Счастье по Аристотелю

Тем не менее даже не особенно одаренные от природы или понесшие тяжелые потери люди имеют шанс прожить хорошую жизнь при условии, что она будет добродетельной. «Эта философия, приверженцем которой может стать любой, отличается от большинства других видов философии», – объясняет Аристотель, поскольку имеет прикладную цель в реальной повседневной жизни. Этика, добавляет он, «в отличие от других направлений философии, имеет практическую цель. Поскольку мы исследуем природу добродетельности не ради знания как такового, а для того, чтобы стать добродетельными, и без этого результата наше исследование будет тщетным». Собственно, единственный способ быть хорошим, добродетельным человеком – делать добро. Раз за разом поступать с людьми честно и справедливо. Без принуждения взять на себя детей в выходные, чтобы разгрузить второго родителя. Оплачивать услуги приходящий домработницы без вычетов, если сами отменяете очередную уборку. Аристотель полагает, что в представлении многих достаточно просто рассуждать о добродетели: вместо действий они «прибегают к рассуждению и думают, что, занимаясь философией, станут таким образом добропорядочными». Он сравнивает таких людей с «недужными, которые внимательно слушают врачей, но ничего из их предписаний не выполняют».

Мыслить по-аристотелевски – значит в стремлении сделать свою жизнь как можно лучше исходить из особенностей человеческой природы. Соответственно, в анализе своих дел и решений мы будем отталкиваться от естественных, а не сверхъестественных понятий, таких как бог или боги. Именно в этом заключалось единственное важнейшее различие между Аристотелем и его учителем Платоном, считавшим, что человек должен искать ответы на экзистенциальные задачи в незримом мире бестелесных идей-форм, за пределами окружающего нас материального мира. Аристотель же сосредоточил внимание на осязаемых явлениях реальности – «здесь и сейчас». Как писал в стихотворении «Осенний журнал» поэт и знаток классических языков и литературы Луис Макнис:

Лучше пусть Аристотель – тот не брезговал изучать размножение мух,
Наблюдал за развитием живой и зримой вселенной,
Подчеркивал смысл и цель, развенчивал бестелесность идеи
Лошади, чтобы снять ее с полки и галопом пустить во весь дух.

Центральную роль в своем учении Аристотель отводил человеческому опыту, за что перед ним преклонялись Томас Мор, Фрэнсис Бэкон, Чарльз Дарвин, Карл Маркс и Джеймс Джойс. Немало значимых трудов современных философов, в том числе выдающихся женщин, рожденных в XX в., – Ханны Арендт, Филиппы Фут, Марты Нуссбаум, Сары Броуди и Шарлотты Уитт – написаны под влиянием Аристотеля или посвящены ему.

Философ подчеркивает, что счастье обретается не за счет истового следования правилам, а за счет погружения в гущу жизни, в каждую ситуацию со всеми ее деталями и сложностями. Общие принципы, несомненно, имеются – как в медицине или мореплавании врач или капитан владеют фундаментальными основами своей науки, но каждый пациент и каждый выход в море – это особый случай со своими конкретными проблемами, которые требуют индивидуального решения.

В собственной жизни вы как морально ответственный человек «должны учесть, какое решение в каждом случае будет сообразно обстоятельствам». В какие-то выходные вам придется сидеть с детьми, а в какие-то – второму родителю. Дело даже не в уникальности ситуаций, а в том, что индивидуален каждый из нас, поэтому добродетельность и добропорядочность в повседневной жизни у разных людей принимает разные формы. Здесь Аристотель проводит аналогию с гимнастами: кому-то из них требуется усиленное питание, кому-то урезанное – и ссылается на Милона Кротонского как на пример атлета, нуждающегося в больших порциях еды. Каждому из нас необходимо разобраться в себе и решить, какая нравственная подпитка нам необходима. Научиться предлагать помощь, забывать обиды, просить прощения или, может быть, делать что-то совершенно иное?

Я не считаю себя исключительно прекрасным и легким человеком. У меня есть довольно неприятные черты характера, с которыми тяжело справиться. Прочитав у Аристотеля про пороки и добродетели и поговорив откровенно с близкими людьми, я определила свои самые главные недостатки – нетерпеливость, безрассудство, излишняя резкость, эмоциональная несдержанность и мстительность. Но аристотелевская идея о важности нахождения баланса между крайностями – та самая, которую мы называем «золотой серединой», – предполагает, что мои негативные свойства в умеренной степени приемлемы. Без нетерпеливости человек вряд ли доведет начатое до конца; без риска – будет жить пресно и ограниченно. Человек, боящийся сказать правду, скрывающий и горе, и радость, может быть психологически и эмоционально угнетен и даже ущербен. Тот, кто не испытывает ни малейшего желания поквитаться с обидчиками, либо обманывает себя, либо обладает крайне низкой самооценкой.

Зла в мире достаточно. Все мы знаем, что существуют люди, которые патологически часто (или просто регулярно) нарушают закон и вредят другим. Однако в большинстве своем мы убеждены, что значительная доля человечества при достаточном обеспечении базовыми ресурсами, исключающем необходимость проявлять эгоизм ради выживания, склоняется к альтруизму и социальному взаимодействию. Помощь другим приносит им моральное удовлетворение. Поддерживать связи с окружающими, объединяться в семьи и сообщества, судя по всему, естественное для человека желание и состояние. К таким сообществам и принадлежат эталоны аристотелевского образа мысли – рациональные, делающие нравственный выбор, руководствующиеся стремлением к здоровым удовольствиям как критерием правильности и культивирующие счастье для себя и для других.

Находят современных приверженцев и другие античные философские учения, в частности стоицизм Марка Аврелия, Сенеки и Эпиктета. Но стоицизм не пропагандирует радость жизни, как аристотелевская этика. Это довольно пессимистичная и мрачная концепция. Она требует подавления эмоций и плотских желаний. Она учит смирению, умению терпеть невзгоды, а не деятельному участию в увлекательной, полной тонкостей и нюансов практике повседневного бытия и решении жизненных задач. В ней почти нет места надежде, самостоятельному выбору и естественному неприятию тягот и лишений. Она осуждает удовольствие как таковое. Как тут не вспомнить Цицерона, который спрашивал: «Что? Разве может стоик вдохновить? Он скорее задушит любой порыв энтузиазма даже у того, кто был изначально преисполнен рвения».

Аристотель писал для неравнодушных к происходящему в обществе. Эпикурейцы призывали отказаться от всякого стремления к власти, славе и богатству и жить как можно безмятежнее. Скептики, хотя и разделяли убеждение Аристотеля в необходимости подвергать сомнению все догмы, считали истинное знание недостижимым, а выработку общих принципов для конструктивной жизни в условиях совместного общинного существования невозможной. Циники соглашались с Аристотелем, что человек в развитии превзошел животных и что цель жизни – это счастье, достигаемое благодаря разуму. Однако путь к счастью они предлагали неординарный: по их мнению, к счастью нужно приходить через аскетизм, отказ от семейной жизни и уюта, материальных благ и стремления к таким социальным наградам, как слава, власть и богатство. Самый знаменитый из циников, Диоген (старший современник Аристотеля, хорошо известный в платоновской Академии), жил на улице и ходил полуголым. У него не было ни жены, ни дома, он отвергал любое участие в социальной жизни. Многие из нас хотят жить проще, но мало кто готов отказаться от семьи и общества и стать бродягой-отшельником.

Хотя сам Аристотель не был религиозным в общепринятом понимании, он остается представителем культуры, которая включала в себя верования, не имеющие приверженцев в современном мире и существовавшие за сотни лет до появления христианства и ислама. Это значит, что его учение лишено какой бы то ни было связи с современными политическими или идеологическими течениями. Наоборот, веками он с одинаковым успехом вдохновлял философов христианского, иудейского и мусульманского вероисповедания, а в более поздние времена – индуистов, буддистов и последователей Конфуция. Аристотеля невозможно полностью отнести к какой-либо современной интеллектуальной или культурной традиции. Общение с мыслителем из далекого прошлого обнадеживает, кроме всего прочего, возможностью убедиться, насколько незначительно, несмотря на весь технический прогресс, изменилась человеческая натура. Мы чувствуем себя частью человечества, ощущаем поддержку, над которой не властны ни время, ни смерть. Некоторые философы, в частности Юм и Кант, сомневались, правомерно ли опираться в вопросах этики на человеческую природу, учитывая великое разнообразие культурных различий, а также разницу темпераментов даже внутри одного сообщества. Но Аристотель описывает на редкость знакомый и неизменный комплекс этических проблем. Говоря «мы», он зачастую имеет в виду все человечество в совокупности, прошлое, настоящее и будущее. В одном из самых выразительных эпизодов «Метафизики» он критикует мифологические, ненаучные версии происхождения Вселенной, выдвигаемые более древними греческими поэтами, в частности Гесиодом. Гесиод, его последователи и все, кто писал о Божественном, по словам Аристотеля, «размышляли только о том, что казалось им правдоподобным, а о нас не позаботились. Принимая богов за начала и все выводя из богов, они утверждают, что смертными стали все, кто не вкусил нектара и амброзии»[6 - Здесь и далее цитаты из «Метафизики» по изданию: Аристотель. Метафизика / Пер. А. В. Кубицкого. – М., 1934.]. Вместо того чтобы подумать о «нас», о человечестве, древние космологи думали о «них», о небожителях, для которых «мы» – существа второго сорта.

Читая у Аристотеля о людях скупых и прижимистых или, скажем, о вспыльчивых, мы видим легко узнаваемые человеческие типажи, хорошо знакомые нам из повседневной жизни. Кроме того, он сам представляет отличную ролевую модель почти для любого жизненного этапа. Он не только преуспел в личной и семейной жизни и в дружбе, но и сумел, уцелев в политических бурях, осуществить свои личные планы – после полувекового ожидания и подготовки основать независимое учебное заведение и увековечить основную часть своих идей на папирусе.

Аристотель родился в 384 г. до н. э. в Стагире, небольшом независимом греческом полисе, примостившемся на холмах скалистого полуострова в северной части Эгейского моря. Его отец Никомах был врачом – выдающимся и искусным, судя по тому, что его приставили в качестве личного лекаря к тогдашнему македонскому царю Аминте III. Однако детство у Аристотеля закончилось рано. Отец с матерью умерли, когда будущему философу было около 13 лет, и этот удар ему пришлось переносить в непростые времена, на фоне зреющих военно-политических конфликтов. Аристотелю удалось не оступиться, сохранить принципы и достоинство в условиях всеобщего падения нравов. Он превратил проблему в возможность и посвятил значительную часть жизни работе над своими идеями и наблюдениями. А тогда, в 13, юного Аристотеля взял в семью и занялся его образованием муж сестры будущего философа, некто Проксен.

В 17 лет Аристотель перебрался в Афины и влился в ряды учеников Академии Платона. 20 лет спустя, когда Платон умер, Аристотель принял приглашение Гермия, правителя двух городов на северо-западе Малой Азии – Атарнеи и Ассоса. Позже он скрепил эту дружбу женитьбой на дочери Гермия, Пифиаде. В возрасте 40 лет Аристотель отправился на остров Лесбос, где занялся изучением дикой фауны и стал родоначальником зоологии как науки. Однако в 343 г. до н. э. ему пришлось круто изменить свою судьбу, когда царь Филипп II позвал его в Македонию – учителем к своему сыну Александру, будущему великому правителю Александру Македонскому. Филипп построил для занятий Аристотеля школу у святилища нимф, для которого был необходим источник пресной воды, в зеленой долине у Миезы, в 30 милях к югу от македонской столицы Пеллы. По мере того как Филипп расширял границы своей империи, международная обстановка накалилась до предела, поэтому в 338–336 гг. до н. э., когда Филипп был убит и Александр стал царем, Аристотель, судя по всему, отсиживался в Эпире и Иллирии (Западные Балканы).

И только потом, когда ему было уже под 50, воспользовался представившейся возможностью. Вопреки событиям кинокартины Роберта Россена «Александр Великий» (1956) с Ричардом Бертоном, Аристотель не стал сопровождать Александра в завоевательном походе на Восток. Он был уже немолод. Всю свою жизнь, с подросткового возраста, Аристотель служил другим – Платону как руководителю Академии и своим богатым царствующим покровителям Гермию и Филиппу. Теперь пришло время писать собственную жизненную историю. Он переехал в Афины и основал там Ликей – первое в мире учебное заведение, в котором велась научная деятельность. И хотя Аристотель писал свои труды и занимался философией с отрочества, большинство исследователей считает, что все дошедшие до нас сочинения (помимо как минимум 130 несохранившихся) он создал в «золотые» 12 лет руководства Ликеем. К трагически утраченным относится, в частности, второй том «Поэтики». (Тяжесть этой потери для мировой культуры проиллюстрировал Умберто Эко в своем средневековом детективе «Имя розы», который был экранизирован с участием Шона Коннери в 1986 г. В кульминационный момент истории последний существующий в мире экземпляр сочинения Аристотеля о комедии погибает в пламени пожара, устроенного монахом, который считал любое веселье и смех греховными. Не исключено, что эта метафора отражает истинную причину, по которой ценнейший труд оказался недоступен современному читателю: за переписку сочинений о комическом лицедействе средневековые христианские монахи брались гораздо реже, чем за труды, посвященные логике или нравственной философии.)

Хотя аристотелевскую манеру изложения часто называют сухой, безжизненной и труднодоступной, в дошедших до нас трудах можно найти множество удивительно живых моментов. Философ обладает мягким, ненавязчивым чувством юмора и подмечает причуды человеческой натуры с ироничной усмешкой. Так, например, на дружеском пиру с другими философами он повстречал человека, который в комическом ключе цитировал Эмпедокла, одного из малоизвестных греческих мыслителей, высказывавшего свои взгляды в форме пространных гекзаметрических поэм. Аристотель был знаком со многими поэтами и считал, что они относятся к своим творениям излишне трепетно, «не чая в них души, как родители не чают души в детях». Он любил забавные истории о безобидном чудачестве. Например, о византийце, который научился мастерски предсказывать погоду, наблюдая в каком направлении – на север или на юг – устремляются его домашние ежи. Или о пьянице из Сиракуз, который высиживал яйца от своих кур, в процессе подкрепляя силы бесконечными возлияниями.

Аристотель заботился и о телесном. Он был глубоко убежден, что секс, еда, вино, если делить их с любимыми и близкими и не злоупотреблять, играют важнейшую роль в достижении счастья. Его увлекало разнообразие вкусовых ощущений, кулинария. Философ знал, кто и что выращивает к столу в домашнем саду. Он любил растирания и теплые ванны в гимнасии. Судя по тому, сколько Аристотель знал о музыке и о практике обучения игре на музыкальных инструментах, эти занятия занимали не последнее место в его жизни. Обычная сдержанность резко исчезает, когда он заговаривает о своевольных, но безответственных спартанках, с одной из которых у него, судя по всему, были непростые отношения. Он был и отцом, и дядей, поэтому упоминает подарки, которые дарятся детям, – мяч, личную склянку для масла.

Тем не менее трактаты, созданные на основе его собственных исследований и заметок для лекций, которые Аристотель читал ученикам, зачастую довольно трудны для восприятия даже в современных и облегченных переводах. Однако он много рассуждал о разнице в обращении философа или ученого к массовой и к научной аудитории, будучи убежден в важности обоих подходов. Аристотель был далек от того, чтобы смотреть на «популяризаторские» труды свысока, он и сам их написал немало. Мы знаем, что ученый готовил и читал массовой аудитории лекции, в древности известные как «экзотерические», то есть «ориентированные вовне», «на публику». Эти тексты почти наверняка создавались в форме доступного, легко читаемого диалога, столь любимой Платоном. Себя Аристотель изображает в этих диалогах одним из участников, подобно тому как Сократ предстает собеседником в философских диалогах Платона и Ксенофонта. Цицерон, как никто разбиравшийся в литературных стилях, называл публичные лекции Аристотеля написанными «в популярном ключе» (populariter) и, скорее всего, имел в виду именно их, говоря, что беседа у Аристотеля «течет, словно золотая река». К числу самых известных его экзотерических трудов относится «Протрептик» («Побуждение к философии»), представлявший собой основы философского учения для «обычного человека». Философ по имени Крат обнаружил это сочинение случайно, когда «дожидался в сапожной мастерской», и прочитал в один присест. Текст, проникнутый пламенной любовью Аристотеля к философии, повествует о главном отличии между человеком и животными – чистой силе человеческого разума. Кроме того, эта сила больше всего приближает их к тому, что Аристотель называл «богом»: хотя греки были политеистами, у философов имелось понятие единой высшей Божественной силы, которая движет Вселенной. В немногочисленных дошедших до нас фрагментах «Протрептика» содержатся высказывания о том, как увлекательна философия: «Приятно просто сесть и предаться философским размышлениям».

Между тем любого желающего возродить философию Аристотеля (особенно если за это возьмется женщина) поджидает довольно щекотливая проблема – предубеждение, с которым преуспевающий глава семьи и хозяин дома относился к женщинам и рабам. В первой книге «Политика» он, как известно, защищает рабство – по крайней мере применительно к порабощению греками не-греков, и недвусмысленно заявляет, что женщины уступают мужчинам в умственных способностях. В этой книге я не заостряю внимание на моментах (на самом деле довольно нечастых), где Аристотель демонстрирует ошибочное убеждение, будто женщины или рабы не-греки от природы не обладают таким интеллектуальным потенциалом, как греческие мужчины[7 - Edith Hall, ‘Citizens but Second-Class: Women in Aristotle’s Politics’, in C. Cuttica and G. Mahlberg (eds.), Patriarchal Moments (London: Bloomsbury, 2015), Ch. 3.]. Зато я не раз буду возвращаться к последовательно доказываемому Аристотелем утверждению, что любые взгляды всегда должны быть открыты для пересмотра.

В «Никомаховой этике», например, он пишет, что, хотя упорство – это добродетель, иногда излишне настаивать на своем – вредно. Изменить мнение, получив неопровержимые доказательства его ошибочности (что некоторые осудят как непостоянство), более чем похвально. Аристотель рассматривает данный этический вопрос на примере персонажа трагедии – в данном случае Неоптолема из «Филоктета» Софокла. Сперва Неоптолем поддается на уговоры Одиссея обмануть хромого Филоктета, но, увидев воочию его мучения и узнав подробности постигшей его беды, он отказывается участвовать в обмане, то есть меняет свое мнение. Думаю, будь у нас возможность, мы смогли бы переубедить его насчет умственных способностей у женщин.

Считая, что традиционные представления (endoxa) необходимо уважать и при необходимости систематически пересматривать, Аристотель не считает взгляды, унаследованные от предков, заведомо правильными. Первобытные люди, полагает он, находились примерно на том же уровне развития, что и самые обычные его современники, а значит, «было бы безрассудством оставаться при их постановлениях». Своды письменных законов Аристотель также призывает периодически обновлять и совершенствовать, поскольку «в государственном устроении невозможно изложить письменно все со всей точностью».

Философскую школу Аристотеля называют перипатетической (от греч. peripateo – «я прогуливаюсь»). По примеру своего учителя Платона, который перенял эту привычку у Сократа, Аристотель любил рассуждать на ходу. Так поступали и многие известные философы после него – в том числе Ницше, утверждавший, что ценит лишь те идеи, что пришли к нему во время прогулки. Однако древних греков весьма озадачил бы романтический образ бродящего в одиночестве мудреца, впервые выведенный в «Прогулках одинокого мечтателя» Руссо в 1778 г. Философы предпочитали прохаживаться сообща, питая мысль энергией своих шагов и подстраивая течение беседы под ритм ходьбы. Судя по величине вклада в сокровищницу человеческих знаний и по количеству написанных авторитетных трудов, Аристотель должен был к 62 годам прошагать со своими учениками не одну тысячу миль по скалистым греческим берегам.

Для древнегреческого мыслителя познание было тесно связно с идеей путешествия. Эта связь берет начало в глубине веков, задолго до Аристотеля: еще Одиссей у Гомера за время странствий «многих людей, города посетил и обычаи видел». В классический период уже существовала метафора «выгуливания» идеи или замысла: в комедии, впервые поставленной в Афинах примерно за 20 лет до рождения Аристотеля, трагику Еврипиду не советуют «выгуливать» тенденциозную гипотезу, которую он ничем не сможет подкрепить. А в медицинском сочинении, приписываемом Гиппократу, мыслительный процесс уподобляется моциону, призванному упражнять разум: «Для человека мысль – это прогулка души».

К этой же метафоре обращался и Аристотель, начиная собственное исследование природы человеческого сознания в трактате «О душе». Там он утверждает необходимость рассмотреть мнения о душе, высказанные предшественниками, чтобы «двигаться вперед, нащупывая необходимый нам путь через препоны». «Путь» в оригинальном тексте Аристотеля имеет корень (poros), означающий мост, брод, перевал между ущельями или курс сквозь узкие проливы, пустыню, лесную чащу. Углубляясь в тайны устройства природы в «Физике», он точно так же указывает нам направление, приглашая следовать «естественным путем» (hodos): от более понятного и явного для нас к менее понятному.

Философские задачи именуются апориями, что в дословном переводе означает «безвыходное положение». Между тем «перипатетической» философскую школу Аристотеля стали называть не только в связи с прогулками. Во-первых, вся его система рассуждений и познания опирается на увлеченный интерес к осязаемым подробностям окружающего нас материального мира. Аристотель был не только философом-мыслителем, но и естествоиспытателем-эмпириком, его сочинения воспевают материальную природу Вселенной, которую мы воспринимаем органами чувств и осознаем как реальную. Читая его труды по биологии, представляешь, как автор ежеминутно останавливается во время прогулок, чтобы подобрать раковину, указать на интересное растение или, прервав ненадолго философскую беседу, слушает пение соловьев. Во-вторых, Аристотель, в отличие от Платона, был не просто далек от презрения к человеческому телу, а, напротив, считал человека исключительно одаренным созданием, у которого сознание неотделимо от органического бытия, моторика кисти и пальцев представляет собой инженерное чудо, а инстинктивное физическое наслаждение служит ориентиром на пути к добродетели и счастью. Читая Аристотеля, мы чувствуем уверенность руки, записавшей мысли, которые рождены неутомимым умом, составляющим единое целое с тренированным телом.

Однако у термина «перипатетический» есть еще одна ассоциация. В греческом переводе Евангелия от Матфея, когда фарисеи спрашивают Иисуса, почему его ученики не живут по заветам старцев и не соблюдают строгие иудейские обычаи, понятие «жить» передано словом peripateo, то есть в греческом языке у этого глагола имеется метафорическое значение «жить согласно определенным этическим принципам». Хотя аристотелевские перипатетики не затрагивали религию, они вместе с учителем проложили философский путь к счастью.

Прогуливаться мне нравилось всегда, и сейчас самые ценные мысли посещают меня на глинистых тропинках Кембриджшира. От религии я – дочь англиканского священника – отказалась в 13 лет. Самым большим препятствием для моей и без того стремительно слабеющей веры стала утверждаемая церковью необходимость признавать сверхъестественное и поклоняться невидимым и неслышимым для меня сущностям. А я просто перестала чувствовать связь с Невидимым другом, которого прежде называла Господом. Однако переход к атеистическому образу мысли не обошелся без потерь. Прежде, в более раннем детстве, я не сомневалась, что попаду в рай, если буду вести себя хорошо. Теперь же я ощущала себя примерно как Антониус Блок из «Седьмой печати» (1957) Ингмара Бергмана, религиозный скептик в отчаянном поиске смысла бытия во времена чумы XIV в.: «Нельзя жить перед лицом смерти, сознавая, что все на свете – ничто». Наверное, не случайно совпадение, что Бергман тоже вырос в семье протестантского священника. Я больше не верила, что где-то там, в космосе, некто следит за каждым моим шагом и вознаграждает за благие поступки или наказывает за дурные. Но я не знала, кем Его заменить. Мне по-прежнему хотелось быть хорошей, приносить пользу и в идеале оставить планету будущим поколениям в лучшем состоянии.

В подростковом возрасте я некоторое время экспериментировала с астрологией, буддизмом, трансцендентальной медитацией, потом совсем уж мимолетно – с психотропными препаратами и спиритизмом. Я прочла классическую книгу Дейла Карнеги «Как перестать беспокоиться и начать жить»[8 - Карнеги Д. Как перестать беспокоиться и начать жить. – М.: Попурри, 2018.] (1948) и много другой популярной психологической литературы, но никак не могла найти действенную, интересную, оптимистичную в основе своей нравственную систему. Нашла я ее только в студенчестве, когда познакомилась с трудами Аристотеля. Он объясняет физическое устройство мира с научной точки зрения, а нравственное устройство – через нормы, выработанные человеком, а не полученные свыше в результате сверхъестественного вмешательства.

Аристотель первым подчеркнул бы, что философская или научная работа не может быть чисто умозрительной. Наши идеи, самопознание, познание окружающего мира неразрывно связаны с пережитым. Аристотель сменил за свой век восемь мест проживания (см. карту в начале книги), и в апреле 2016 г. я посетила их все, чтобы приобщиться к его опыту. Я прошла по его стопам, пытаясь прочувствовать его мир, нащупать тропинки, которыми он шагал, вынашивая свои философские идеи как отклик на испытания, возникающие на жизненном пути[9 - См. видеоролик на https://www.youtube.com/watch?v=-moYjtCmV8Q (https://www.youtube.com/watch?v=-moYjtCmV8Q).].

Один из величайших древних комментаторов Аристотеля, Фемистий, утверждал, что тот «принес народу больше пользы», чем остальные мыслители. И это утверждение по-прежнему верно. Философ Роберт Андерсон писал в 1986 г.: «Ни один древний мыслитель не ставит так прямо вопросы, волнующие и тревожащие современного человека. Да и среди современных мыслителей нет тех, кто способен предложить живущим в наше неспокойное время столько же, сколько он»[10 - Robert J. Anderson, ‘Purpose and happiness in Aristotle: An Introduction’, in R. Thomas Simone and Richard I. Sugarman (eds.), Reclaiming the Humanities: The Roots of Self-Knowledge in the Greek and Biblical Worlds (Lanham & London: University Press of America), pp. 113–30, at p. 113.]. Практический подход Аристотеля к философии может изменить нашу жизнь к лучшему.

Глава 1

Счастье

В начале «Евдемовой этики» Аристотель приводит изречение, высеченное на древнем камне священного острова Делос и провозглашающее наивысшими благами на свете «справедливость, здоровье и милое сердцу добыть»[11 - Здесь и далее цитаты из «Евдемовой этики» по изданию: Аристотель. Евдемова этика / Пер. Т. В. Васильевой, Т. А. Миллер, М. А. Солоповой. – М., 2005.]. Аристотель категорически с этим не согласен. С его точки зрения, конечная цель человеческой жизни – обрести счастье, то есть стремиться к раскрытию своего потенциала и работать над собой, чтобы достичь вершин личного совершенства. Вы сами себе нравственный судья, однако действуете в мире, где все взаимосвязано и отношения с другими людьми играют важную роль.

Учителем Аристотеля был Платон, который, в свою очередь, учился у Сократа, утверждавшего, что «неосмысленная жизнь не стоит того, чтобы ею жить». Аристотель считал такой подход слишком суровым. Ведь многие – возможно, большинство – руководствуются в жизни интуицией и не особенно рефлексируют, однако это не мешает им быть счастливыми. Аристотель сместил бы акцент на практическую деятельность и устремленность в будущее под девизом: «Непродуманная жизнь вряд ли будет по-настоящему счастливой».