Феникс и ковер
– Как же мы тогда доберемся домой? – наконец, спросил Сирил.
– Понятия не имею, – любезно ответил Феникс. – Может, мне слетать и принести вам что-нибудь поесть?
– А как ты возьмешь с собой деньги, чтобы заплатить за это «что-нибудь»?
– В деньгах нет необходимости. Птицы всегда берут, что захотят, и это не считается воровством, если не считать того, что тащат сороки-воровки.
Дети были рады узнать, что не совершили преступления, когда, получив крылья, полакомились чужими спелыми сливами.
– И вправду, пусть Феникс принесет нам что-нибудь поесть, – горячо сказал Роберт, и Антея шепотом поправила:
– Если он будет так добр, ты имеешь в виду.
– Да, если он будет так добр принести нам еды. А пока он летает, подумаем, как же нам быть.
Феникс взмыл в серое пространство между стенами башни, а когда он исчез вверху, Джейн спросила:
– А вдруг он не вернется?
Мысль была не из приятных.
И, хотя Антея сразу ответила:
– Конечно, вернется! Я уверена, что он – птица слова, – все помрачнели еще больше.
Ибо, как ни странно, в башне отсутствовала дверь, а все окна находились слишком высоко, чтобы до них смог добраться даже самый отважный альпинист. К тому же становилось холодно, и Антея поежилась.
– Да уж, это все равно что оказаться на дне колодца, – сказал Сирил.
Дети ждали в печальном и голодном молчании, и у них немного затекли шеи, потому что они то и дело запрокидывали головы, чтобы вглядеться в серое пространство высокой башни и посмотреть, не возвращается ли Феникс.
Наконец, он появился. Он казался очень большим, слетая вниз между стенами. Когда Феникс опустился достаточно низко, дети поняли – почему: в одной лапе он нес корзинку с вареными каштанами, в другой – кусок хлеба, а в клюве – очень большую грушу.
Груша оказалась сочной и вполне сошла за небольшой стакан сока.
Когда с едой было покончено, все почувствовали себя лучше, и вопрос о том, как добраться домой, обсуждался без особой ругани. Но никто не смог придумать, как выйти из затруднительного положения или даже как выйти из этой башни, ведь Феникс, хотя его клюв и когти, к счастью, были достаточно крепки, чтобы удержать еду, явно не смог бы взлететь вверх с четырьмя упитанными детьми.
– Наверное, нам придется остаться здесь и время от времени кричать, – сказал наконец Роберт. – Кто-нибудь услышит, принесет веревки и лестницы и спасет нас, как шахтеров после аварии в шахте. А потом французы соберут деньги по подписке, чтобы отправить нас домой, как отправляют потерпевших кораблекрушение.
– Да, но мы не попадем домой раньше маминого возвращения, и тогда папа отберет у нас ковер. Он скажет, что ковер опасен для жизни или еще что-нибудь в этом роде, – проговорил Сирил.
– Мне ужасно жаль, что мы прилетели сюда, – снова сказала Джейн, и все остальные велели ей помолчать – все, кроме Антеи, которая внезапно разбудила Феникса со словами:
– Послушай, я знаю, что ты можешь нам помочь. О, мне бы очень хотелось, чтобы ты нам помог!
– Я помогу, чем смогу, – сразу ответил Феникс. – Что вам на сей раз нужно?
– Мы хотим вернуться домой, – заявили все.
– Хм, – отозвался Феникс. – Да… Домой, вы сказали? А что значит «домой»?
– Туда, где мы живем… Туда, где мы спали прошлой ночью… Туда, где остался алтарь, на котором ты вылупился из яйца.
– Вот оно что! Что ж, сделаю все, что в моих силах.
Феникс перепорхнул на ковер и несколько минут расхаживал взад-вперед в глубокой задумчивости. Затем гордо выпрямился.
– Я могу помочь. Почти уверен, что могу, если только не ошибаюсь жестоко. Вы не возражаете, если я оставлю вас на час-другой?
Не дожидаясь ответа, он взмыл вверх и полетел сквозь полумрак башни к яркому свету.
– Что ж, он сказал, что его не будет час-другой, – мужественным голосом проговорил Сирил. – Но я читал об узниках в подземельях, о людях, которых запирали в катакомбах, и знаю, что каждое мгновение в ожидании освобождения тянулось для них, как вечность. Поэтому узники всегда чем-то занимались, что помогало коротать отчаянные минуты. Пауков мы не будем пытаться приручить, потому что на это у нас не хватит времени.
– Надеюсь, – с сомнением сказала Джейн.
– Но мы должны нацарапать наши имена на камнях или сделать еще что-нибудь в том же духе.
– Кстати, о камнях, – сказал Роберт. – Видите кучу камней у стены в углу? Так вот, я уверен, что за ними дыра… И через нее наверняка можно выйти. Да, смотрите! Камни сложены полукругом, как будто там, в стене, есть арка; а вон и дыра, вся черная внутри.
С этими словами он подошел к груде камней, взобрался на нее, сдвинул верхний камень кучи и открыл небольшое темное пространство.
В следующее мгновение все уже разбирали груду, и очень скоро дети сбросили куртки и пальто, потому что им стало жарко.
– И вправду дверь, – сказал Сирил, вытирая лицо. – Хорошо, что мы ее нашли, на тот случай, если…
Он собирался добавить «если что-нибудь случится с Фениксом», но промолчал, опасаясь напугать Джейн. Он не был злым мальчиком и не говорил жестоких слов, если успевал вовремя задуматься.
Полукруглое отверстие в стене становилось все больше и больше. В дыре было очень, очень темно, даже по сравнению с полумраком башни; и по мере того, как дети вытаскивали камни и бросали их вниз, дыра становилась все больше. Камни, должно быть, пролежали тут очень долго, потому что поросли мхом, и некоторые из-за мха приклеились друг к другу. В общем, работенка была не из легких, как заметил Роберт.
Когда удалось разобрать примерно половину заваленной арки, Роберт и Сирил осторожно пролезли в нее и зажгли спички. Как горячо они возблагодарили судьбу за то, что разумный отец не запрещал им носить спички, не то что отцы некоторых других мальчиков! Отец Роберта и Сирила настаивал только на том, чтобы сыновья носили такие спички, которые можно зажечь, лишь чиркнув о коробок, а не обо что попало.
– Тут не дверь, а что-то вроде туннеля! – крикнул Роберт девочкам после того, как первая спичка вспыхнула, замерцала и погасла. – Отойдите, мы сбросим вниз еще несколько камней!
Ужасно взволнованные девочки так и сделали. И вот груда камней почти исчезла – и сестры увидели темный проход, ведущий невесть куда. В этот захватывающий момент все сомнения и страхи насчет того, удастся ли вернуться домой, были забыты. События разворачивались прямо как в книге про графа Монте-Кристо! Как…
– А ну, выходите оттуда! – вдруг закричала Антея. – Там, где все заперто, всегда плохой воздух. Из-за этого факелы гаснут, а потом человек умирает. Кажется, это называется «рудничный газ». Выходите, говорю вам!
Она приказывала так настойчиво, что мальчики и вправду выбрались обратно в башню, а потом каждый схватил пальто или куртку и начал махать в сторону темной арки, чтобы воздух внутри посвежел. Когда Антея решила, что «проход, наверное, уже проветрился», Сирил первым вошел под арку.
Девочки последовали за ним. Роберт шел последним, потому что Джейн отказалась замыкать шествие, опасаясь, как бы «нечто» не вошло следом за ней и не схватило ее сзади.
Сирил осторожно продвигался вперед, зажигая спичку за спичкой и вглядываясь во мрак.
– Крыша сводчатая, – доложил он, – и вся каменная… Эй, Пантера, не дергай меня за куртку! Воздух точно в порядке, глупая, раз спички не гаснут. А там, смотрите, ступеньки вниз!
– О, давайте дальше не пойдем, – сказала Джейн с мучительной неохотой (кстати, неохота и вправду бывает мучительной). – Я уверена, там есть змеи, или логовище львов, или еще что-нибудь страшное. Давайте вернемся и спустимся туда как-нибудь в другой раз, со свечами и ручными мехами, чтобы разгонять рудничный газ.
– Тогда пропусти меня вперед, – раздался за ее спиной суровый голос Роберта. – Это место в точности такое, в каких обычно зарывают сокровища, поэтому я все равно пойду дальше. А ты можешь остаться, если хочешь.
Тогда, конечно, Джейн согласилась идти дальше.
Итак, очень медленно и осторожно дети спустились по ступенькам. Ступенек было семнадцать, а у подножия лестницы обнаружились другие проходы, расходящиеся в четыре стороны. Нечто вроде низкой арки с правой стороны заставило Сирила задуматься, что там такое может быть, потому что арка была слишком низкой, чтобы за ней начинался еще один коридор.
Мальчик опустился на колени, зажег спичку и, наклонившись, заглянул внутрь.
– Там что-то есть, – сказал он и протянул руку.
Его пальцы коснулись того, что на ощупь больше всего смахивало на влажный мешочек с мраморными шариками.
– Здесь точно кто-то спрятал клад! – воскликнул Сирил.
И он не ошибся. Потому что стоило Антее закричать:
– Ой, скорее, Белка, достань его! – как Сирил вытащил истлевший холщовый мешочек примерно такого размера, как пакеты, в которых в бакалейной лавке продают орехов на шесть пенсов.
– Там есть еще. Там полно таких мешочков, – сказал он.
Как только он вытянул мешок, подгнившая ткань порвалась, и золотые монеты разлетелись во все стороны, запрыгали, звеня, сталкиваясь на полу темного коридора.
Интересно, что бы вы сказали, если бы вдруг наткнулись на зарытый клад?
Сирил сказал:
– А, черт, я обжегся! – и уронил спичку. А после добавил: – Спичек-то больше и нету.
На мгновение воцарилась отчаянная тишина. Потом Джейн заплакала.
– Не плачь, – сказала Антея, – не плачь, Киска, ты израсходуешь здесь весь воздух, если будешь плакать. Мы сможем выбраться отсюда.
– Да-а, – ответила Джейн сквозь рыдания, – мы выберемся и поймем, что Феникс уже возвращался и снова улетел, потому что решил, что мы вернулись домой каким-то другим путем, и… Ой, лучше бы мы сюда не залезали.
Все застыли – только Антея, прижав к себе Джейн, попыталась вытереть ей в темноте глаза.
– Н-не надо, – сказала Джейн, – это мое ухо… Я не плачу ушами.
– А ну, пошли отсюда, – велел Роберт.
Легко сказать – да трудно сделать, потому что никто не смог точно вспомнить, какой дорогой они сюда пришли. Очень трудно вспомнить нужный путь в темноте, когда нет спичек; ну, а если они есть, тогда, конечно, дело другое, даже если вы не зажгли ни одной.
Теперь все были согласны с Джейн, которая вечно твердила, что лучше бы им не соваться туда или сюда. Отчаяние еще больше сгущало темноту, и вдруг совершенно внезапно пол как будто накренился, и всем показалось, что они находятся во вращающемся лифте. Дети зажмурились (хотя в темноте все равно, зажмурился ты или нет, правда?), а когда кружение прекратилось, Сирил вскрикнул:
– Землетрясение! – и все открыли глаза.
Они находились в своей неприбранной детской, она же – комната для завтраков! И какой же светлой, сияющей, безопасной, приятной и восхитительной она казалась после темного подземного туннеля!
Ковер лежал на полу с таким спокойным видом, как будто никогда в жизни не отправлялся в путешествия. На каминной полке стоял Феникс, всем своим видом показывая, что он – птица скромная, но детям стоит его поблагодарить.
– Но как же тебе это удалось? – спросил кто-то, когда все много раз сказали «спасибо» Фениксу.
– О, я просто полетел к вашему другу псаммиаду и попросил выполнить мое желание.
– Но как ты узнал, где его найти?
– От ковра. Эти существа, исполняющие желания, всё знают друг о друге. Они состоят в кланах, как шотландцы, и как будто все друг с другом в родстве.
– Но ковер не умеет говорить, так ведь?
– Так.
– Тогда как же…
– Как я узнал, где живет псаммиад? Говорю же, от ковра.
– Значит, он заговорил?
– Нет, – задумчиво сказал Феникс, – не заговорил, но я почерпнул информацию, наблюдая за его поведением. Я всегда был чрезвычайно наблюдательной птицей.
Только после холодной баранины и пирога с вареньем, а также чая и хлеба с маслом у кого-то нашлось время пожалеть о золотых, которые остались лежать на полу подземного хода. Раньше о кладе никто не вспоминал – с тех пор, как Сирил обжег пальцы о пламя последней спички.
– Какие же мы совы и козлы! – сказал Роберт. – Мы всегда так мечтали о сокровищах, а теперь…
– Ничего! – Антея, как обычно, старалась смотреть на вещи со светлой стороны. – Мы вернемся туда и заберем золото, а потом раздадим всем подарки.
Дети провели наиприятнейшие четверть часа, обсуждая, какие подарки кому стоит преподнести, а когда порывы щедрости закончились, минут пятьдесят разговаривали о том, что они купят самим себе.
И тут Сирил прервал перегруженный техническими деталями рассказ Роберта об автомобиле, на котором тот собирался ездить в школу и обратно.
– Хватит! Заткнись. Это все бесполезно. Мы никогда не сможем вернуться за кладом, потому что не знаем, где та башня.
– Разве ты не знаешь? – печально спросила у Феникса Джейн.
– Не имею ни в малейшего понятия, – ответил Феникс тоном любезного сожаления.
– Тогда сокровище для нас потеряно, – сказал Сирил.
Так и было.
– Но у нас есть ковер и Феникс, – напомнила Антея.
– Простите, – сказала птица с видом оскорбленного достоинства, – мне очень не хочется противоречить, но ты, конечно, имела в виду – у вас есть Феникс и ковер?
Глава третья. Королева-кухарка
В субботу дети совершили свое первое замечательное путешествие на исполняющем желания ковре. Если вы не слишком малы, чтобы читать, вы знаете, что после субботы должно идти воскресенье.
По воскресеньям дом 18 по Камден-Террас в Камден-Тауне всегда принаряжался. По субботам отец приносил цветы, чтобы завтра украсить стол к завтраку. В ноябре, конечно, он приносил желтые и оранжевые хризантемы. Кроме того, на завтрак подавали сосиски на тостах, и это был просто экстаз после шести дней поглощения яиц, которые закупали на Кентиш-Таун-роуд по четырнадцать шиллингов за дюжину. В упомянутое воскресенье на обед приготовили еще курицу (обычно ее приберегали для дней рождения и других торжественных случаев) и пудинг «ангелочек» – в нем рис, молоко, апельсины и белая глазурь делали все возможное, чтобы вас осчастливить.
После обеда отцу очень захотелось спать, потому что он усердно трудился всю неделю, но он не поддался голосу, нашептывавшему: «Иди и отдохни часок». Он нянчился с Ягненком, который ужасно кашлял, – по словам кухарки, у малыша был коклюш, тут нечего и гадать.
– Пойдемте, детишки, – сказал отец, – я взял в библиотеке книгу под названием «Золотой век» и почитаю вам вслух.
Мама прилегла на диване в гостиной и сказала, что прекрасно все слышит с закрытыми глазами. Ягненок угнездился в «уголке кресла», а на самом деле – на папиной руке, а остальные устроили счастливую кучу-малу на коврике у камина. Поначалу в этой куче, конечно, было слишком много ступней, коленей, плеч и локтей, но потом все устроились по-настоящему уютно, и Феникс с ковром отодвинулись в дальние уголки сознания (Феникс и ковер прекрасны, но можно будет поиграть с ними позже)… Как вдруг в дверь гостиной угрюмо и громко постучали. Дверь приоткрылась на дюйм, послышался голос кухарки:
– Пожалуйста, мэм, можно вас на минутку?
Мама посмотрела на отца с выражением отчаяния на лице. Потом сняла с дивана свои красивые блестящие воскресные туфли, обулась и вздохнула.
– В море осталось еще много рыбы, – весело сказал отец, и только гораздо позже дети поняли, что он имел в виду.[5]
Мама вышла в коридор, который назывался «холл», туда, где стояла подставка для зонтов и висела картина «Король долины» в желтой блестящей раме (на картине остались коричневые пятна сырости после пребывания в позапрошлом доме). В холле ждала кухарка с очень красным и потным лицом, в чистом фартуке, криво повязанном поверх грязного, в котором она готовила тех восхитительных цыплят. Кухарка с каждой минутой как будто краснела и потела все больше; накручивая на пальцы края передника, она сказала коротко и сердито:
– С вашего позволения, мэм, я хотела бы получить расчет.
Мама прислонилась к вешалке. Дети увидели в дверную щель, как мама побледнела. А ведь она была так добра к кухарке и только накануне дала ей выходной, поэтому со стороны кухарки было очень нехорошо вот так уходить, да еще в воскресенье.
– Почему, в чем дело? – спросила мама.
– Да это все из-за детей, – ответила кухарка, и братьям и сестрам почему-то показалось, что они сразу поняли: речь пойдет о них. Вроде ничего такого плохого они не делали, но кухарок вывести из себя легче легкого. – Да, из-за детей. Новый ковер в их комнате заляпан грязью с двух сторон. Отвратительной желтой грязью! Бог знает, где они ее откопали. И такую гадость мне нужно отчищать в воскресенье? Нет уж, в мои обязанности это не входит, и не собираюсь я ничем таким заниматься. Вот чего я скажу, мэм – кабы не маленькие шалопаи, тутошнее место было бы неплохим, хоть и не мне такое говорить, и уходить бы мне не хотелось, да вот только…
– Мне очень жаль, – мягко сказала мама. – Я поговорю с детьми. А вы лучше хорошенько все обдумайте, и если действительно захотите уйти, скажите мне об этом завтра.
На следующий день у мамы с кухаркой состоялся тихий разговор, и кухарка сказала, что так уж и быть, задержится еще малость, а там видно будет.
Но тем временем мама с папой тщательно расследовали историю с грязным ковром. К откровенному объяснению Джейн – дескать, ковер запачкался на дне иноземной башни, где были запрятаны сокровища, – родители отнеслись с таким леденящим душу недоверием, что остальные дети ограничились выражением сожалений и обещаниями «никогда больше так не делать». Но отец сказал (и мама с ним согласилась, потому что матери должны соглашаться с отцами, а не потому, что она сама так считала), что дети, измазавшие ковер с двух сторон толстым слоем грязи и вместо объяснений наболтавшие какую-то чепуху (под чепухой подразумевался правдивый рассказ Джейн), вообще не стоят того, чтобы иметь ковер. Значит, ковра у них и не будет – целую неделю!
Ковер почистили щеткой, протерли чайной заваркой (только это слегка утешило Антею), свернули и убрали в шкаф на верхней площадке лестницы, а ключ папа сунул в карман брюк.
– До субботы, – заявил он.
– Не огорчайтесь, – сказала Антея, – зато у нас есть Феникс.
Но оказалось, что Феникса у них нет. Птица как сквозь землю провалилась, и внезапно радужная дикая красота волшебных приключений превратилась в обычную влажную хмарь повседневной ноябрьской жизни в Камден-Тауне. Все было как всегда: голые доски пола посреди детской там, где в коричневом линолеуме протерлась дыра, а на желтоватом фоне досок с ужасающей отчетливостью – тараканы. Бедняжки, как обычно, вышли вечером, чтобы попытаться подружиться с детьми, но дети так и не захотели с ними дружить.
Воскресенье закончилось в унынии, которое не смог развеять даже сладкий творог со сливками, поданный на ужин в чаше из голубого дрезденского фарфора.
На следующий день кашель Ягненка стал хуже. Он определенно смахивал на коклюшный, и в своем одноконном экипаже приехал доктор.
Каждый из старших детей старался мужественно выдержать тяжесть горя, навалившегося из-за того, что исполняющий желания ковер заперли, а Феникс исчез.
Феникса искали добрую часть воскресенья.
– Он – птица слова, – сказала Антея. – Уверена, он нас не бросил. Но вы же знаете – он так ужасно долго летел от того места, куда мы попали, до Рочестера и обратно. Думаю, бедняжечка устал и хочет отдохнуть. Я уверена, ему можно доверять.
Остальные тоже пытались испытывать такую уверенность, но она давалась нелегко. И нельзя было ожидать от детей теплых чувств к кухарке, поскольку ковер забрали исключительно из-за того, что та подняла шум из-за толики иностранной грязи.
– Она могла бы поговорить с нами, – сказала Джейн, – и мы с Пантерой почистили бы ковер заваркой.
– Сварливая мегера, – буркнул Роберт.
– Я не буду говорить, что я о ней думаю, – чопорно заявила Антея, – потому что это было бы руганью, ложью и клеветой.
– Если назвать ее злобной свиньей и отвратительным синеносым Боцуосом, это не будет ложью, – сказал Сирил, который прочитал книгу «Глаза света»[6] и собирался подражать говору Тони, как только научит Роберта говорить, как Пол.
И все дети, даже Антея, согласились, что если кухарка и не синеносый Боцуос, лучше бы ей не родиться на свет. Но прошу вас поверить – дети не нарочно всю следующую неделю старались вывести ее из себя. Хотя, осмелюсь предположить, они бы так себя не вели, будь кухарка их любимицей. Это загадка, сами разгадайте ее, если сможете.
Итак, произошли следующие события.
Воскресенье. Обнаружилось, что ковер с двух сторон заляпан грязью.
Понедельник. Лакрицу нужно было довести до кипения в кастрюле, добавив туда анисовое драже. Антея этим и занималась, потому что думала, что смесь поможет от кашля Ягненка. Но она забыла следить за кастрюлей, и дно подгорело. Ту маленькую кастрюльку с белой полосой приберегали для детского молока.
Вторник. В кладовой обнаружилась дохлая мышь. Дети взяли нож для потрошения рыбы, чтобы выкопать мышке могилу. По прискорбной случайности нож сломался. В свою защиту дети сказали, что кухарке не следовало держать в кладовой дохлых мышей.
Среда. На кухонном столе лежало нарезанное сало, и Роберт перемешал его с нарезанным мылом. По его словам, он решил, что сало – это тоже мыло.
Четверг. Дети разбили кухонное окно, когда честно и благородно играли в разбойников.
Пятница. Слив кухонной раковины замазали замазкой и наполнили раковину водой, чтобы получилось озеро, в котором можно пускать бумажные кораблики. Уйдя, братья и сестры оставили кран открытым. Коврик у кухонного камина и обувь кухарки были испорчены.
В субботу ковер все-таки вернули.
За целую неделю дети успели решить, в какое место они попросят их отнести, когда заполучат ковер.
Мама ушла к бабушке, не взяв с собой Ягненка, потому что у малыша все еще был сильный кашель. Кухарка не уставала твердить, что это точно коклюш, тут нечего и гадать.
– Но мы возьмем его с собой, нашего утеночка, – сказала Антея. – И отправимся туда, где у него не будет коклюшного кашля. Не глупи, Роберт. Если он и расскажет, где был, никто из взрослых не обратит внимания. Он вечно лепечет о том, чего никогда не видел.
Итак, все оделись по-уличному и одели Ягненка – тот хихикал и кашлял, и смеялся, и снова кашлял, бедняжка. Старшие мальчики убрали с ковра все стулья и столы, пока Джейн нянчилась с Ягненком, а Антея носилась по дому, напоследок отчаянно пытаясь найти Феникса. Наконец она, запыхавшись, ворвалась в детскую и сказала:
– Нет смысла его дожидаться. Но я знаю, что он нас не бросил, он – птица слова.
– Совершенно верно, – донесся тихий голос из-под стола.
Все упали на колени, заглянули под стол и увидели Феникса. Он сидел под столешницей на деревянной перекладине, которая поддерживала выдвижной ящик в те счастливые времена, когда ящик еще не пытались превратить в лодку и Роберт не продавил его своими прочными школьными ботинками фирмы «Рэггит».
– Я все время был тут, – сказал Феникс и зевнул, вежливо прикрыв клюв лапкой. – Если я вам был нужен, вы могли бы продекламировать призывное заклинание; в нем семь тысяч строк на очень чистом и красивом греческом языке.
– А ты не мог бы перевести это заклинание на английский? – спросила Антея.
– Оно ужасно длинное, – сказала Джейн, сажая Ягненка себе на колени. – Может, сочинишь короткий английский вариант, как Тейт и Брэди?[7]
– О, скорей иди сюда, – сказал Роберт, протягивая руку. – Иди сюда, старина Феникс!
– Старина прекрасный Феникс, – застенчиво поправила птица.
– Старина прекрасный Феникс, иди сюда, – нетерпеливо сказал Роберт, все еще протягивая руку.
Феникс тут же вспорхнул на запястье мальчика и сказал остальным:
– Этот любезный юноша чудесным образом сумел вложить смысл семи тысяч строк греческого заклинания в одну английскую строку… Правда, он слегка перепутал кое-какие слова, но…
– О, скорей иди сюда, старина прекрасный Феникс!
– Не идеально, надо сказать, но неплохо для мальчика этого возраста.
– Вот так, – сказал Роберт, возвращаясь на ковер с золотым Фениксом на запястье.
– Ты похож на королевского сокольничего, – сказала Джейн и уселась на ковре с малышом на руках.
Роберт постарался и дальше выглядеть похожим на сокольничего.
Сирил и Антея встали на ковре бок о бок.
– Нам нужно вернуться домой до обеда, – сказал Сирил, – иначе кухарка наябедничает.
– Она не ябедничала на нас с воскресенья, – заметила Антея.
– Она… – начал Роберт, и тут дверь распахнулась, и кухарка, разъяренная, как тысяча чертей, вихрем влетела в комнату и наступила на угол ковра. В одной руке она держала треснутую миску, пальцы другой угрожающе сжала в кулак.
– Гляньте сюда! – закричала она. – Моя распоследняя миска! И в чем, скажите на милость, я теперь приготовлю бифштекс и пудинг с почками, которые ваша мама заказала на обед? Вы вообще не заслуживаете обеда, вот что я скажу!