Король-предатель. Скандальное изгнание герцога и герцогини Виндзорских

Вторая жена Драммонда, Гонора, утверждала, что в то время как три сестры Эдвины унаследовали орлиный нос своего отца, у Эдвины был вздернутый нос, как у принца. В 1937 году, когда она заканчивала школу в Германии, она видела принца во время его визита к Гитлеру. Связи между двумя семьями продолжились, когда Георг VI стал крестным отцом сына Драммонда Джорджа от второго брака, а принцессы Елизавета и Маргарет учились верховой езде в Питсфорде. Позже Эдвина вышла замуж за Эрика Мирвилла, который служил во Французском иностранном легионе, и переехала в Ирландию, где умерла в 1980-х годах[154 - Sunday Times, 11 July 1999.].

Более убедительный довод можно привести в пользу актера Тимоти Сили (родился 10 июня 1935 года), чья мать Вера была сестрой Фреды Дадли Уорд. Герцог Виндзорский, в то время принц Уэльский, был шафером на свадьбе Веры с Джимми Сили в 1925 году и крестным отцом сестры Тима Элизмы. Принц и Джимми Сили подружились на охоте, и Эдуард часто гостил у Сили в Ноттингемшире. Семья Сили позже скептически отозвалась об этой истории, которая была впервые раскрыта писателем Джоном Паркером, и отказалась говорить об этом, но после смерти герцога адвокаты Эдуарда связались с Сили[155 - Anthony Camp. Royal Mistresses and Bastards: Fact And Fiction 1714–1936.: Society of Genealogists, 2009. P. 398, и John Parker. King of Fools.: St Martins, 1988. Pp. 71–72. Сили написал предисловие к последнему. Члены семьи предположили, что на самом деле Элизма была ребенком герцога.].

«На протяжении многих лет различные авторы/репортеры связывались с Тимом для интервью/статей, но ответ всегда был один и тот же: ему это неинтересно, – твердо сказала его жена Камилла. – Он чрезвычайно сдержан… Мы бы не хотели никоим образом стать частью тех недостойных историй, что ходят вокруг Королевской семьи»[156 - Camilla Seeley to author, 25 August 2020.].

* * *

Тем временем, Виндзоры по-прежнему находились в подвешенном состоянии. Чипс Чэннон записал в своем дневнике в марте 1938 года:

«Тревожные новости о Виндзорах: они обедают в одиночестве вечер за вечером, игнорируемые, презираемые французами и пренебрегаемые англичанами. Герцог Виндзорский, конечно, настроен очень прогермански; он утверждает, что, останься он на троне, немецкий переворот в Австрии никогда бы не произошел. «Я должен был обратиться лично к Гитлеру», – патетически сказал он Китти Браунлоу. Ему так одиноко, так скучно»[157 - 26 March 1938, Simon Heffer, Henry ‘Chips’ Channon. The Diaries 1918–38.].

Журналист Колин Брукс, столкнувшийся с парой в Спортивном клубе в Монте-Карло в том месяце, представляет их портрет в то время:

«Возглавляя небольшую группу людей, сквозь кланяющихся чиновников прошла маленькая, поджатая, темноволосая женщина, с царственной осанкой, за ней следовали двое невзрачных лиц, а затем миниатюрный мужчина со светлыми волосами, очень красным лицом и поведением напоминающий счастливого мальчика-бакалейщика. Это был герцог Виндзорский. На мой взгляд, он выглядел загорелым, здоровым и гораздо более собранным, чем когда я видел его в последний раз. Он не теребил галстук, его руки были засунуты в карманы брюк. Центром внимания на той маленькой вечеринке была она, а не он. Ее лицо стало ощутимо жестче – она вообще воплощение жестких линий, темные волосы разделены пробором и приглажены, как у нарисованной голландской куклы, жесткая линия рта, жесткий взгляд, строгое черное платье с жестким контуром»[158 - 27 March 1938, N. J. Crowson, Fleet Street, Press Barons & Politics: The Journals of Collin Brooks.: Cambridge University Press, 1998. Pp. 202–203.].

В мае 1938 года Виндзоры нашли себе летнюю виллу, взяв в аренду на десять лет замок де ла Кроэ, расположенный на полуострове Кап д’Антиб, у вдовы владельца британской газеты сэра Помероя Бертона. Построенный в начале 1930-х годов, он стал известен как «Замок Руа», поскольку его последовательно занимали Виндзоры, король Бельгии Леопольд III и королева Италии Мария Хосе[159 - Греческий судоходный магнат Аристотель Онассис владел замком с 1950 по 1957 год, продав его после того, как его жена Афина Ливанос застала его в постели со своей подругой, светской львицей Жанной Райнлендер. Затем дом был приобретен шурином и деловым соперником Онассиса Ставросом Ниархосом, который купил его для своей жены Евгении Ливанос, сестры Афины. С 2001 года им владеет российский бизнесмен Роман Абрамович, который, как полагают, потратил на восстановление замка 30 миллионов фунтов стерлингов.].

Трехэтажная, сверкающая белая вилла с зелеными ставнями и соответствующими навесами, за высокими стенами и живой изгородью раскинулись почти на пять гектаров сады и леса с елями, соснами, тисами, эвкалиптами и кипарисами, между которыми петляла узкая дорога из порта. Был там и теннисный корт, помещения для прислуги, теплицы, гаражи, а по обе стороны от входных ворот располагалось по небольшому домику, в котором размещался персонал.

Дом был построен вокруг огромного центрального зала, в котором доминировало красно-золотое знамя герцога ордена Подвязки, которое проходило по всей глубине дома, из которого выходили большие комнаты с потолками высотой семь с половиной метров и высокими зеркальными дверями. Справа от холла находилась столовая, в которой могли разместиться 24 человека и где висела картина Альфреда Маннингса «Принц Уэльский на лесной ведьме», в то время как слева находилась гостиная и библиотека.

Все было украшено их подругой Элси Мендл в цветах Букингемского дворца – белом, красном и золотом. Обеденные стулья были из красной кожи с черными и золотыми спинками, в красно-белой библиотеке доминировал огромный портрет королевы Марии над мраморным камином, стоял рояль «Стейнвей», на котором герцог играл – когда герцогиня отсутствовала. Над каминами и на многих дверях висели зеркала – признак стиля Уоллис – в интерьере также присутствовали стекло, фарфор, мебель и постельное белье из форта Бельведер и Йорк-хауса.

Мраморная лестница вела в галерею второго этажа и спальни: спальня Уоллис, украшенная изображениями в стиле тромпе, символизирующими ее прошлое – одна из них представляла собой колоду карт с королем червей, падающим вниз, – в нежно-розовом и абрикосовом цветах, его – в алом и бежевом. Ванная комната Уоллис была выдержана в алых и черных тонах, в ней стояла позолоченная каменная ванная со скульптурами из лебединых шей по краям.

Были в доме и две комнаты для гостей на первом этаже – Розовая комната и Венецианская комната в красно-золотом цвете, с двумя антикварными кроватями и венецианским сундуком с изогнутым фасадом; а затем еще четыре комнаты для гостей на втором этаже – Директория, Голубая комната, Веджвуд и Тойл де Жуи – каждая с парой антикварных кроватей, коврами, занавесками, покрывалами, подушками, полотенцами и даже канцелярскими принадлежностями соответствующих цветов.

На вершине виллы находился пентхаус, куда можно было подняться на лифте, который герцог назвал «Бельведер»: смесь кабинета, личной гостиной и покоев адмирала флота, где телескоп позволял ему смотреть на море. Он был украшен корабельным хронометром, принадлежавшим Георгу V, медным колоколом и барометром, а также трофеями для гольфа и охоты, фотографиями его родителей и примерно полудюжиной фотографий Уоллис.

«На двух низких встроенных полках из необработанного дуба хранилась коллекция крошечных игрушек и сувениров герцога – результат увлечения на протяжении всей жизни», – вспоминала Дина Худ, которая в тот период работала секретарем герцога. Также она писала:

«Многие маленькие фигурки были забавными; некоторые довольно трогательными, как маленький набор мебели для кукольного домика в черно-золотом цвете, который включал дедушкины часы, экран и письменный стол с книжным шкафом над ним. На подносе стоял крошечный игрушечный чайный сервиз, миниатюрный столик с шейкером для коктейлей и стаканами на нем и книжный шкаф, полный книг. Одна полка была полностью посвящена игрушечным животным: собачке в конуре и собачке на стуле, двум забавным поросятам, маленькой белой лягушке и крошечному зеленому ежику с розовыми иголками»[160 - Dina Wells Hood. Working for the Windsors.: Wingate, 1957. P. 61.].

Снаружи дома была терраса в форме полумесяца с шестью колоннами, обращенная к морю. К морю также вели высеченные в скале ступеньки, в скалах был вырублен бассейн и стояли два небольших павильона для переодевания с красно-белыми навесами. Над ними развевался штандарт принца Уэльского.

На Виндзоров работало шестнадцать слуг, в том числе два шофера, дворецкий и знаменитый французский шеф-повар Пинаудье, все они были одеты в личную ливрею, разработанную герцогом: алые пальто с золотыми манжетами для официальных случаев и черные костюмы с жилетами в малиновую, белую и золотую полоску в течение дня. На летний период были сшиты легкие костюмы из светло-серой альпаки, в то время как в Париже они носили черные костюмы с жилетами в малиновую, белую и золотую полоску с серебряными пуговицами и алыми жилетами с золотым воротником для официальных обедов.

В герцогскую корону на серебряных пуговицах серой ливреи из альпаки, которую носили дворецкий и лакеи, и на всем, начиная от униформы, писчей бумаги, карточек меню, постельного белья и заканчивая спасательными кругами, висящими у бассейна, были вплетены буквы УЭ. Большинство вечеров они ужинали на открытом воздухе за W-образным столом на террасе с видом на море с изысканными блюдами, такими как дыня с томатным льдом и яйца в крабовом соусе. Парикмахер приходил ежедневно, маникюрша – два раза в неделю.

В доме настаивали на соблюдении королевского протокола: гости кланялись или делали реверансы обоим Виндзорам, впервые увидев их утром, в то время как секретарше герцога приходилось стоять, пока она писала под диктовку. Уоллис называла своего мужа «Дьюк», а сама всегда была «Ваше королевское высочество». Эта фантазия поддерживала их отношения. Короче говоря, все это было попыткой воссоздать ту жизнь, которую они потеряли.

«Я сидел рядом с герцогиней. Он устроился напротив. Они часто называли друг друга «дорогой/дорогая». Я часто называл его «Ваше королевское высочество» и все время «сэр». Я называл ее «герцогиней», – писал Гарольд Николсон своей жене после ужина с Виндзорами в доме Сомерсета Моэма в августе 1938 года. И добавлял:

«Невозможно отделаться от его очарования, очарования и печали, хотя, должен сказать, он казался достаточно веселым. У них здесь вилла и яхта, и они ездят туда-сюда. Он копается в саду. Но трогательно то, как он чувствителен к ней. Из того, что она сказала, мне было совершенно ясно, что она надеется вернуться в Англию. Когда я спросил ее, почему она не купила где-нибудь собственный дом, она ответила: «Никогда не знаешь, что может случиться. Я не хочу провести всю свою жизнь в изгнании»[161 - 5 August 1938, Nigel Nicolson (ed.), Harold Nicolson. Letters and Diaries 1930–1939.: William Collins, 1966. Pp. 351–352.].

В течение этого периода дворец неоднократно предпринимал попытки занять какое-то положение в Виндзорах. «И король, и королева недавно говорили со мной о герцоге и герцогине Виндзорских и упомянули чувство горечи, которое они, как известно, испытывают по отношению к их величествам и другим членам королевской семьи», – написал лорд Галифакс сэру Эрику Фиппсу, послу Великобритании в Париже, 3 мая 1938 года. «Они предположили, что было бы неплохо сделать что-то, чтобы избавиться от этого чувства, если бы герцога и герцогиню пригласили поужинать по какому-нибудь подходящему случаю в посольстве»[162 - F0 800/326, TNA.].

Но оставалось опасение, что Виндзоры могут опередить нового короля. В июле 1938 года, когда Георг VI и Елизавета посетили Францию с государственным визитом, Виндзоры дипломатически зафрахтовали 200-тонную моторную яхту на шесть недель и отправились в круиз по западному побережью Италии с Германом и Кэтрин Роджерс, хотя Министерство иностранных дел отговорило их от пребывания у друга Уоллиса, архитектора Джорджа Себастьяна, в Тунисе, где была большая община итальянцев.

«Ты помнишь, как я была несчастна, когда ты сообщил мне о своем намерении жениться и отречься от престола, и как я умоляла тебя не делать этого ради нас и ради страны. Ты же, казалось, не собирался придерживаться какой-либо точки зрения, кроме своей собственной, – написала королева Мария своему сыну в июле, добавив: – Мои чувства к тебе как матери остаются прежними, и то, что мы расстались, и причина этого огорчают меня без слов. В конце концов, всю свою жизнь я ставила свою Страну превыше всего остального, и сейчас я просто не могу измениться»[163 - James Pope-Hennessy. Queen Mary.: Allen & Unwin, 1959. P. 575.].

Но отношения внутри семьи оставались напряженными, чему не способствовала взаимная антипатия между новой королевой Елизаветой, которую Уоллис называла «Куки», и Уоллис, которую Елизавета никогда не называла иначе чем «Эта женщина».

В конце августа Монктон был вызван в Балморал, где присоединился к Невиллу Чемберлену, сменившему Стэнли Болдуина на посту премьер-министра, чтобы обсудить возможный визит герцога в Великобританию в ноябре 1938 года. Чемберлен хотел, чтобы с ним «как можно скорее обращались как с младшим братом короля, который мог бы забрать некоторые королевские функции из рук своего брата», – записал лорд Биркенхед в своей «жизни Монктона», основанной на частных документах. Король «не был принципиально против мнения премьер-министра», но королева была против предоставления ему «какой-либо эффективной сферы деятельности» на том основании, что он представлял угрозу для ее мужа, который был «менее поверхностно одарен искусствами и милостями, которые нравятся»[164 - Birkenhead, p. 169.].

Дискуссии продолжались всю осень, без каких-либо изменений в отношении королевской семьи и растущих опасений, что герцог может стать объединяющим центром для фашистов Мосли и других организаций[165 - В июне 1938 года «Приспешники чести», основанные отставным адвокатом Робертом Элтоном, безуспешно пытались добиться отмены Закона об отречении, а «Друзья герцога Виндзорского в Америке» начали кампанию, чтобы «прекратить притеснения против него и вернуть ему законное, полезное место среди народов». Sunday Dispatch, 8 January 1939.]. «Меня предупредили в самых решительных выражениях… что такой визит… вызовет решительный протест и споры», – написал Чемберлен герцогу, сообщая об общественном мнении по поводу визита в Виндзор весной 1938 года. Он получил почти 200 писем, и «из этих писем более 90 процентов, так или иначе, выражают мнения, неблагоприятные для этого предложения».

Это было подтверждено Специальным отчетом. «В кругах, связанных с прессой, открыто заявляется, что герцог Виндзорский поддерживал связь с некоторыми владельцами газет с целью начать рекламную кампанию в этой стране, чтобы создать атмосферу, благоприятную для его возвращения»[166 - 5 January 1939, MEPO 10/35, TNA.].

Было ясно, что Виндзоров следует держать подальше от Британии.

Глава 7. Обратный отсчет до войны

В октябре 1938 года, когда срок аренды в Шато-де-Ла-Май истек, Виндзоры взяли внаем на десять лет особняк недалеко от Булонского леса и гольф-клуба «Сен-Клу». Дом № 24 Бульвар Суше, в 16-м округе, представлял собой четырехэтажный таунхаус на небольшом угловом участке с видом на мощеную площадь, окруженный высоким железным забором и густыми живыми изгородями. Внушительная парадная дверь вела в украшенный колоннами вестибюль с черно-белым полом из каррарского мрамора и белыми колоннами. В каждом углу зала в зеркальной нише стояла высокая белая кариатида с короной из свечей на голове.

Слева в их апартаменты вел небольшой лифт, а справа изогнутая лестница из белого мрамора с зеленым ковром шла к четырем взаимно проходным приемным, построенным вокруг большой центральной площадки – официальной гостиной, небольшому салону, столовой и банкетному залу.

Здесь было 16 слуг, в том числе: Джеймс Хейл, английский дворецкий, который ранее работал у Шарля Бедо и был известен как «дворецкий с золотым голосом»; французский шеф-повар месье Дио, ранее шеф-повар герцога Альбы; австрийский камердинер Рудольф Копп и шофер Карл Шафранек; лакеи-французы и англичане; две английские горничные; и, специально для Уоллис, английский шофер Тони Вебстер и горничная швейцарского происхождения[167 - На бьюике Уоллис в крошечной рамке в форме ромба на одной из дверей маленькими простыми золотыми буквами инициалы были выгравированы УУС – Уоллис Уорфилд Симпсон.].

Большой проблемой оставалась безопасность, для чего Виндзоров везде сопровождали несколько сотрудников британской и французской полиции, даже когда герцог играл в гольф. Обедала или ужинала пара в ресторанах с друзьями, или же наносила визиты кутюрье, модисткам, ювелирам, антикварным магазинам, – снаружи всегда ждал чиновник, а на страже у входной двери стоял жандарм.

Новый дом стал их проектом, способом продемонстрировать свою любовь друг к другу. «Она неустанно искала подходящую мебель, ковры, материалы, лампы и безделушки. Уоллис близко познакомилась со всеми, большими и маленькими, антикварными лавками в Париже, – вспоминала Дина Худ. – Все, что касалось дома, вызывало у герцогини всепоглощающий интерес. Помимо мебели и безделушек, она собирала фарфор, посуду, серебро и белье»[168 - Hood, Working for the Windsors, p. 41.]. Уоллис не была готова отдать 8000 фунтов стерлингов за одну мейсенскую фигурку или 30 000 фунтов стерлингов за пару канареечных бриллиантов – обычно покупала за наличные, чтобы избежать налогов[169 - Эквивалент 550 тысяч фунтов стерлингов и чуть более 2 миллионов фунтов стерлингов.].

Супруги почти ничего не ели в течение дня, герцог предпочитал проводить обеденный перерыв на поле для гольфа, зная, что мало кто из французов отважится выйти на улицу в такое время. Вместо этого, вспоминал Худ, он мог заказать легкий поздний завтрак, который «состоял из тушеных фруктов или открытого фруктового пирога, подаваемого со сливками, в сопровождении диетического печенья и слабого чая. Он очень любил фруктовые пироги, особенно апфельштрудель, который впервые попробовал в Австрии»[170 - Hood, p. 41.].

Их внимание было сосредоточено на вечерах, они устраивали два званых ужина каждую неделю и большинство других вечеров проводили вне дома. «Никогда в жизни я не работал так усердно, – вспоминал дворецкий Джеймс Хейл, работавший как в Ла-Крое, так и на бульваре Суше. – Герцогиня, как я вскоре обнаружил, оценила виллу не столько как дом, сколько как сцену, на которой можно было устраивать бесконечное шоу гостеприимства и развлечений. Она была продюсером, я – режиссером. По прибытии… я обнаружил домашние телефоны не только в кладовой дворецкого, не только в моей спальне, но и в моей ванной и туалете. Было ясно, что, когда герцогиня настаивала на мгновенной связи с персоналом в любое время, она действительно имела в виду «в любое время»[171 - Sunday People, 29 April 1973, quoted Martin, p. 361.].

Они были требовательными и не всегда популярными работодателями. «Можно было рассчитывать на то, что упавшая тарелка, неосторожное вторжение или упущенная внимательность приведут к быстрому безапелляционному увольнению, – вспоминал Чарльз Мерфи, работавший на Виндзоров. – Часы работы были долгими, а похвала – скупой. Сомнительно, чтобы какой-либо домашний персонал во всем Париже работал так же усердно, как тот, который обслуживал Виндзоров»[172 - Bryan and Murphy, p. 394.].

Каждое утро Уоллис обсуждала меню на день с шеф-поваром. «Она внимательно изучала список блюд, иногда одобряя, иногда изменяя или дополняя его», – вспоминал Худ[173 - Hood, p. 105.]. Он продолжил:

«Уоллис подробно расспрашивала о каждом пункте расходов. Домашние счета велись со скрупулезной точностью в соответствии с системой кассовых и бухгалтерских книг, в которую мистер Картер посвятил меня в Букингемском дворце. В бухгалтерской книге платежи были сгруппированы по различным рубрикам, которые разделялись с такой мельчайшей детализацией, что можно было внимательно следить за каждым видом выплат»[174 - Hood, p. 106.].

Поскольку заняться им больше было нечем, дьявол скрывался в мелочах. «Они определили точный оттенок и размер своей личной записной книжки, равно как и гравировку на ней, – позже написал Худ. – То же самое и с карточками меню. Этикетки на багаже были напечатаны в соответствии с инструкциями. Вместе они выбирали дизайн и расцветку своих рождественских открыток»[175 - Hood, p. 119.].

* * *

В октябре 1938 года Валентин Лоуфорд, молодой дипломат в посольстве в Париже, написал своей матери: «Прошлой ночью со мной произошло довольно знаменательное событие, так как меня пригласили на музыкальный вечер у Элси Мендл, и по прибытии (с десертом) я обнаружил во главе мужской части стола самого герцога Виндзорского». Он продолжал:

«Его высочество был в прекрасном настроении, заставил меня подойти, сесть рядом с ним и рассказать ему каждую деталь моей (довольно скучной) жизни… После того, как мы вышли из столовой, он сказал мне сесть рядом с ним на диван в углу одной из комнат, и там мы сидели полчаса, пока он рассуждал о политике и расспрашивал меня о том, что думает молодое поколение. В своих идеях он явно тяготеет к нацизму и, похоже, испытывает ужас перед большевизмом… с ним было довольно приятно разговаривать, и, очевидно, он хотел как лучше, хотя я думаю, что он очень недалекий и предвзятый, несмотря на весь его опыт. Конечно, он хотел знать, что ФО думает о внешней политике Чемберлена (которую он полностью одобряет)… Пожалуйста, не рассказывай никому об этой виндзорской блажи. Люди так много болтают, что до ЕКВ может дойти, что некий 3-й секретарь сказал, что он «нацист» и т. д.»[176 - Lawford to his mother, 17 October 1938, courtesy of Charles Tilbury.]

Лоуфорд, которому тогда было под тридцать, стал постоянно вращаться в кругах Виндзоров и Мендлов. 1 февраля 1939 года он описал просмотр фильма, на котором в числе гостей присутствовала жена Сомерсета Моэма Сирия. «Было забавно видеть, как его королевское высочество наблюдает за тем, как его прадедушка и прабабушка резвятся в Балморале, и ему, казалось, это нравилось… После мы вернулись на ужин к Элси, где герцог свободно говорил по-испански и стал довольно веселым…»[177 - Lawford to his mother, 1 February 1939, courtesy of Charles Tilbury.]

На следующий вечер он опять ужинал с ними:

«Виндзоры были очень добры, милы и веселы прошлой ночью, и у меня состоялся довольно сердечный разговор с герцогиней. Мы пообедали в «Максимз», где к нам присоединились Александра Меткалф и Сашеверелл Ситвелл… Герцог обнаружил, что оркестр мешает ему говорить – а он много говорит, – поэтому мы покинули «Максимз» и поехали обратно в их дом на бульваре Суше. Кстати, его французский ужасен: он называет это «Бва де Булонь». Дом пока меблирован только наполовину; но, похоже, в конечном итоге выглядеть он будет чрезвычайно приятно: высокие комнаты с высокими окнами и, конечно же, красивая мебель.

Спальня герцога тоже в стиле ампир, темно-красная с золотом; и у него страсть к маленьким шлемам. У стульев есть шлемы по обоим углам спинки; а прикроватные часы заключены в шлем из металла и перламутра… Кровать, на которой были разложены королевская пижама и халат, тоже в стиле ампир, темно-красного цвета… У герцогини есть спальня очень темно-синего и белого… Я не могу избавиться от ощущения, что он, к сожалению, не находит себе места… Но герцогиня сказала, что они не спешат возвращаться в Англию, если там не нужны… В субботу я ужинаю в «Ритце» с [леди] Бертой Майклхэм, почетными гостями у которой будут и Виндзоры. Кажется, я не могу сойти с их орбиты, но я должен признать, что мне искренне нравится быть с ними обоими. Ее высочество удивительно прямолинейна, проста и искренна; находиться в ее присутствии невероятно приятно»[178 - Lawford to mother, 6 February 1939, courtesy of Charles Tilbury.].