Мифы и легенды Греции и Рима

Г а л а т е я. Пожалуйста, только без гримас. Он – сын Посейдона. Вот так!

Д о р и д а. Да хоть Зевса! Я знаю одно: он – отвратительное и невоспитанное животное.

Г а л а т е я. Я тебе, Дорида, вот что скажу: в нем есть что-то мужское. Конечно, у него всего один глаз, но он видит им так, словно у него их два.

Д о р и д а. Похоже, ты в него влюблена.

Г а л а т е я. Я, и вдруг влюблена в Полифема! Да я, впрочем, могу догадываться, почему ты так говоришь. Ты прекрасно знаешь, что он тебя никогда не замечал. Только меня!

Д о р и д а. Одноглазый пастух считает тебя красавицей. Уж есть чем гордиться. Тебе хоть не придется готовить для него. Думаю, он сам приготовит из любого встречного отличное блюдо.

Но Полифем так никогда и не завоевал Галатею. Она влюбилась в молодого и красивого царевича Акида (Ациса), которого Полифем убил в припадке ревности. Однако Ацис был превращен в речного бога, так что этот миф заканчивается вполне благополучно. Но нам неизвестно, любил ли Полифем когда-нибудь другую девушку, кроме Галатеи, или любила ли когда-нибудь Полифема другая девушка.

«Цветочные» мифы. Нарцисс, Гиацинт, Адонис

Первое сказание о появлении на земле нарциссов известно только из одного раннего гомеровского гимна, относящегося к VIII-VII вв. до н. э., а второе заимствовано мною у Овидия. Между творчеством двух поэтов существуют громадные различия. Поэты разделены не только временным интервалом в шестьсот – семьсот лет они разделены фундаментальными характеристиками греческой и римской литературы. Гомеровский гимн излагает события беспристрастно просто, без какого-либо налета аффектации. Гомер думает о своем герое, Овидий же всегда размышляет об аудитории. Но свой сюжет он разрабатывает хорошо. Маленький эпизод с душой Нарцисса, пытающегося разглядеть свое отражение в Реке смерти, – это очень тонкий штрих, полностью характеризующий его как римского поэта и маловероятный у поэтов греческих. Лучшее описание празднеств в честь Гиацинта дается Еврипидом; его история в целом описана Аполлодором и Овидием. Если в моем переложении мифа имеется некоторая излишняя пылкость, это можно приписать исключительно влиянию Овидия. Аполлодор избыточной живостью никогда не страдал. Миф об Адонисе я излагаю по сочинениям Феокрита и Биона, поэтов, живших в III в. н. э. Их стиль типичен для александрийских поэтов: он чувствителен и мягок, но всегда выдержан с исключительным вкусом.

Греция всегда славилась своими прелестными дикорастущими цветами. Конечно, они прекрасны везде, но в Греции все-таки не так уж много медовых лугов и плодородных полей, где цветы могли бы чувствовать себя как дома. Это страна усыпанных камнями дорог и скалистых гор, но как раз по обочинам дорог и по склонам и растут волшебные дикие цветы, что

Восторг вызывают буйным цветением красок своих.

Суровые горные склоны сплошь покрыты цветочным ковром; цветы распускаются в каждой трещине, каждой расщелине. Привлекает внимание резкий контраст между их радостной, светлой красотой и суровым величием гор с зазубренными вершинами. Диким цветам можно и не уделять большого внимания – но только не в Греции.

И в те далекие дни на них обращали столь же мало внимания, как и ныне. В давно ушедшие времена, когда мифы Древней Греции только оформлялись, греки считали весенний расцвет природы чудом, относились к нему с восторгом. Эти люди, отделенные от нас тысячелетиями и почти полностью нам неизвестные, ощущали то же, что чувствуем и мы перед лицом этого чуда цветения, когда каждый цветочек так изыскан, нежен и тонок и все они образуют радужный ковер, раскинувшийся по холмам. Первые греческие аэды рассказывали о них историю за историей: о том, как они прекрасны.

Наиболее естественно было бы связать их происхождение с богами. Ведь все вещи на земле были таинственным образом связаны с божественными силами, но самые красивые из них – в первую очередь. Нередко особенно прелестный цветок считался непосредственным творением бога, исполненным с известными ему целями. Это было верно и для нарцисса, который не походил на наши современные нарциссы, а был окрашен в яркий пурпурный и серебристый цвета. Его призвал к жизни Зевс, чтобы помочь своему брату, владыке мрачного земного царства, похитить девушку, в которую тот был влюблен, – дочь Деметры Персефону. Однажды она собирала с подружками цветы в долине Эины на поросшем мягкой травой лугу: розы и крокусы, фиалки, ирисы и гиацинты. И вдруг она заметила совсем новый для нее цветок – гораздо прекраснее, чем какие-либо цветы, которые она встречала до сих пор. Это был цветок из цветков, было чудо, явленное всем: и бессмертным богам, и смертным жителям земли. От его корней росло около сотни побегов, с венчиками цветов, издававших чудесный аромат. Смотря на него, радовались и сама земля, и раскинувшееся над ней небо, и соленая морская волна.

Из всех подружек только одна Персефона заметила его. Остальные в это время находились на другом конце луга. Она тихими шагами подобралась к цветку, побаиваясь оставаться надолго в одиночестве, но испытывая непреодолимое желание положить его к себе в корзинку. Она чувствовала себя в точности так, как предполагал Зевс. Дивясь цветку, она все-таки протянула руку, чтобы сорвать эту прелесть, но не успела и дотронуться до него, как в земле раскрылась огромная расселина, а из нее выскочили черные, как уголь, кони, впряженные в колесницу, на которой стояла фигура бога, величественная, излучающая благородство, прекрасная и одновременно ужасающая. Он схватил Персефону и крепко прижал к себе. В следующий момент она поняла, что ее с одетой в весенний наряд земли уносит в царство мертвых его владыка.

Это не единственный рассказ о нарциссах. Существует еще один – настолько же волшебный, но совсем иной по сюжету. Героем этого сказания является красавец юноша по имени Нарцисс. Он был настолько прекрасен, что все увидевшие его девушки хотели принадлежать ему, но он не хотел близости ни с одной из них. Он мог совершенно спокойно пройти мимо самой прелестной девы, сколько бы попыток привлечь его внимание она ни делала. Разбитые девичьи сердца ничего не значили для него. Его не тронула даже печальная судьба самой красивой из нимф, Эхо. Та была любимицей Артемиды, богини охоты, покровительницы диких зверей и лесов. Однако ее невзлюбила еще более могучая богиня, Гера, которая в это время, как обычно, собиралась выяснить, что замышляет Зевс. Она подозревала, что ее супруг влюбился в одну из нимф Артемиды, и как раз направлялась посмотреть их всех сразу, чтобы определить соперницу. И тут ее неожиданно отвлек веселый смех Эхо. Пока Гера прислушивалась к нему, остальные нимфы молча разошлись, и Гера так и не смогла установить, на кого же из них обратил свое непостоянное внимание ее супруг, со свойственной ей несправедливостью она тотчас же обратила свой гнев на Эхо. Той было суждено стать еще одной несчастной девушкой, которую наказывала Гера. Богиня сделала так, что та могла только повторять последние из обращенных к ней слов. «Ты будешь повторять только последние слова, – приказала Гера, – и никогда не начинать разговор первой».

Это было очень тяжело, но тяжелей всего ей стало тогда, когда она, как и многие другие девушки, полюбила Нарцисса. Она могла следовать за ним, но не могла с ним заговорить. А как же еще она могла привлечь внимание юноши, который ни разу не взглянул ни на одну девушку? Но однажды, как ей показалось, пришел ее день. В этот день Нарциссу довелось крикнуть своим спутникам:

– Есть кто-нибудь здесь? И Эхо в восторге крикнула:

– Здесь, здесь…

Она пряталась за деревьями; Нарцисс не мог ее видеть, и ему пришлось в свою очередь крикнуть:

– Приди ко мне!

Эти-то слова Эхо и собиралась сказать Нарциссу. Конечно, она с радостью ответила:

– Приди ко мне, – и вышла из чащи с протянутыми к нему руками.

Но Нарцисс с отвращением отвернулся.

– Этого не нужно, – резко бросил он, – да я прежде умру, чем ты получишь власть надо мной!

Она же могла только скромно, с умоляющими нотками в голосе повторить:

– Ты получишь власть надо мной!

Но Нарцисс уже ушел. Она же спрятала свое горе, свой стыд в одинокой пещере и никогда уже не могла радоваться жизни. Она и теперь еще скрывается в таких местах и, как говорят, настолько исстрадалась от любовного томления, что от нее остался только голос.

А Нарцисс продолжал идти своим путем, презирая любовь, издеваясь над ней. Наконец одна из тех, кем он пренебрег, взмолилась богам, ее молитва дошла, и боги ответили на нее так: «Пусть тот, кто не в состоянии любить других, возлюбит самого себя!» Выполнить этот приговор должна была великая богиня Немезида, имя которой означает «справедливый гнев». Однажды, наклонившись над источником с чистой, незамутненной водой, чтобы напиться, и увидев в нем свое отражение, он влюбился в самого себя. «Теперь я знаю, – выкрикнул он, – почему так страдали другие, – ведь я сгораю от любви к себе самому. И как же мне дотянуться до того совершенства, что я вижу? Я ведь не могу оставить его, и одна только смерть освободит меня!» Так и случилось. Постоянно сидя около источника и неотрывно вглядываясь в свое собственное отражение, он начал гаснуть. Эхо была рядом с ним, но помочь ему она ничем не могла. Лишь когда он, умирая, воззвал к своему отражению: «Прощай, прощай!» – она смогла повторить эти слова как последнее приветствие своему любимому.

Иные утверждают, что его душа, пересекая реку, окружающую царство мертвых, перегнулась через борт ладьи, чтобы в последний раз уловить свое изображение в воде.

Нимфы, которыми он так пренебрегал, были добры к нему. Они искали его тело, чтобы устроить погребение, но не нашли. Там, где оно лежит, вырос новый чудесный цветок, названный именем этого юноши – нарцисс.

Еще одним цветком, появившимся на земле в результате гибели другого прекрасного юноши, стал гиацинт. Как и нарцисс, он не был похож на современные нам цветы с тем же названием: по форме он напоминал лилию и был темно – пурпурного или, как утверждают некоторые, ярко-малинового цвета. Смерть юноши была трагической, и каждый год о ней вспоминали.

На торжествах в честь Гиацинта,
Что проходят в спокойной ночи,
Соревнуясь с богом Аполлоном,
Пал он мертвым. Диск метали они,
Но бог свой бросок
Не рассчитал

и, попав в лоб Гиацинту

(#litres_trial_promo), нанес ему смертельную рану. Гиацинт был любимым товарищем Аполлона в спортивных играх. Когда они пытались выяснить, кто из них может метнуть диск дальше, между ними не было духа соперничества; они просто играли в спортивную игру. Бог, естественно, пришел в ужас, увидев, как потоком льется кровь Гиацинта, а смертельно бледный юноша уже лежал на земле. Аполлон сам смертельно побледнел, поднимая Гиацинта на руки и пытаясь остановить кровь. Пока он держал его, голова юноши откинулась назад, как откидывается цветок, когда ломается стебель. Он был мертв, и Аполлон, встав на колени перед его телом, оплакал его, погибшего таким молодым и таким красивым. Он убил Гиацинта, хотя и нечаянно, и теперь молил: «О, если бы я мог отдать за тебя жизнь или умереть вместе с тобой!» Но пока Аполлон проливал слезы, окрашенная кровью трава снова стала зеленой и в ней расцвел чудесный цветок, который сделает имя юноши известным навсегда. Аполлон сделал на лепестках цветка особую надпись. По утверждению одних – это первая буква имени юноши; по мнению других – две буквы, означающие греческое слово «увы». В любом случае это память о великой печали бога.