– Я этого не вижу; мне кажется, что он становится еще более зеленым, чем раньше.
– А вот и нет! – бурно возразил изобретатель. – Через пять минут эта штука снова станет ровного коричневого цвета.
– А пока он вновь приобретает ровный коричневый цвет, почему бы не убраться отсюда? – с нетерпением сказал я.
– Да, пожалуй, можно, – сказал Хокинс с готовностью, которая не желала скрываться под его напускной медлительностью. – Вперед, Григгс.
Хокинс повернул рычаг на своем причудливом замке, снова произнеся:
– Вперед.
– Ну, открывай же дверь.
– Да что же это такое? – пробормотал изобретатель, несколько раз повернув рычаг туда-сюда.
– О, Боже правый, Хокинс! – простонал я. – Неужели и ваш замок отказал напрочь?
– Нет, это не так. Конечно, нет, – прорычал изобретатель, дергая за рычаг с неистовой энергией. – Заело… немного заело – вот и все. Видите на столе отвертку, Григгс?
Я как можно быстрее передал ему инструмент, отметив при этом, что, несмотря на прекращение перемешивания, Хокинсит с каждой секундой становился все зеленее.
– Я просто сниму его, – пыхтел Хокинс, копаясь над одним из винтов. – Сейчас нет времени возиться с ним.
– А зачем? Ведь опасности нет.
– Конечно, нет. Но ты… ты, кажется, немного нервничаешь из-за этого, Григгс, и…
– Хокинс, – закричал я, – что это за пузырьки красного газа?
– Какие пузырьки? – Хокинс повернулся, как будто в него выстрелили. – Великий Скотт, Григгс! Ведь не было никаких пузырьков красного газа, поднимающихся из этого материала, не так ли?
– Ну вот, опять, – сказал я, указывая на чан, из которого только что поднялся новый поток алых паров. – Что это значит?
– Что значит? – вскричал Хокинс, побелев и задрожав всеми конечностями.
– Да, значит! – повторил я, тряся его. – Значит ли это, что…
– Это значит, что проклятый материал все-таки перегрелся. Господи! Господи! Как же это произошло? Должно быть, какая-то примесь. Что-то…
– Неважно, что именно. Что он может сделать?
– Оно… оно… о, Боже мой, Григгс! Оно разнесет этот дом на десять тысяч кусков в течение двух минут! По моим расчетам, в этом маленьком чане достаточно энергии, чтобы снести Бруклинский мост. В таком количестве Хокинсита достаточно взрывчатки, чтобы разрушить все офисные здания в городе!
– И мы заперты здесь с ним!
– Да! Да! Но позвольте же нам…
– Так! А если я пущу воду в эту штуку?
– Не надо! – дико закричал изобретатель, колотя кулаками по двери. – Она отправит нас в рай, как только соприкоснется! Не стойте, Григгс! Помоги мне разбить эту дверь! Мы должны выбраться, парень! Мы должны вывести женщин! Мы должны предупредить соседей! Разбей ее, Григгс! Разбей ее! Разбейте дверь!
– Хокинс, – покорно сказал я, когда злобное шипение возвестило о появлении огромной струи красного газа, – мы не справимся за две минуты. Лучше не привлекать своим шумом остальных домочадцев. Они могут разбежаться. Стойте!
– И остаться здесь и быть взорванным? – вскричал Хокинс. – Нет, сэр! Уходим!
Он схватил табуретку и с силой ударил по обшивке. Она разлетелась на куски. Он снова поднял табуретку, и я услышал торопливые шаги снизу. Я открыл рот, чтобы крикнуть предупреждение, и…
Не знаю, смогу ли я точно описать свои ощущения, настолько яркими они были в тот момент.
Какая-то непреодолимая сила подняла меня с пола и понесла к полуразбитой двери. Я смутно отметил, что то же самое произошло и с Хокинсом. На какую-то долю секунды мне показалось, что он парит в воздухе в горизонтальном положении. Затем я почувствовал, как моя голова ударилась о дерево, дверь разошлась, и я вылетел через проем.
Я увидел перед собой коридор; помню, как со смутным удивлением заметил, что газовый фонарь погас как раз в тот момент, когда он бросился мне в глаза. А потом страшная вспышка ослепила меня, грохот десяти тысяч пушек, казалось, расколол мой череп… и все.
Глаза мои открылись в гостиной Хокинсов – или в том, что от нее осталось. Наш семейный врач старательно наматывал повязку на мою правую лодыжку. Важный юноша в форме хирурга скорой помощи с веселым безразличием зашивал часть моего левого предплечья.
Мой новенький костюм, как я заметил, потерял всякое подобие вида одежды – меня, лежащего на кушетке, накрыли рваной портьерой.
В квартире было странно темно. Тут и там стояли фонари, такие, как используются пожарными. В тусклом свете я увидел фигуру полицейского, который стоял на цыпочках на атласном стуле и затыкал мылом сломанную газовую трубу, которая когда-то питала люстру Хокинса.
Потолок обрушился. Стены в огромных пятнах были оголены до реек. Окна исчезли, и по комнате гулял холодный ночной ветер.
Ни одной безделушки не было, хотя то тут, то там в массе штукатурки на полу поблескивали кусочки стекла и фарфора, которые когда-то могли быть частями украшений. Хокинсит, очевидно, оказался не таким мощным, как предполагал его изобретатель, но в нем, несомненно, было достаточно силы, чтобы сдуть с банковского счета Хокинса около десяти тысяч долларов.
С улицы доносился рокот толпы. Я повернул голову, и мой взгляд упал на двух пожарных в коридоре. Они тащили откуда-то сверху шланг.