Девушка А

Гэбриела усыновила местная семья, которая пристально следила за ходом дела и впоследствии сделала ряд громких заявлений, требуя уважать их право на частную жизнь.

Далилу – самую фотогеничную из нас – удочерила супружеская пара из Лондона, которая не могла иметь своих детей.

Эви же повезло больше всех – ее взяла семья, жившая на южном побережье. Мне ничего не рассказали о ней, кроме того, что у нее появились новые брат и сестра и что их дом находится недалеко от пляжа.

Я помню, что сообщить мне эту информацию поручили доктору Кэй; также помню, что спрашивала ее, не найдется ли у них комнаты для еще одного ребенка, будучи при этом абсолютно уверенной – это все можно легко разрешить.

– Я так не думаю, Лекс.

– А вы у них спрашивали?

– Я и так знаю, – ответила она. И неожиданно добавила: – Прости.

Таким образом без семей остались только Итан и я.

После многих недель сомнений и колебаний Пэгги, сестра Матери, согласилась присматривать за Итаном до тех пор, пока тот не окончит школу. Мол, у нее есть два взрослых сына, и она справится еще с одним. Предполагалось, что он покинет ее дом через три года, когда сдаст все экзамены, которые он сдал быстрее; хотя Итан не был бы Итаном, если бы не уложился в два года обучения. Пэгги приходила к нам как-то раз, непосредственно перед тем, как все стало совсем плохо; дверь тогда открыла ей я и поэтому думала – сейчас тетя непременно вспомнит обо мне. Однако, когда ее спросили, она стала отрицать, будто когда-либо приходила на Мур Вудс-роуд. Кроме того, Пэгги заявила, что – да простит ее Господь – она совершенно не знает, как обращаться с девочками-подростками.

Сотрудников лондонского филиала интересовали два вопроса: первый – как дела у Девлин? И второй – после того, как они получили от меня ответ на первый, – почему я вернулась?

Позвольте – теперь я расскажу немного о Девлин.

У Девлин всегда был наготове какой-нибудь потрясающий проект – абсолютно новый, – который переворачивал всю нашу жизнь с ног на голову. Недели без сна; клиенты, подобные Люциферу (сколь сложные, по ее словам, столь же и обаятельные); разнообразные претензии со стороны престарелых джентльменов, разодетых в деловые костюмы, которые она сводила на нет, – Девлин была способна выдержать все что угодно. Она запросто могла повернуться ко мне прямо во время каких-нибудь переговоров и бесстрастно поинтересоваться, как я вообще. Причем ответа Девлин ждала только одного – «Все хорошо». У меня – меняющей за пару суток уже третий часовой пояс, оставшейся без интернета из-за тайфуна, уставшей до тошноты – должно быть все хорошо.

Девлин знала людей, которые могли поставлять (а могли и не поставлять) химикаты венесуэльским наркобаронам; она водила знакомство с султанами некоторых небольших государств Ближнего Востока; и она никогда не сомневалась, что сказать. Ее глаза и залегшие под ними тени были цвета оружейной стали. В сорок два года ее сердце, утомившееся от посещения двух стран в неделю и пяти часов сна в сутки, взбунтовалось на высоте десяти тысяч семисот метров над Тихим океаном, в двух часах полета от аэропорта Чанги. «Я заподозрила неладное, – сказала она, – когда мне вдруг не захотелось выпить шампанского перед вылетом». Из экономкласса примчался врач, и сердце Девлин успокоилось. Она пришла в себя в Сингапуре и заказала напитки для всех, кто был на борту, – в качестве извинения за причиненные неудобства.

Впоследствии ей сделали операцию на сердце – инвазивная хирургия, – и с тех пор, я заметила: если она сердилась или расстраивалась во время переговоров, то неосознанно поглаживала область сердца, как будто успокаивала ребенка, – такой вот у нее появился жест.

Я часто пыталась представить, как выглядит ее шрам под рубашкой – сморщенная кожа соприкасается с белоснежной, выглаженной хлопковой тканью.

Девлин предлагала выдумать какое-нибудь дело, которое требовало бы моего присутствия в Лондоне, но тут как раз подвернулось реальное. Один из ее друзей входил в совет директоров, который собирался купить стартап – компанию, владевшую эксклюзивной кембриджской разработкой в области геномики[8 - Раздел молекулярной генетики, посвященный изучению генома и генов живых организмов.].

– Как я это понимаю, – сказала Девлин. – Ты посылаешь им образец ДНК, и они предсказывают твое будущее.

Шквал информации обрушился на меня во вторник вечером. В Лондоне была полночь, я разговаривала с Девлин и открывала файлы.

– Как гадалка, что ли?

– Ну… надеюсь, что все-таки как высоконаучная гадалка. Они назвали это «ХромоКлик».

Всю неделю я засыпала по ночам, укутываясь в изнеможение, и каждое утро выпутывалась из него, заслышав звонок будильника в номере. Я приступала к работе в офисе с началом лондонского дня и продолжала ночью – с Девлин, звонившей мне из Нью-Йорка. Когда в тихий предрассветный час я выходила из офиса, в Сити было тепло и темно, я открывала окна в такси, чтобы ветерок не давал мне уснуть.

Я не отвечала на звонки Мамы и Папы. Двести сообщений от Оливии и Кристофера в чате я также оставила без внимания. Днем мне звонила доктор Кэй, несколько раз – не подряд, а с промежутками, специально, чтобы меня заинтриговать, – но и ей я не ответила. Эви была единственной, с кем я общалась. Наш план для дома на Мур Вудс-роуд постепенно вырисовывался: общественный центр, где для детей и молодежи будут организовываться такие занятия, которые никогда не одобрили бы наши Отец и Мать. Детская библиотека, групповое чтение для ребят постарше, беседы о контрацепции.

– Дискотека на роликах, – предлагала Эви.

– Буфет «Ешь-сколько-пожелаешь», – не отставала я.

– Первое в стране место для венчания геев.

В среду мне позвонил Билл. Он хотел знать, что же я решила – буду ли исполнителем последней воли? На другой линии у меня висел клиент, за дверью ждал подчиненный. Билл – это просто аномалия какая-то. Неужели тюрьма существовала в том же мире, что и мой офис?

– Дайте мне подумать до выходных, – ответила я.

Вечер пятницы, и по-прежнему тридцать градусов жары. Я ждала поезд из Паддингтона на восемнадцать тридцать один и попутно отправляла Девлин по электронной почте свои соображения насчет разных мелких правонарушений, обнаружившихся за компанией, занимающейся геномикой. Директор компании как-то раз забыл в поезде флешку с незашифрованными личными данными сотрудников – сексуальная ориентация, состояние здоровья, этническая принадлежность. «Короче, – подытожила я, – есть проблемные моменты».

Оливия наделала скриншоты свадебных фотографий и прислала их мне и Кристоферу, снабдив лишенными смысла комментариями: «Гигантские канапе», «Недоплатья. Гендерное меню – что за черт?»

Я перечитала свое послание Девлин и прибавила: «Как бы то ни было, я как раз сажусь на поезд. Постараюсь смотреть в оба».

Я уточнила у Итана адрес и сказала, чтобы они с Аной не встречали меня на станции. Их дом находился в Саммертауне, и мне как раз хотелось там прогуляться – Джей Пи когда-то учился здесь, и мы время от времени приезжали сюда на выходные.

Я катила чемоданчик через парк Джерико по Вудсток-стрит: помню, нам двадцать пять, мы выскакиваем из музея Эшмола[9 - Старейший в мире музей, одно из четырех музейных учреждений, действующих при Оксфордском университете.], кривляясь, изображая посмертные маски. Двадцать семь – и мы шагаем напрямик к Порт-Мидоу[10 - Обширные луга на берегу Темзы в северо-западной части Оксфорда.] с плавками, купальником и бутылкой шампанского. Интересно, а она – его новая миниатюрная девушка – тоже раздевалась, когда он ее об этом просил, отпивала шампанского, прежде чем осторожно коснуться губами его, едва скрытого порослью? Но мне не в чем ее упрекнуть – она появилась гораздо позже.

Забывшись летним сном, за воротами чахли здания факультетов.

Ана увидела меня из окна комнаты на втором этаже и помахала. Вихрем мелькнула в запотевшем стекле парадной двери и в следующую секунду уже открывала мне.

Если бы Итан заказывал себе жену, как в каком-нибудь ресторане, – это была бы именно Ана Айслип. Ее отец преподавал в университете историю искусств; мать принадлежала к греческой династии судоходцев – от вопросов бизнеса она держалась в стороне, но при этом получала ежемесячные дивиденды. Отца Аны Итан узнал благодаря проекту муниципального совета «Искусство атакует», призванному помочь реабилитации жертв жестоких преступлений; спустя десять дней после их первой встречи он напросился к Айслипам на обед, в их дом, построенный исключительно из дерева и стекла, стоявший на берегу реки, – тогда и познакомился с Аной.

– «Искусство атакует»? – переспросила я, когда они вместе рассказывали мне эту историю. У каждого была своя роль, и они оба их отлично знали. – Он реально так называется?

– Да, – ответила Ана. Итан улыбался, глядя в сторону.

В тот день, когда он должен был прийти к ним на обед, Ана с утра ушла поплавать в Исиде[11 - Исидой называют участок Темзы от ее истока на возвышенности Котсуолд-Хилс до слияния с одним из притоков в Дорчестере-на-Темзе, в Оксфордшире. Происходит от древнего названия Темзы – Tamesis, которое в Средние века ошибочно считалось сочетанием названия реки – Thame – и имени богини Исиды – Isis.]. Когда появился Итан, она сидела на берегу в купальнике и ждала, пока обсохнет. Ужасно неудобно вышло – ведь он пришел в гости раньше назначенного времени.

– Счастливый случай, – добавил Итан и поднял свой бокал.

Ана была художницей. От нее слегка пахло краской, на руках и ногах виднелись не до конца смытые мазки красок разных цветов. Ее полотна висели на стенах или стояли на полу в каждой комнате. Она писала воду и падающий на нее свет: серо-зеленую, почти гладкую поверхность Исиды; океан в последних, перед самым штормом, солнечных лучах; дрожь чьей-то руки, ставящей на стол чашку чая. В моем лофте, в Нью-Йорке, тоже висела картина Аны Айслип – море, искрящееся в полуденном солнце. «Это Греция, – пояснила она в приложенной открытке, – мой второй дом. Итан сказал, тебе понравится».

Сейчас она распахнула дверь передо мной и сразу же обняла.

– Ваша мама, – сказала она. – Господи, мне так жаль…

– Не стоит, правда.

– Вам всем, должно быть, очень непросто сейчас. – И Ана тут же просияла, покончив с соболезнованиями. – Итан в саду, идем-идем. Он уже откупорил вино, хоть я и просила его подождать. Лекс, ты выглядишь так, как будто неделю не спала.

Через отделанный деревом холл, мимо мастерско?й Аны, мимо гостиной мы прошли прямо в кухню, из которой в сад вела двухстворчатая дверь. Сквозь нее и окна на крыше вплывал внутрь летний вечер. Родители Аны оплатили перепланировку – сделали им такой подарок по случаю помолвки.

Гораций, пес Итана, примчался поздороваться со мной. Сам же Итан сидел снаружи, спиной к дому.

– Привет, Лекс, – поздоровался он.

Солнце уже клонилось к горизонту, и все, что я смогла различить, – копну белых волос. Его можно было принять за любого из нас.

Последний раз мы с Итаном виделись в Лондоне, полгода назад, когда он пригласил меня на заседание круглого стола в Королевской академии. «Образование и вдохновение: как учить юных художников», – звучала тема дискуссии, и Итан был председателем этого мероприятия. После наших с Девлин посиделок я опоздала, и соваться в аудиторию, пожалуй, уже не имело смысла – я решила подождать его в баре. На каждом столике лежала пачка листовок с рекламой заседания: на одной стороне рисунок – двое детей, входящих в океан, на другой – сведения о докладчиках.

Итан Чарльз Грейси – директор Школы Уэсли в Оксфорде. Школа с яркой историей, она отличается выдающимися достижениями и имеет ряд признанных инноваций в области искусства в разных возрастных группах. На момент своего назначения Итан стал самым молодым старшим преподавателем Великобритании. Он является членом совета нескольких благотворительных организаций графства Оксфордшир; члены правительства обращаются к нему за консультациями по вопросам, касающимся образовательных реформ; кроме того, он читает лекции и ведет международные семинары о своем личном опыте преодоления психологической травмы.