Лицедей

– Я родом с Марселя, – будто укоряя за недальновидность, произнесла девочка. Кряхтя, старик добрался до вчерашнего прощального стола. Откинул тряпицу, достал хлеб и сыр. Разломив руками, передал девочке, секундой позже она впилась маленькими зубками в предложенное угощение. Сам же начал отщипывать маленькие кусочки скорее за компанию: аппетита не было.

– Это кто из родителей так пошутил? – наконец выдал из себя циркач.

–Настоятельница приюта, – сквозь набитый рот пробубнила рыжеволосая. – А брата назвали Момо. Он немой.

– Приюта…– протянул Гаспар, задумавшись. Пока он размышлял о нелегкой судьбе сиротки, та успела разделаться с сыром и хлебом, а после начала икать. – Я буду звать тебя Марси или Эдит. Нужно найти воды, где-то в кустах лежит бутылка из-под вина, посмотри своими молодыми глазами. Рядом река, так что мы легко найдем ручей.

Проводив взглядом рыжеволосую, лицедей крепко задумался. Еще вчера он прощался с жизнью, принимая безысходность своего жалкого существования, но глядя на худое тело Эдит, понимал, что сначала нужно устроить судьбу девочки. Отчаянно икая, шла юная Марсельеза с пустой бутылкой в руке, второй рукой она держалась за живот.

– Что с тобой? – испугано спросил Гаспар.

– Так бывает… Когда долго не ешь, а потом…– сбивчиво объяснила девочка.

– Пойдем искать ручей, а пока расскажи про себя, – предложил старик, забираю бутыль и собирая вещи.

В поисках воды они ушли в старый лес, а рыжеволосая с печальной улыбкой поведала свою историю. Родилась в пригороде Марселя в семье рабочих шёлкоткацкого производства восемь лет назад. Отец пропадал на заводе, хватаясь за любые подработки в порту, мать убиралась в домах зажиточных буржуа, иногда принося объедки с кухни. Большая часть средств уходило на аренду крошечной квартиры и еду, откладывать получалось совсем немного. Все лето Момо и Марси проводили на берегу моря, любуясь голубой водой в заливе, запекая на костре рыбу, выпрошенную у рыбаков, а вечером ждали маму, отца видели лишь глубоко за полночь и ранним утром. В один день он не пришел. На станке порвался приводной ремень и острые, как бритва нити порезали руки и лицо. Маме выплатили компенсацию за потерю трудоспособности, которая вся ушла на лечение. Плохая вода и пища, а также изношенное тяжким трудом тело дало слабину. Мужчина из приюта Святой Анны отправился на погост. Мама сменила работу на ночную, приходила под утро сильно выпившей с безумными глазами, а перед самой зимой богатый клиент забил ее тростью. Тело детям не показали, лишь уведомили о гибели, похоронив в общей могиле среди бездомных, попрошаек и чумных. После первых заморозков пришел хозяин дома за оплатой, побранившись, через неделю привел уже жандармов и мытарей. Имущество ушло за долги, а самих детей увезли в приют. Там появилась надежда на будущее, тепло от огня и пища, но уже весной появился рекрут, что отбирал детей для столицы. Как только дороги освободились от половодья и слякоти, множество фургонов со всех уголков Франции повезли свежую кровь, чтобы утолить жажду столицы, будто страдающую туберкулезом. Великий Париж, который гнил заживо от пресыщения, пороков и тщеславия, покрытый трупными червями под ослепительной золотой маской Версаля.

– Ты сказала, что Ваши долги выкупила мадам Гурдан? – остановившись от неожиданности, переспросил Гаспар.

– Вы ее знаете? – с любопытством поинтересовалась сиротка. – Какая она? Нам говорили, что очень красивая и щедрая.

Старик ей ничего не ответил. Как рассказать невинному ребенку, что Мадам Гурдан славилась своим домом в весьма грязном ремесле. Именно её выпускницы ценились очень высоко, что не мешало их продавать, обменивать или проигрывать в карты дворянами. Царствование трех юбок подходило к концу. Пусть во Франции уже прошла эпоха Либерианства, в которой "Олений парк" был королевским гаремом. Где лысеющий король Франции Людовик XV, изображая посла из польской делегации, высматривал новую жертву на свой алтарь сладострастия. Чертов грешник, растративший величие и достижения Людовика Богоданного, разоривший французов, принизив достоинство в Новом Свете, отправив тысячи сынов Франции на погибель в земли Испании.

– Месье Гаспар, слышите? – восторженным голосом вырвала из раздумий о судьбе Родины девчушка, старик вскинул голову, прислушиваясь. Растеряно посмотрев на Эдит, пожал плечами. Рыжая стукнула башмачком по земле и воскликнула: – Ручей журчит!

Вдоволь напившись ледяной водой и набрав бутылку про запас, старик присел на землю, пытаясь понять, как действовать дальше. Эдит без умолку болтала, щебеча про всякие важные детям мелочи. Вдруг его выбило из размышлений знакомое слово и он прервал щебетунью: – Ты сказала цирк?

– Да, говорю же, ночью уже остановились, а у озера пожар, крики, лошади бегают. Цирк загорелся! нас из телеги выкинули, а сами помчались добро спасать. Тут Момо меня потянул в сторону, и мы сбежали.

– Свеча из собора озарила ночь и разогнала грехи людские…– сокрушенно прошептал паяц, вновь возвращаясь к ручью. Вчера вечером он был лицедеем, в полночь наполовину, а в это утро захотел стать самим собой. Грим смыт, в прозрачном ручье светилось под утренним солнцем лицо Пьера Гаспара де Совьен. Аристократ, который обменял двор на цирковой дилижанс, жизнь в изобилии и развлечениях на свободу и радость.

– А где Момо? – находясь под сильным ошеломлениям от новостей, спросил де Пьере.

– Я потерялась, бежала за ним, я боялась окрикнуть его, чтобы нас не услышали и не поймали, а он…а он не мог, – сквозь крупные слезы пропищала сиротка. Сердце старика сжалось.

– Не плачь, малышка, думаю, такой отважный парень за себя постоять сможем. Даст бог, свидимся еще с ним. Я знаешь что придумал? Ты была на побережье, видела лес и горы, но самое время увидеть богатые рожью поля, а я заодно навещу свою старую знакомую Марту.

Глава 2. Эстрада.

Дева в камне.

Пешком через всю центральную часть Франции. Это было серьезное испытание для ревматических колен Гаспара, но глядя на рыженькую сиротку, которая лишилась за год всего, старик с упрямоством мула пер вперед. Может ноги приняли свою судьбу, а может долгие переходы закалили старика, но уставать он стал меньше, а в руках вновь появилась сила. Попути они много беседовали, размышляли, в эти минуты де Совьен рассказывал про несуществующую страну, которая живет без короля по понятным всем законам. Где суд честен и неподкупен, а младшее поколение не лишено детства.

В многочисленных деревнях за простые фокусы или веселую историю им давали скромную еду, яблоки или пирожки, нередко приглашали на ночлег, если засиделись допоздна. В эти мгновения глаза Эдит наполнялись слезами в память о брате и утерянном доме. Отправив детей спать, старики уходили за стол и всю ночь судачили о новостях, попивая разбавленное вино. Нередко их подвозил какой-нибудь сельский житель на дряхлой кляче, но все роздых гудящим ногам циркача. Чем ближе были города, тем злее становились люди, кривляния старика больше не оплачивались, лишь дети дергали за рукава, выклянчивая монетку. В этом случае старик платил и за ночлег и за пищу. Со временем научились экономить, закупались в деревнях подешевле, а в крупных поселках снимали комнату или спали на конюшнях. Через полтора месяца парочка прибыла в Орлеан.

Первый крупный город после Марселя, который видела Марси. Каменные мостовые, множество людей, шум, гомон и сотни запахов оглушили сиротку, она постоянно жалась к старику, боясь потеряться в этом страшном городе. Но это был лишь торговый ряд, мост через реку Луар был еще впереди. Крепкое серое основание, толстые опоры, широкий настолько, что четыре кареты могли разъехаться свободно.