить активное использование разнообразных сводчатых конструкций – разнонаправленных цилиндрических (Хуанд-хатун-джами и перестроенная Гюлюк-джами в Кайсери, расширенная Улу-джами в Эрзеруме), сомкнутых, крестовых, зеркальных, сложных нервюрных, зонтичных (Дивриги, Малатья, Кайсери), что свидетельствует о широких контактах мастеров и знакомстве как с сирийско-артукидскими и иранскими аналогами, так и с христианскими памятниками

.

Превращение Сельджуков Рума в вассалов ильханов, ослабление и формализация политической власти султанов, дробление династии привели к резкому сокращению монаршего архитектурного патроната во второй половине XIII в. и постепенному исчезновению типа «официальной сельджукской мечети»

. Крупные культовые здания, возводимые самими султанами или членами их семей (Улу-джами в Девели, Ахмед-паша-джами в Токате), явились плодами не «госзаказа», а личной инициативы и личного же финансирования

. Модель «официальной мечети» была использована при перестройке в молитвенные здания караван-сараев и возведении нескольких новых построек (Хаджи Кылыч-джами в Кайсери, Улу-джами в Байбурте, Эшрефоглу-джами в Бейшехире), однако речь должна идти лишь об инерции авторитетного архитектурного типа; тем не менее в новых городских мечетях бережно сохранялись закрепленные в домонгольских сельджукских памятниках визуальные элементы государственной парадигмы.

Изменение системы архитектурного патроната привело к появлению новых групп заказчиков (верхушка сельджукской и монгольской администрации); изменился и сам заказ – во второй половине XIII в. его объектом стали прежде всего небольшие квартальные мечети (месджиты), дервишеские обители (текке), медресе, благотворительные сооружения (больницы, ханы, имареты). Применительно к этим типам активно разрабатывались композиции купольных зданий, среди которых следует особо выделить восходящую к иранской айванной планировке специфическую для Анатолии модель купольного медресе, в которой небольшой центральный двор был превращен в зал, перекрытый куполом с окулюсом (медресе Бюйюк Каратай и Индже минаре в Конье). Световая купольная ячейка, функционально аналогичная двору-сохну, как центр композиции, дополненной расположенным по оси айваном и боковыми кельями, была в дальнейшем использована в модели османской мечети-завие, а составные сферические треугольники, маскирующие опорные тромпы куполов, повлияли на огромные паруса караманидских текке.

Типологическое «распыление» позднесельджукской мусульманской архитектуры стало основой для формирования зодчества анатолийских бейликов XIV в. Сохранившиеся памятники демонстрируют преемственность развития архитектуры XIV в. по отношению к зодчеству Сельджуков Рума. В период монгольского сюзеренитета и после распада Конийского султаната ни один из появившихся ранее в Анатолии типов мусульманской архитектуры – «официальная мечеть», месджит, текке, айванное и купольное медресе – не исчез; в разной степени их планировочные и композиционные решения были использованы мастерами тюркских княжеств, в том числе Османского государства. Дальнейшая эволюция унифицированного стиля, определенного госзаказом, в условиях политической раздробленности привела к акцентированию различных предпочтений и выделению региональных вариантов, каждый из которых опирался на различные новации мастеров Конийского султаната.

Очень часто образцами для мастеров бейликов становились географически наиболее близкие сельджукские памятники, а в ряде случаев зодчие старались «цитировать» наиболее характерные черты мечетей или медресе Конийского султаната в пределах одного города (мечети Нигде, медресе Эрзерума), что создавало видимость преемственности форм и сохранения местных архитектурных школ. Ориентация на существовавшие образцы не препятствовала архитекторам экспериментировать с уже имевшимися типами мусульманских зданий, например, сочетая айванную планировку медресе с купольным перекрытием двора (ильханидское медресе Якутие в Эрзеруме), соединяя композицию месджита с портиком текке (джандаридская Ибн Наджар-джами в Кастамону), совмещая под одним куполом мечеть, мавзолей и завие, но вынося за пределы здания жилые помещения-табхана (Ак-текке в Карамане).

История архитектуры бейликов – как и политическая история большинства из них – оказывается звеном между сельджукским зодчеством (общей основой) и господством османских форм в результате включения всей Анатолии в состав Османского государства. Продолжительность существования локальных традиций (там, где о них можно говорить), интенсивность поисков и оригинальность решений по целому ряду причин оказались разными, однако некоторые новации, примененные в культовых памятниках княжеств, опередили находки османских архитекторов и были позже использованы в османских мечетях. Особо следует выделить увеличение размера куполов на парусах, получение единого зального пространства, перекрытого одним куполом, и расширение интерьера за счет введения северного вестибюля, достигнутые в караманском Ак-текке, и разработку композиции мечети, основанной на модульном равенстве купольного зала и двора, в Улу-джами саруханской Манисы.

Именно Улу-джами в Манисе во многом предопределила появление через несколько десятилетий «большой османской мечети» как особого типа культовой архитектуры:

– во-первых, в композицию молитвенного здания был возвращен двор, окруженный широкими галереями;

– во-вторых, двор мечети получил собственную поперечную ось, образованную боковыми проходами и акцентированную понижением уровня пола и рядами сдвоенных колонн;

– в-третьих, в поперечно вытянутом зале октагональное подкупольное пространство перед михрабной нишей было развито из максуры в композиционную доминанту интерьера, подчинившую себе боковые части зала без ущерба для конструкции нефов (в отличие от артукидских и данишмендидских памятников);

– в-четвертых, за счет равной высоты стен и единства кладки произошло объединение зала и двора в один архитектурный объем, расчлененный лишь двумя ярусами оконных проемов и входными порталами, что обеспечило доминанту купола на барабане, ощутимую, правда, только на удалении от здания.