– Об истории? – переспрашивает Абель.
– Ага. Вы и без меня об этом, наверное, задумывались, но мюзикл был написан довольно давно, и мне хотелось бы обсудить с вами, как осовременить…
– Он был написан в две тысячи втором, – поправив очки, перебивает меня Абель Пирс. – Не так уж и давно.
– Все так, – соглашаюсь я, стараясь не выдать, как удивлена прохладце в его голосе, – но написан он по мотивам фильма тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года. Да и две тысячи второй довольно…
– Осовременить каким образом? – спрашивает Абель. – Разбавить подростковым сленгом? Чтобы Милли сказала: «Йо, я тут иду вообще-то, бро», когда столкнется с Джимми?
Господи, все это настолько не в кассу. Что шутка, что сленг. Видимо, об азиатских персонажах этого мюзикла Абель все-таки не задумывался. А может, и наоборот – это просто я непонятно объясняю.
– Я, э-э, имела в виду скорее образы персонажей. Вот, например, миссис Мирс – карикатурный персонаж из-за сильного китайского акцента…
– Это для комического эффекта. Она и должна быть из ряда вон.
Решимость тоже покидает меня, идеи стремительно несутся в бездну. Если бы он хоть раз дал мне договорить, мы бы друг друга поняли, я уверена. Режиссеры в Фэрроу обожали, когда я приносила свои предложения, и всегда поддерживали инициативу что-нибудь изменить, сделать по-новому.
– Это я понимаю, – осторожно говорю я, – и миссис Мирс действительно очень смешная. Но меня волнует, как ее образ будет воспринят, ну, скажем, современной аудиторией. И ее приспешники – Чин Хо и Бун Фу? Слегка стереотипные со своим ломаным английским. Не знаю, все они кажутся какими-то картонными. Я… У меня просто есть пара идей, как сделать их более убедительными. Если вы не против, я бы с удовольствием поделилась ими с вами.
Абель Пирс не отвечает, а я не в силах поднять на него взгляд, боюсь прочесть в его лице что-то не то. Я понимаю, что взбесила его этим разговором. И если за годы участия в мюзиклах я что и поняла, так это то, что взбешенный режиссер не возьмет тебя на главную роль. Какой бы талантливой ты ни была.
У меня есть примерно три минуты, чтобы все исправить.
– К примеру, – неторопливо начинаю я, – в песнях миссис Мирс есть пара строк, которые мы могли бы немного изменить, добавить сатиры, понимаете? И, думаю, мы могли бы намекнуть зрителям, что работорговля в Восточной Азии не так уж развита. Потому что ничего подобного, конечно, не было. И мы могли бы прояснить, что занимается этим… Только миссис Мирс. Или пытается заниматься. А насчет Чин Хо и Бун Фу – думаю, мы могли бы подправить пару их реплик, чтобы их мечты выглядели правдоподобнее. – Я делаю паузу. – Надеюсь, я понятно все объяснила.
Абель Пирс встает, офисное кресло откатывается назад и врезается в стол. Я наконец смотрю ему в лицо, но выражение на том нечитаемое.
– Все это звучит интересно, мисс Хоанг, – говорит он. – Может, пришлете мне свои идеи на электронную почту, а я их потом просмотрю?
– Правда?
– Конечно. Люшес Браун – ломающая границы образовательная программа, созданная для того, чтобы театральная молодежь проявляла себя. Чтобы вы выходили отсюда более сильными. Более мудрыми. Более опытными актерами.
Я киваю, слова «проявляла себя» и «более опытные актеры» крутятся у меня в голове.
– И этот мюзикл покажет, готовы ли вы проявиться, – продолжает Абель Пирс. – Но я знаю, – он делает шаг ко мне, его внушительная фигура нависает надо мной, – что любой здешний опыт принесет вам пользу.
Договорив, театральный режиссер заводит руку мне за спину и нажимает на ручку двери. Та распахивается.
– А теперь, если позволите, я бы хотел прочесть еще одну главу, прежде чем вы, хулиганье, завалитесь обратно в класс. Буду ждать от вас письма.
– Да, – выдавливаю я – воздуха не хватает, несмотря на то что я даже не шевельнулась. – Сейчас же отправлю. Спасибо, э-м-м, Абель. Мистер Пирс.
– Можно просто Абель. До встречи, мисс Хоанг.
– Пока.
Я ухожу, стук каблуков гулко отдается в пустом коридоре. Что ж, этот разговор прошел не совсем так, как ожидалось, но я добилась своего, так? Как добиваюсь всегда. Абель Пирс выслушал мои идеи и действительно готов их обдумать. Я считаю, что это успех. Более того, он назвал программу «ломающей границы». И, может, он впечатлился тем, что я обратилась к нему напрямую. Определенно очко в мою пользу. Я расправляю складки резинки, удерживающей мой неприлично пышный хвост. Жаль, что Ариэль здесь нет. Она бы помогла мне написать безупречное письмо. Она – самый умный человек, которого я знаю.
Жаль, что она столько всего пропускает.
10
Джиа
Моя комната, может, и невелика, но солнечный свет заползает во все щелочки и окрашивает мне ноги медовой глазурью. В такой летний полдень, как сегодня, кажется, что все не так уж плохо. На миг все исчезает: и радиомолчание со стороны Ариэль, и обиженные угрозы Эверет, даже моя собственная тревога, сдавившая все внутренности, как слишком тугая шнуровка. Сунув телефон и скетчбук под мышку, я открываю окно и, пригнувшись, вылезаю на площадку пожарной лестницы. Устраиваюсь поудобнее на ребристой металлической поверхности и разглядываю мир.
Маму бесит, что я сюда выбираюсь. Говорит, это слишком опасно – если оступлюсь, то могу провалиться между полом и перилами и упасть на горы мусора недельной давности, что громоздятся у ресторана. Но мне плевать. Это мое любимое местечко. К тому же мое падение смягчат засохшие булочки с пастой из красных бобов и картонные упаковки от яиц.
Комната, где живут бабуля и Сиси, больше, но их окно выходит на кирпичную стену. С пожарной лестницы открывается вид на презираемый родителями новый ресторанный комплекс – зато деревья перед ним аккуратно подстрижены, а мощеный дворик каждую ночь подметают уборщики и выглядит он всегда безупречно. Через дорогу мистер Са в майке курит сигару у себя на балконе, облокотившись на сложенные стопкой пластиковые садовые кресла. Иногда он машет мне, и я машу ему в ответ.
Если бы я рисовала свой район в стиле аниме, то изобразила бы пузатых китайцев, курящих на балконах, чуть ниже – владельцев ресторанчиков и официантов в фартуках, а между нами – огромные стеклянные многоэтажки, населенные парами в легинсах для йоги и толстовках с воротником на молнии. И тут случился бы взрыв. Одному персонажу из небоскреба и одному с кухни пришлось бы объединить силы и спасти мир – и заодно, конечно, влюбиться друг в друга. И во Флашинге, Квинс, все изменилось бы до неузнаваемости. Я прячу колени под свою свободную футболку. Моя жизнь никогда не изменится до неузнаваемости.
На телефон приходит уведомление, и я оживляюсь, надеясь, что это Ариэль пишет, что все у нее хорошо. Но это не она. На экране отображается новое имя.
Привет, Джиа, это Акил!!!
Энтузиазм в этих восклицательных знаках бросается в глаза, тело охватывает щекотка, будто я погрузилась в газированный лимонад. Я стараюсь не выронить телефон – Акил набирает сообщение.
Мама говорит, что около ботсада сегодня фермерский рынок, а я обожаю свежие фрукты и овощи. Ты там, наверное, уже бывала, но может, все-таки проведешь мне экскурсию? Обещаю вести себя как приличный турист ;)
Я озадаченно разглядываю подмигивающий смайл, хлопаю глазами и все смотрю на него. В горле пересыхает. Часть меня жаждет немедленно расплавиться на этом самом месте. Но другая часть – более отважная, как сказала бы Эверет, – представляет меня через пятнадцать минут, в голубом летнем платье в цветочек и сандалиях на тонких ремешках, шагающей навстречу парню с самой обаятельной улыбкой, какую я видела в жизни.
Я натягиваю футболку на лицо. Он будто знает, что походы на фермерский рынок – мое любимейшее летнее занятие. У меня никогда нет денег покупать что-либо, но я обожаю сидеть на скамейке посреди букетов в пленке и витрин с пирожными, зарисовывая спелые помидоры, пышные круассаны, детей в колясках и лавочников, которые всегда угощают меня выпечкой, словно знают, что та мне не по карману. Могу сидеть там и рисовать, рисовать, пока не занемеют ладони.
Я заношу руку над телефоном. Мама с папой внизу в ресторане, бабуля спит, Сиси тоже давно не слышно. Может, даже получится улизнуть без лишнего шума. Но повода сходить на фермерский рынок у меня нет – весомого точно, – и я не могу просить у мамы деньги, когда кассы наполовину пусты, а официанты ворчат из-за чаевых. Что скажет Акил, когда его сумка заполнится ремесленным хлебом и арбузами, а я в свою не положу ничего?
– Ай-яй, Джиа, что же ты делаешь?
Мама врывается ко мне в комнату, руки скрещены на груди, на плече – кухонная тряпка. Она открывает окно и высовывается наружу.
– Сколько раз мне повторять, а? – Она тянет меня за локоть, я наполовину здесь, наполовину там. – Здесь же все на одном честном слове держится. Ты можешь пострадать.
Маме удается схватить меня за обе руки, я перекидываю ноги через подоконник и, снова оказавшись у себя в комнате, падаю на пол.
– Я цела, – сообщаю я.
Мама качает головой.
– Я заглянула сюда сказать, что ушла на перерыв пораньше. И могу присмотреть за бабулей и твоей сестрой.
– Правда? – спрашиваю я, не в силах скрыть восторг, что бурлит у меня внутри.
– Правда-правда, – говорит мама, скривившись при виде моей смятой пижамы. – Можешь даже не отпрашиваться. Я знаю, куда ты собралась. У тебя есть час. Один час, ясно? А потом – домой. Иначе я на смену опоздаю.
– Один час, – повторяю я, – хорошо.
Должно быть, это судьба. Я скидываю футболку и надеваю то самое нежно-голубое платье, пока мама не передумала и не заставила меня остаться с Сиси, которая все разрисовывает себе лицо фломастерами. Схватив скетчбук и рюкзак, я пулей вылетаю из комнаты в коридор. Вслед мне шлепают мамины сланцы.