Франциск Ассизский. Его жизнь и общественная деятельность

Чтобы понять впечатление, которое производили проповеди Франциска, надо мысленно перенестись в эпоху его деятельности. Толпа, собиравшаяся в большой Ассизский собор слушать проповедников, не стеснялась высказывать им то ропотом, то аплодисментами свое одобрение или неодобрение. Она слушала, стоя или на коленях, жестикулирующего и расхаживающего по церковной кафедре проповедника и судила о нем. Если же мы вспомним, что имя Франциска уже пользовалось известностью и что одни относились к нему с сочувствием, другие же с тайной оппозицией, то мы поймем, при каких условиях Франциск начал свои проповеди в соборе. Успех был поразительный. Бедные и униженные почувствовали, что нашли друга, брата, защитника и почти мстителя за себя. Мысли, которые они едва осмеливались шепотом высказывать друг другу, Франциск произносил громогласно, не стесняясь обвинял в пороках богатых и сильных, и даже служителей церкви и всем без различия проповедовал покаяние и любовь. Слова его были криком сердца, воззванием ко всем его соотечественникам и в них было нечто, напоминающее библейские времена, пророков Израиля.

Энтузиазм, возбужденный Франциском во всем населении Ассизи, почти граничил с безумием; он подчинил себе народ, видевший в нем нового мессию. Ученики прибывали, и все хотели идти по стопам Франциска; многим из них, доходившим до религиозного экстаза, казалось, что они видят Франциска возносящимся в огненной колеснице на небо.

История средних веков полна проявлениями такого религиозного энтузиазма, и религиозный невроз часто выражался в могущественных религиозных движениях, увлекавших тысячи людей. Рассказы, кажущиеся на первый взгляд слегка фантастическими, о десятках тысяч людей, стекавшихся слушать некоторых народных ораторов, не заключают в себе ничего преувеличенного, ораторы из народа всегда имели успех, и Франциск, подавший пример проповеди народным языком, на перекрестках улиц, на площадях и в поле, конечно одержал верх над декламаторским искусством современных ему проповедников, ударявшихся в схоластические тонкости и вместо здоровой и простой пищи подносивших своим слушателям целые диссертации по поводу самых темных текстов Ветхого Завета. Франциск составлял полную противоположность с этими проповедниками и всегда говорил с народом понятным ему языком. В Ассизи он смело принял участие в гражданской распре и стал на сторону слабых – “minores”, стараясь вызвать примирение между ними и богатыми и сильными – “majores”; он заставил барона в окрестностях Ассизи дать свободу своим крепостным крестьянам, улаживал семейные ссоры и успокаивал вражду партий и народные волнения.

Духовная семья Франциска все еще не носила никакого наименования; Франциск не торопился ни с выработкой устава, ни с отысканием имени для своей общины. Случайно он назвал своих братьев “миноритами”, то есть меньшою братией, намекая на разделение жителей Ассиза на две партии: “majores” – богатых и сильных и “minores” – бедных и слабых. Это имя так и осталось за ними.

Число учеников Франциска быстро умножалось, и папа Иннокентий III, ставя свои условия Франциску, конечно, не мог этого предвидеть. Францисканцы уже не могли вести такую бродячую жизнь, как прежде; им нужно было основать где-нибудь постоянное пристанище и иметь в своем распоряжении хоть небольшую часовню. Напрасно они обращались с такой просьбой к епископам и каноникам – никто не хотел дать “нищим” место, и только после долгих исканий францисканцам удалось склонить бенедиктинского аббата в Субазио уступить им в вечное владение часовню Божьей Матери Порциункулы. Франциск был в восторге от этой удачи и тотчас же, вместе с братьями, принялся за постройку нескольких хижин возле церкви. Хижины были обнесены живой изгородью, и двое-трое суток было достаточно, чтобы организовать первый францисканский монастырь.

Десять лет монастырь этот вполне удовлетворял потребностям францисканцев, и эти десять лет можно считать самым героическим временем их ордена. Кругом монастыря был густой лес, в котором обыкновенно собирались все братья, чтобы получить наставления от своего учителя. Францисканцы обнаруживали большую деятельность. Глава их не терпел лености, и было бы ошибочно думать, что он и его последователи проводили большую часть времени в созерцании и собирании милостыни. Напротив, Франциск требовал, чтобы братья снискивали себе пропитание не одной только милостыней, а трудом своих рук. В общине они должны были исполнять сами всякую работу. Проповедуя нищенство, Франциск имел в виду только отречение от собственности, но никак не отречение от труда. Он говорил только, что “брат минорит, пришедший в какую-нибудь местность и проводящий дни в проповедовании Слова Божия, раздавая таким образом духовную пищу алчущим душам, – не должен стыдиться принимать от них взамен материальную пищу”.

Итак, труд составлял правило в францисканской общине, а собирание милостыни – исключение, однако не заключающее в себе ничего постыдного. Франциск, несмотря на всю свою кротость и доброту, был очень строг с ленивцами и одного из братьев, не желавшего работать и ограничивавшегося лишь прошением милостыни, он прямо изгнал из общины, назвав его трутнем, который сам меда не делает, а только ест чужой. Братья, вступавшие в орден, продолжали заниматься тем самым ремеслом, которым занимались раньше. Если же они не знали никакого ремесла, то должны были научиться ему. В награду за труд им позволялось принимать только необходимую пищу, и единственная собственность, которую они могли иметь, были орудия ремесла. Только тогда, когда они не могли заработать себе дневное пропитание, им разрешалось просить милостыню.

Возмущенный и напуганный беспорядками и злоупотреблениями, местом которых сделалась церковь, и преследуемый грустными воспоминаниями о своей прошлой жизни и заблуждениях, Франциск видел в деньгах орудие дьявола и, постоянно думая об этом, дошел до того, что презренный металл стал ему казаться одаренным какою-то магической, роковой силой, как бы по тайному проклятию, которое тяготело над ним. И Франциск возненавидел деньги всеми силами души, как только можно ненавидеть своего смертельного врага.

Ученики Франциска большей частью вышли из ассизской молодежи. Это были преимущественно сыновья земледельцев, крестьяне; некоторые происходили из благородных семейств, но церковь и школа имели в среде францисканцев очень мало представителей. Вступление в общину не сопровождалось никакими затруднениями. В теории требовалось абсолютное повиновение настоятелю, но на практике Франциск предоставлял своим братьям полную свободу действий. Чтобы вступить в орден, достаточно было только заявить Франциску о своем желании вести евангельский образ жизни и подтвердить это желание раздачей бедным всего имущества. Таким образом, в ордене францисканцев совершенно отсутствовала феодальная и аристократическая организация, существовавшая в средневековых монастырях. Община Франциска представляла настоящую религиозную республику, свободную и покоящуюся на вполне жизненных началах. Такая простая организация ордена немало способствовала его успеху. Ничто в жизни общины не напоминало строгого монастырского устава, не было ни частых служб, ни долгих обязательных молитв, и личная жизнь каждого из членов общины была свободна. Эта-то свобода, вместе с обаянием, которое производила на всех личность самого Франциска, привлекала к нему все классы итальянского общества.

Вскоре, однако, вследствие распространения францисканской проповеди почти на весь запад Европы, пришлось выработать устав и учредить некоторые должности. Францисканскими провинциями заведовали так называемые “ministri provinciales” (областные начальники) и затем уже учреждена была должность “ministri generales” (генеральные начальники), которые собственно были управителями общины и впоследствии назывались генералами францисканского ордена, но тогда, по идее смиренного Франциска, должны были быть только советниками и блюстителями францисканской общины, настоятель которой должен был жить в Ассизи и выбирался на три года советом из областных и общих начальников.

Любовь ко всем созданиям, составлявшая основную черту характера Франциска, образовала связь между монахом и внешним миром и смягчила суровый аскетический идеал. Монах, являвшийся всегда олицетворением скорби о грехах и вносивший своей черной рясой смущение в веселящуюся толпу, напоминая о бренности мира и об ожидающей грешников страшной каре за грехи, совершенно преобразовался в лице Франциска. Франциск желал быть глашатаем благой вести в народе и поэтому всегда являлся с радостным лицом. Внутренняя гармония, господствовавшая в его душе, невольно действовала на каждого, вступавшего с ним в общение, озаряла, согревала и восстанавливала ясность духа, разгоняя тоску и уныние. Личность Франциска окружена была каким-то особым поэтическим ореолом, и между францисканцами расцвела замечательная во многих отношениях религиозная поэзия.

Монашеский аскетизм Франциска вообще отличался от мрачного и сурового аскетизма средних веков тем, что он был чужд всякого фанатизма. Отвергая семью, Франциск далеко не вносил в это отречение той суровости и жестокого отношения к женщине, которое особенно характерно для средневекового монашества. Он вовсе не презирал женщин, хотя и избегал их до такой степени, что, как он сам заявил одному из своих товарищей, – не знал в лицо ни одной из них, но его осуждение брака исходило лишь из того соображения, что семья слишком поглощает внимание человека и заставляет его заботиться только о себе.

Оригинальность Франциска заключается именно в том, что он всегда и во всем ставил сущность выше формы. Поэтому-то он был против истязаний и говорил своим братьям, что главное “любовь, а никак не еда и не исполнение обрядов”. Этот принцип любви, почерпнутый Франциском в личности Христа и преимущественно в его человеческом образе, послужил новым началом, преобразовавшим средневековое аскетическое мировоззрение и придавшим новый смысл монашеским добродетелям. Любовь к человеку выражалась у Франциска весьма характерно; он питал особенную нежность и сострадание к грешникам и преступникам, ко всем тем, кто нуждается в сострадании, и в этом отношении он составлял полную противоположность с господствующим в тогдашней монашеской среде гордым презрением к человеческим слабостям и порокам. Преступник и грешник в глазах Франциска нуждались, главным образом, в милосердии. Рассказы о Франциске в этом отношении переполнены в высшей степени трогательными и поэтическими чертами. Вот, например, что рассказывает о нем один из его биографов.

Однажды Франциск, проходя по пустынной местности Борго-Сан-Сеполькро и добравшись до Монте-Казале, встретил юношу, как видно из благородной семьи, который сказал ему: “Отец, я бы хотел быть одним из ваших”.

– Мой сын, – отвечал ему Франциск, – ты еще молод и притом получил изнеженное воспитание, тебе трудно будет следовать завету нищеты и жить так, как мы живем.

– Но, отец, разве вы не такие же люди, как я? То, что вы делаете, мог бы сделать и я с помощью Христа.

Ответ этот так понравился Франциску, что он дал ему свое благословение и принял в общину под именем брата Ангела. Брат Ангел так примерно вел себя, что вскоре его сделали настоятелем францисканской общины в Монте-Казале.

В те времена разбойничество очень процветало в стране, и было три знаменитых разбойника, причинявших немало неприятностей жителям этой местности. Однако, так как этим разбойникам надо было постоянно скрываться в лесу, то им не всегда удавалось раздобыть себе пропитание. Однажды, именно в такое трудное для них время, они пришли в общину и попросили у брата Ангела, чтобы он накормил их. Но он встретил их очень сурово, осыпал упреками за их недостойное поведение и прогнал. Разбойники удалились очень недовольные. Когда пришел Франциск, брат Ангел рассказал ему, как он прогнал разбойников. Франциск сделал ему строгий выговор. “Приказываю тебе, во имя святого послушания, – сказал он, – взять тотчас же этот хлеб и это вино и отправиться разыскивать прогнанных тобою разбойников. Ты не должен возвращаться до тех пор, пока не разыщешь их и не попросишь у них смиренно прощения. От моего имени ты должен передать им, что я прошу их не делать зла и бояться Бога. Если они исполнят это, – я обязуюсь заботиться об их пропитании”.

Брат Ангел выполнил все, как приказал Франциск. Разбойники так были тронуты подобным отношением, к которому совершенно не привыкли, так как до сих пор их только проклинали и презирали везде, что сами пришли благодарить Франциска, и в конце концов не только переменили образ жизни, но даже вступили в общину.

Так же трогательно выражается и любовь Франциска ко всем животным, в которых он видел творения Божий. Эта любовь была также потребностью его поэтической души. Он разговаривал с животными, называл их братьями и сестрами и даже обращался к ним со словами проповеди, увещевая их “любить и славить Господа”.

В средневековом сборнике хорошеньких рассказов о св. Франциске, известных под общим названием “Цветочки” (Fioretti di san Francisco) и принадлежащих разным авторам, находится следующая легенда, в которой лучше всего отразилось как любовное отношение Франциска к животным, так и главная идея его проповеди, что любовь и прощение всегда должны восторжествовать над злом. Легенда эта называется: “Обращение лютого волка”. В окрестностях Агуббио появился страшно свирепый волк, наводивший ужас на всех жителей, так что никто не решался выходить из города иначе как с оружием в руках. Но страх был так велик, что даже владевшие оружием не в состоянии были защищаться, когда встречались с волком. Франциск, желая помочь жителям, отправился сам отыскивать волка, хотя все его уговаривали не делать этого. Однако Франциск не побоялся идти навстречу страшному врагу. Спутники, сопровождавшие его, остановились тотчас же, как только издали завидели волка, но Франциск храбро пошел к нему навстречу, и волк бросился на него с открытой пастью. Франциск сделал знамение креста и обратился к волку со следующими словами: “Брат мой, волк, ты совершил много зла, губя творения Божий, на что ты не имел права, но ты не только умерщвлял и пожирал животных, но губил и людей, созданных по образу и подобию Божию. За все эти великие злодейства ты достоин казни, как разбойник и душегуб, и вся страна ропщет на тебя и ненавидит тебя. Но я хочу устроить мир между тобою и людьми. Ты не будешь более совершать злодейств, и люди простят тебе прежние обиды, и ни люди, ни собаки не будут тебя преследовать”. Волк слушал Франциска, поникнув головой, как будто тронутый его словами, и Франциск, поняв, что волк принимает его условия, сказал: “Ты согласен, брат волк, заключить мир и соблюдать его, и я обещаю тебе, что все здешние жители будут удовлетворять твои нужды и ты уже более никогда не будешь страдать от голода, так как я знаю, что именно от голода ты и совершал злодейства”. Тут Франциск протянул руку волку, и волк вложил в нее свою лапу. Мир был заключен. Волк прожил около двух лет и свободно разгуливал по улицам Агуббио, подходя к дверям домов, где ему охотно давали пищу. Так как он никого не обижал более, то ни люди, ни собаки, в свою очередь, не трогали его. Когда же он кончил свое земное существование, то жители Агуббио даже горевали о нем, так как кротость старого волка служила им живым напоминанием о добродетелях и святости Франциска.

Эти рассказы о Франциске указывают также, что он всей душой любил природу, не боясь никаких искушений скрытых будто бы в ней демонов, что заставляло средневековых монахов избегать природы и сурово прятаться от нее, не давая волю чувству наслаждения природой и видя в нем только источник соблазна. Франциск же радостно и доверчиво, всем существом отдавался наслаждению природой. В числе хвалебных гимнов, образующих францисканскую поэзию, находится, между прочим, гимн солнцу, приписываемый Франциску, в котором он восхваляет Бога за все Его великие и прекрасные творения. Это гимн, воспевающий красоту и прелесть Божьего мира – яркое солнце, сияние звезд, теплый ветерок, журчание прозрачных вод и материнские дары земли, украшенной зеленой муравой, яркими цветами и плодами. Кроме того Франциск воспевает прощение, мир и терпеливое страдание. Таким образом, в лице Франциска аскетизм получает совершенно другой смысл, Франциск также отрекается от мира, земных благ и личного счастья, но это отречение не сопровождается у него презрением к миру и греховности человека: наоборот, сердце его преисполнено соболезнованием и жалостью к страдающему человечеству, и вот почему он проповедует не бегство из мира, а возвращение в мир для служения человечеству – и превращает монаха в апостола.

Жизнь в францисканской общине совершенно отличалась от жизни в других монастырях. Молодость ее членов, самоотвержение и безмерная любовь, наполнявшая их сердца и делающая их всегда готовыми жертвовать собою ради других, сообщали ей столько привлекательности, что невольно взоры всех обращались в ее сторону, и многим казалось, что оттуда именно и должен появиться свет, который укажет путь спасения человечеству. Скромная часовенка Порциункулы получила значение Нового Сиона, куда устремилось слепое человечество, чтобы прозреть. Популярность общины росла не по дням, а по часам. Когда Франциск входил в какой-нибудь город, все жители выбегали к нему навстречу. Иногда площадь не могла вместить огромной толпы, желавшей слушать его проповедь. Дети целыми толпами встречали его на дороге, неся зеленые ветви и хоругви и распевая священные гимны. Колокола звонили, точно к Христовой заутрене. Рабочие корпорации, ремесленные цехи – все устремлялись к нему, охваченные энтузиазмом. Иногда самому Франциску приходилось от этого плохо. Ему даже однажды пришлось искать спасения в лодке, стоявшей у берега, так как иначе он рисковал быть задушенным толпой. В другой раз толпа, устремившаяся за Франциском, совершенно растоптала виноградник одного бедного священника. По словам легенды, Франциск утешил священника, пообещав ему обильный урожай, и действительно никогда еще священник не собирал столько винограда, сколько собрал в этом году.

Однажды, в ночь под Рождество, Франциск созвал всех окрестных крестьян и пастухов, чтобы вместе встретить общей молитвой великий праздник. В полночь богомольцы с факелами в руках устремились к убогому хлеву, стоявшему в лесу. Там их ожидал Франциск возле яслей, наполненных соломой. Тут же стоял и домашний скот. Франциск прочел главу из Евангелия и затем, обратясь к коленопреклоненным богомольцам, стал им говорить о Спасителе мира. Слушая кроткую проповедь Франциска, все эти бедняки, очерствевшие в постоянной борьбе с нуждой, привыкшие видеть всегда только торжество силы и богатства, почувствовали, что есть Господь бедных, униженных и несчастных, и им казалось, что Он простирает к ним руки и они слышат призыв: “Придите ко мне все страждущие и обремененные и Я успокою вас”.

Но чем больше росло влияние и значение францисканской общины, тем более заботился Франциск о том, чтобы суетные чувства не проникли в душу его братьев. Он строго завещал им никогда не испрашивать никаких привилегий у папства и не занимать высоких должностей. Главным их назначением должна быть апостольская проповедь Евангелия темному, невежественному народу. Франциск требовал, чтобы францисканские общины не имели даже никакой общей собственности, и чтобы его братья никогда не имели никаких земных забот и не знали, чем будут питаться на другой день. Молитвенники, церковная утварь – все это находится лишь в их временном пользовании и отнюдь не составляет их собственности. “Собственность, – говорит он, – заставляет людей враждовать между собой, поэтому труднее попасть на небо из палат, чем из хижины”. Отречение от собственности должно быть полное и безусловное, и в этом отношении Франциск был неумолим, так что, например, отказался принять ученика, который роздал свое имущество не просто бедным, а своим родным. “Ты еще не вышел из своего дома и своей родни” – сказал ему Франциск.

В сборнике преданий о Франциске рассказывается, что однажды, отправившись собирать милостыню, он принес всего лишь несколько сухих корок хлеба. Ему подавали мало, потому что он был с виду невзрачный, худой и бледный, тогда как один из его учеников, красивый и рослый юноша, собрал много подаяния. Добытые припасы разложили на большом белом камне возле хорошенького ручейка, сверкавшего на солнце.

Франциск искренне восхищался роскошным пиршеством, которое они себе устроили. “Но ведь у нас ничего нет, кроме скатерти, ни салфеток, ни стола, ни приборов, ни дома, ни слуг, чтобы служить нам!” – “А разве ты ни во что не считаешь этот прекрасный камень, прозрачную воду и куски хлеба?” – сказал Франциск.

Франциск постоянно старался подавать пример смирения своим братьям. Раз он потребовал, чтобы один из его учеников, брат Леон, отличавшийся голубиною чистотой, стал бы его укорять в разных грехах и недостойных поступках. Франциск подсказывал ему, что говорить, но Леон никак не мог выговорить упреков и только говорил хвалу.

– Знаешь ли ты, в чем состоит истинное счастье братьев миноритов? – спросил однажды Франциск Леона, когда они возвращались вместе в холодный зимний вечер из Перуджии в Ассизи. – Счастье заключается вовсе не в том, чтобы удивлять мир своей святостью, совершать чудеса и постичь всю премудрость и даже не в том, чтобы обращать язычников. Счастье состоит в том, чтобы выносить терпеливо все страдания и невзгоды. Если мы придем к часовне продрогшие от холода, усталые и голодные, и привратник прогонит нас, назвав негодяями и бродягами, мы же при этом смиренно подумаем, что он прав, обзывая нас так, и вынесем терпеливо все его оскорбления, хотя бы он вытолкал нас в снег и сорвал с нас капюшоны, если мы с терпением перенесем все это, вспоминая о страданиях Иисуса, – мы познаем истинное счастье!

– Когда вы видите бедного, – говорил Франциск своим монахам, – то вам, как в зеркале, должны представляться Господь и бедная Матерь Его.

Одному монаху, резко отказавшему нищему, Франциск приказал снять одежды и пасть ниц перед нищим, смиренно прося у него прощения.

Однажды Франциск, одетый теплее обыкновенного по случаю нездоровья, встретил нищего в рубище. Увидев его, он тотчас же сказал своему спутнику, что должен исполнить свой долг и отдать теплый плащ нищему. – “Этот плащ ведь не принадлежит мне, – сказал Франциск, – я получил его лишь на время, до тех пор, пока не встретится более нуждающийся чем я”. На возражения спутника, указывавшего ему на его нездоровье, Франциск ответил: “Ведь это было бы равносильно воровству, если бы я не отдал того, что ношу на себе, тому, кто более в этом нуждается”.

Когда кто-то выразил Франциску изумление, что он и его спутники так легко выносят зимнюю стужу в своей бедной одежде, он ответил: “Если б в нас сильнее пылала любовь к небесному отечеству, мы бы еще легче переносили стужу”.

До какой степени Франциск придавал значение милосердию, и как в то же время он мало обращал внимания на обрядность, доказывает, например, следующий рассказ. Однажды к францисканской обители пришла старушка, сыновья которой вступили в общину, и просила милостыню. Оказалось, что у монахов ничего не было, чтобы подать ей, и Франциску сказали, что в обители есть только Библия, по которой монахи читают тексты во время богослужения. “Ну, так дайте ей Библию, – сказал Франциск. – Пусть она продаст ее и облегчит свою бедность. Господу более угодно, чтобы мы утолили ее нужду, чем читали Библию в храме”.

В другой раз он очутился вместе с одним из братьев в пустынном месте в час заутрени. Так как у них не было ни книг, ни церковной утвари, чтобы совершить богослужение, то Франциск сказал, обращаясь к своему спутнику: “Брат Леон, у нас нет молитвенника, чтобы отслужить заутреню, но мы можем и так восхвалять Господа”.

Устроенная на таких началах община, конечно, скоро завоевала всеобщие симпатии. Вскоре по возвращении из Рима Франциск учредил женский отдел своей общины, во главе которого стала св. Клара, дочь ассизского богатого дворянина, увлекшаяся проповедью Франциска. Но гораздо большее значение имел орден “кающихся мирян”, так называемые “терциарии”, куда могли вступать равно как мужчины, так и женщины, сохраняя свое имущество и общественное положение и оставаясь в супружестве. От них не требовалось монашеского образа жизни, а лишь возможно большее приближение к идеалу, изображенному в Нагорной проповеди. Они должны были воздерживаться от клеветы, употребления оружия, слишком светской жизни, но во всех этих отношениях устав этой общины мирян допускал много смягчений и исключений. При вступлении в общину члены обязаны были только вернуть все несправедливо ими присвоенное и примириться с врагами; жены же должны были получить согласие от своих мужей. В учреждении этой общины просвечивает та же идея, на которой зиждется вся проповедь Франциска – желание обратить весь мир к евангельскому житию. Посредством этой общины его проповедь могла иметь влияние на общество, смиряя высокомерие богатых и ободряя бедных. Общины “кающихся мирян” далеко раскинулись и за пределы Италии, соединив духовными узами людей, отчужденных друг от друга суровым сословным духом средневекового общества.

Глава VI

Собрания в Порциункуле. – Первые попытки обращения неверных в христианство. – Быстрый рост францисканской общины вызывает изменения ее первоначального строя. – Кардинал Уголино и Франциск. – Новый устав. – Эволюция ордена. – Душевное настроение Франциска. – Стигматы. – Болезнь Франциска. – Его смерть

По установленному Франциском обычаю все братья должны были собираться сначала два раза в год, затем один раз, в Порциункуле, колыбели ордена, где они сообщали о своей деятельности Франциску, советовались с ним и делились между собой своими впечатлениями и надеждами. Вскоре такие собрания приняли характер генеральных капитулов, на которых обсуждались статуты ордена и все, что касалось его дел. При жизни Франциска на таком капитуле собиралось до 5 тысяч человек, но вскоре орден так разросся, что на такой капитул стали сходиться только делегаты от отдельных францисканских общин.

Франциск на этих капитулах всегда наставлял братьев остерегаться несправедливости и чрезмерной строгости по отношению к грешным людям, погрязшим в суете мирской. “Главное, вы должны носить мир в сердце и никогда не вызывать никаких раздоров и не служить поводом к каким-нибудь скандалам или неприятностям, – говорил Франциск. – Наша жизнь должна быть такова, чтобы каждый, видя нас и слушая нас, чувствовал потребность восхвалять Господа”.

Успех проповеди Франциска среди христиан внушил ему совершенно новую для того времени мысль отправиться проповедовать Евангелие неверным. До Франциска такая миссионерская деятельность была совершенно неизвестна, и духовенство ограничивалось лишь тем, что возбуждало в своей пастве фанатизм и злобу против неверных, или отправляло толпы крестоносцев для их истребления. Франциск первым решил отправиться к магометанам и язычникам с проповедью мира и Евангелием в руках вместо оружия. Таким образом, миссионерская деятельность сделалась одной из главных задач францисканского ордена. Франциск, впрочем, учреждая миссионерскую деятельность, имел в виду еще и другую цель. Число братьев так умножилось в Италии, что необходимо было открыть им новые области для проповеди, и поэтому Франциск, не очень заботившийся об обращении еретиков и не чувствовавший склонности к богословским спорам и книжной учености, решил направить деятельность францисканцев в страны язычников и мусульман, причем первый подал пример, явившись в лагерь крестоносцев под стенами Дамьетты в Египте. Он мечтал обратить в христианство сарацин и бесстрашно отправился в лагерь к султану. Легенда об этом событии повествует, что Франциска по дороге схватили сарацины, но он сказал им: “Я – христианин, ведите меня к вашему господину”, и когда его привели к султану, этот последний был побежден его кротостью и внимательно слушал его проповедь. Легенда прибавляет, что султан упрашивал Франциска остаться у него, но Франциск поставил ему условие, чтобы он обратился со всем своим народом ко Христу, и предложил ему, в доказательство истинности своей веры, пройти через пылающий костер вместе с мусульманским имамом. Из мусульманского духовенства, однако, не нашлось никого, кто бы согласился на это испытание, и тогда Франциск предложил султану, что он сделает это испытание один, если султан обещает принять христианство, в случае удачных результатов опыта. “Если же я погибну в огне, то припиши это моим грехам, – прибавил Франциск. Но султан, опасаясь мятежа своих подчиненных, не согласился на это, и Франциск вернулся в лагерь крестоносцев. Рассказывают, что, прощаясь с Франциском, султан ему сказал: “Молись за меня, чтобы Бог открыл мне, какая вера Ему угоднее”.

По возвращении на родину Франциск нашел общину свою в самом цветущем состоянии. Ветви ее раскинулись по всей Европе, и в 1215 году папа торжественно утвердил францисканский орден на Латеранском соборе. Франциск мог радоваться за свое дело, оно разрасталось, но именно этот быстрый рост и был причиной того, что Франциску при жизни пришлось постоянно бороться за сохранение самостоятельности ордена и той евангельской простоты, которая была им положена в его основу. Поэтому-то он так неохотно соглашался на то, чтобы ордену его дарованы были Римом какие бы то ни было привилегии. Франциск видел в этих привилегиях, которых так добивались другие монашеские ордена, только золотые путы, изменяющие и нарушающие первоначальный характер францисканской общины. Особенно трудно было ему бороться с группой недовольных в самом ордене. Среди францисканцев было уже много людей образованных, которым не нравилась чрезмерная простота устава ордена, не нравилось то, что Франциск упорно противится всякому возвышению ордена и усилению его могущества. Франциск не позволял своим братьям занимать каких бы то ни было духовных должностей, они не могли надеяться ни на какое повышение в церковной иерархии и не смели владеть никакой собственностью. Упорство Франциска в данном случае, конечно, вызывалось опасением, что если он допустит малейшее отступление от первоначального принципа, то орден его вступит на торную дорожку всех монашеских общин и перестанет быть тем, чем он был до сих пор, то есть свободной религиозной общиной, не связанной никакими сословными или иными предрассудками и стремящейся не к власти и влиянию, а к распространению среди людей евангельских истин.

Первая попытка нарушения постановлений Франциска была сделана во время его отсутствия. Когда он отправился проповедовать Евангелие неверным, оставленные им вместо себя, во главе общины, викарии тотчас же после его отъезда начали все переделывать и вносить нововведения в устав ордена; конечно, они прежде всего постарались изменить характер обета нищеты и усложнили правила ордена, увеличив число постов и разных обрядностей, которым Франциск не придавал никакого значения. Во всем этом было видно явственное желание заключить францисканскую общину в рамки обыкновенной монашеской общины и стремление к власти и влиянию, не такому отвлеченному, каким до сих пор пользовались францисканцы, а более материальному и осязательному; заместители Франциска стремились подражать существующим монашеским орденам, надеясь, вероятно, превзойти их со временем и влиянием, и могуществом.

Однако все эти нововведения не встретили общего сочувствия во францисканской братии; нашлись такие, которые протестовали против извращения духа общины, основанной Франциском. К Франциску был отправлен один из братьев, чтобы сообщить ему о переменах в ордене и попросить его о скорейшем возвращении.

Франциск очень встревожился и поспешил вернуться. Он действительно нашел большие перемены. По его уставу минориты не должны были ничем владеть, ни косвенным, ни прямым образом. Монастыри, где они обитали, были лишь временным убежищем для них. Между тем, подъезжая к Болонье, Франциск узнал о постройке дома для братьев францисканцев. По прибытии на место Франциск немедленно велел всем выбраться из дома, даже не делая исключений для больных. Только тогда, когда кардиналу уголино удалось убедить Франциска, что дом вовсе не принадлежит францисканской братии, а ему самому, то есть кардиналу уголино, Франциск согласился, чтобы братья временно проживали в нем.

Франциску был оказан восторженный прием по возвращении на родину. Всюду толпы народа сбегались к нему навстречу. Томас Спалато следующим образом описывает Франциска, которого он видел проповедующим в одном маленьком городке: “Он говорил так красноречиво и так верно, что многие ученые люди приходили в восторг от его простых речей. В его обращении ничто не напоминало проповедника, он как будто разговаривал со своими слушателями, проповедуя, главным образом, уничтожение вражды и мир. Одежда его была бедна, в наружности его не замечалось ничего внушительного, он не был красив, но словам его Бог дал такую силу, что они обращали к миру и согласию многих знатных господ, дикая свирепость которых не останавливалась даже перед пролитием крови. Франциск возбуждал в людях такое благоговение, что мужчины и женщины толпою бегали за ним и те, кому удавалось прикоснуться к его одежде, – почитали себя глубоко счастливыми”.

Как ни горячо отстаивал Франциск неприкосновенность первоначальных принципов своего ордена, но он должен был, в конце концов, преклонить голову перед силой вещей. К тому же годы, лишения и болезнь брали свое. Франциск чувствовал потребность в покое и уединении, но всячески старался переломить себя. Он часто вспоминал в это время об одном сновидении, которое теперь казалось ему пророческим: ему снилась однажды черная курица с весьма многочисленным потомством. Бедная курица никак не могла прикрыть всех цыплят своими крыльями, и это очень тревожило ее. Франциск чувствовал себя в положении этой курицы. Его братия так умножилась, что он уже не имел возможности собирать ее возле себя, и хотя все еще оставался центром, но не мог не сознавать, что орден его слишком разросся, и он не в состоянии один управлять и следить за ним.

Умный и хитрый кардинал Уголино, которому Франциск почему-то очень доверял, воспользовался таким настроением Франциска, чтобы убедить его в необходимости следовать советам благоразумия и вдвинуть свой орден в обыкновенные рамки, установленные для всех религиозных орденов, выработав для него соответствующий подробный устав, на основании существующих уже уставов, освященных традициями церкви. Франциск чувствовал, что кардинал посягает на его высокий идеал и низводит его до уровня житейских требований, но он уже не мог противиться этому, не мог представить возражений на софистические доводы кардинала, старавшегося даже уверить Франциска, что он обнаруживает непокорность церкви, не соглашаясь подчиниться ее постановлениям. Хитрый кардинал так искусно вел свою тактику, что одержал победу над смиренным Франциском, в самом деле почувствовавшим себя как будто виноватым, и даже добился того, что Франциск согласился просить, чтобы папа назначил кардинала официальным протектором ордена. С этого момента для францисканцев наступила новая эра, они сделались монашеским орденом в самом узком смысле этого слова, и вместе с тем начал меркнуть идеал, во имя которого жил и действовал Франциск.

По характеру своему Франциск не был способен к энергичному и резкому протесту и, проповедуя постоянно покорность и смирение, бессознательно довел в себе самом это смирение до крайних пределов. Поэтому-то он уступил новым течениям, властно заполонившим то дело, в которое он вложил свою душу, и грозившим все изменить и перевернуть. Но в душе Франциска все-таки происходила постоянная борьба, и отголоски ее можно заметить в разных рассказах о нем, относящихся к тому времени. Так, однажды к нему обратился какой-то послушник с вопросом – может ли он иметь собственный псалтирь. Франциск, восстававший решительно против всякой собственности и не разрешавший братьям иметь даже священные книги, в то время уже не находился во главе ордена, передав после буллы кардинала Уголино, превратившей францисканскую общину в настоящий монашеский орден, управление его другим лицам, назначаемым церковью. Тем не менее, когда послушник обратился к нему с этим вопросом, Франциск ответил ему: “Люди думают, по-видимому, что, рассказывая и проповедуя подвиги святых, можно добиться славы и почестей, как будто сам совершил все эти подвиги… Теперь ты хочешь иметь псалтирь, но, получив его, ты захочешь иметь требник, а когда будешь иметь требник, то усядешься на кафедру как важный прелат и сделаешь знак своему товарищу: “Принесите мне мой требник!”. Франциск проговорил все это с жаром; видно было, что у него наболела душа. Затем, упав на колени, он сказал: “Прости меня, мой брат! Но тот, кто хочет быть братом миноритом, не должен иметь ничего своего, кроме носимой одежды”.

После капитула 1221 года, на котором был принят новый устав ордена, поражающий прежде всего своею обширностью, так как он занимал 10 страниц in folio, между тем как первый устав был написан на трех, эволюция ордена совершалась уже с необычайной быстротой. Ничто уже не могло задержать естественное течение вещей. Установление иерархии ордена повело за собой учреждение резиденций и монастырей, при которых оказалось необходимым иметь свои собственные церкви и т. д. Папство содействовало всеми зависящими от него средствами такому превращению францисканской общины, так как в своем новом виде францисканский орден мог быть очень полезен римской курии приобретенным им влиянием и репутацией. Но сам Франциск уже совершенно отступил на задний план. Его заменил в управлении орденом сначала Петр Катанский, а затем, по смерти Петра, на место его был поставлен честолюбивый и умный францисканец Илья, сделавшийся окончательным преемником Франциска после его смерти.