Волшебная птица Петутукан. Сказки

– Мне идти спать? – уточнил Матильда.

– Да, конечно, – ответил король. – Я рассказываю эту печальную историю всем чужестранцам, потому что надеюсь, что кто-нибудь из них окажется умным и спасет меня. Вот ты, например, очень милая девочка. Как думаешь, ты умная?

Очень приятно, даже если кто-то просто интересуется, умна ли ты? Тетушка Уиллоуби, например, ничуть не сомневалась в обратном. Но короли умеют говорить приятные вещи, и Матильда была польщена.

– Не думаю, что я умна, – честно ответила она, но тут хриплый хохот неожиданно разнесся по залу. Матильда схватилась за голову.

– О Боже! – воскликнула она. – Я так странно себя чувствую. Ой! Что это?

Она замолчала ненадолго, потом взглянула на короля и произнесла:

– Ваше Величество, я ошиблась. Я умна, и теперь понимаю, как плохо засиживаться допоздна. Спокойной ночи. Утром, надеюсь, я все еще буду умной и смогу вам помочь, если, конечно, птица не обхохочет меня снова, и я не приобрету какие-нибудь другие способности.

Утром Матильда проснулась с удивительно ясной головой. Она сразу же наметила несколько планов спасения короля и его королевства, но когда спустилась к завтраку, обнаружила, что Петутукан, скорей всего, смеялся ночью еще раз, потому что прекрасный дворец превратился в мясную лавку. Мудрый правитель решил не противиться судьбе и, подвернув королевскую мантию, взвешивал шесть унций великолепной баранины какому-то ребенку с корзинкой.

– Не знаю, есть ли сейчас смысл в планах спасения, – грустно сказал он. – Пока дворец остается лавкой, не стоит и пытаться изображать из себя короля, можно только попробовать стать хорошим мясником. Ты можешь вести учетные записи, пока птица не вернет мне дворец обратно.

Итак, король занялся работой, весьма уважаемой его подданными, многие из которых после колдовства Петутукана поменяли профессии и не один раз. А Матильда вела учетные записи и выписывала счета. Одним словом, оба они были при деле. Придмор, превращенная в автомат, привлекала в лавку покупателей. Многие приводили детей и заставляли невинных малюток бросать в автомат пенсы, а потом читать «хорошие советы», которые им выдавала Придмор. Родители бывают так жестоки! А принцесса сидела в саду с Петутуканом, и Матильда играла с ней каждый день.

Однажды король ехал через соседнее королевство, и король соседнего королевства выглянул в окно своего дворца, засмеялся и крикнул: «Мясник!» Король-мясник не обиделся, потому что это было правдой, хоть и высказанной несколько грубо. Но когда тот король крикнул: «Почем кошачье мясо?», наш король очень рассердился, потому что продавал он мясо всегда лучшего качества. Когда он рассказал обо всем этом Матильде, она посоветовала: «Объявите ему войну». Король послал свою армию в соседнюю страну, и враг был разбит. В этот раз птица засмеялась вовремя: мясная лавка исчезла, а король снова восседал на троне. Он тут же объявил день победы над врагом государственным праздником и приказал устроить грандиозный прием в честь своих солдат. Матильда помогала королю подготовить все лучшим образом. Она наслаждалась новым непривычным ощущением собственной разумности, поэтому почувствовала острое разочарование, услышав смех Петутукана как раз, когда все было готово для пышного торжества. Птица засмеялась, и государственный праздник превратился в подоходный налог. Королевская милость оказалась, вдруг, королевским взысканием, а солдаты – капризными мальчишками, которых пришлось накормить плюшками и силой утащить домой с криками и слезами.

– Надо что-то делать, – произнес король.

– Что ж, – сказала Матильда, – если вы назначите меня гувернанткой принцессы, я что-нибудь придумаю. Я достаточно умная для этой работы.

– Необходимо получить одобрение парламента, – сказал король, – внести изменение в Конституцию.

Итак, правитель поспешил в парламент, чтобы открыть заседание, но, когда он проходил мимо птицы, она склонила голову на бок и расхохоталась. И тут королевская корона выросла до невероятных размеров и вся покрылась дешевыми блестками самого безвкусного типа. Королевская мантия вместо бархатной, обитой горностаем, стала байковой, на кроличьем меху, а скипетр удлинился на двадцать футов, так, что его стало неудобно держать в руках. Король, однако, не сомневался, что голубая кровь осталась при нем.

– Ни одна птица, – заявил он, – не помешает мне исполнить свой долг и открыть парламент.

Но когда он подошел к зданию парламента, он был слишком взволнован, чтобы вспомнить каким ключом открываются двери и в результате сломал замок, засунув в него не тот ключ. Теперь члены парламента были вынуждены произносить речи на улице, чем сильно затрудняли движение транспорта. А несчастный король ушел домой в слезах.

– Матильда, – воскликнул он, – это последняя капля! Ты всегда поддерживала меня. Ты осталась со мной, когда я был мясником, ты выписывала счета, ты считала прибыль, ты вела учет. Если ты действительно умная, ты мне поможешь, иначе конец всему! Уйду в мясники, уеду куда-нибудь в захолустье, и другая маленькая девочка, не ты, будет заполнять мои бухгалтерские книги.

Этого Матильда не могла допустить.

– Хорошо, Ваше Величество, – сказала она, – тогда позвольте мне слоняться ночью по дворцу. Возможно, я сумею обнаружить нечто, что заставляет Петутукана смеяться, и тогда мы сумеем поймать это нечто и не допустить его больше к птице.

– Ох, – вздохнул несчастный король, – если бы только у тебя получилось!

Тем вечером Матильда поднялась в спальню, но не заснула. Она лежала и ждала, пока все обитатели дворца погрузятся в сон, потом бесшумно, как мышка, прокралась в сад, где стояла клетка с Петутуканом, и спряталась за кустом белых роз. Забрезжил серый рассвет, и Петутукан проснулся. Взошло яркое красное солнце, и что-то тихонько, крадучись, выползло из дворца, что-то, похожее на полтора ярда белой ленты. Это была принцесса. Она бесшумно подошла к клетке и протиснулась между ее прутьями. Расстояние между прутьями было довольно узким, но белой ленте под силу протиснуться сквозь любую щель, в любую клетку. Принцесса подошла к Петутукану и пощекотала его под крыльями, она щекотала его до тех пор, пока он не расхохотался. И не успел еще замолкнуть хохот птицы, как принцесса выскользнула наружу и убежала в свою комнату. А Матильда вернулась в свою. На следующий день все воробьи превратились в лошадей, и по улицам стало невозможно ходить из-за тесноты.

В тот день Матильда как всегда пришла поиграть с принцессой и вдруг спросила ее:

– Принцесса, а почему вы так худы?

Принцесса схватила руку Матильды и с благодарностью сжала ее.

– Матильда, – сказала она, – у тебя благородное сердце! Никто ни разу не спросил меня об этом, все пытались только вылечить. А разве я могла объяснить, что происходит, раз меня не спрашивали? Разве могла? Это грустная, очень грустная история, Матильда. Когда-то я была такая же толстая, как ты!

– Я совсем не толстая! – возмутилась Матильда.

– Я хочу сказать, – нетерпеливо вздохнула принцесса, – что была довольно полной, а потом похудела.

– Но почему?

– Потому что они не давали мне каждый день мой любимый пудинг.

– Какая жалость! – сказала Матильда. – А какой у вас любимый пудинг?

– Хлебный, конечно, обсыпанный розовыми лепестками и с грушевыми леденцами внутри.

Матильда отправилась к королю, но едва она сделала несколько шагов, как Петутукан вновь засмеялся. Поэтому, когда она нашла короля, он был не в состоянии заказывать обед, так как превратился в огромную виллу, весьма современную, со всеми удобствами. Он грустно стоял в парке, и Матильда узнала его только по криво торчащей на одном из дымоходов короне, и еще по краю горностаевой мантии, стелющейся вдоль садовой дорожки. Она сама заказала любимый принцессин пудинг, и весь двор поглощал его каждый день на обед, пока не осталось ни одного придворного способного не испытывать отвращения к хлебу. И все они согласны были пробежать милю, лишь бы никогда больше не пробовать грушевых леденцов. Да и сама Матильда устала от однообразного питания, хотя была теперь умной девочкой, и понимала, как полезен хлеб.

А принцесса становилась все толще и толще, и все румяней с каждым днем. Ее платье приходилось распускать все больше, пока уже не осталось швов, которые можно было распустить. Тогда ей пришлось надевать старые платья, которые носила Матильда, а потом и они оказались малы. С полнотой принцесса обрела и доброту, и Матильда полюбила ее от всей души.

А Петутукан за целый месяц ни разу не засмеялся.

Когда принцесса округлилась до подобающего любой принцессе размера, Матильда как-то пришла к ней, нежно обняла и поцеловала. Принцесса поцеловала Матильду в ответ и сказала:

– Ах, мне так жаль, но придется во всем сознаться. Петутукан никогда не смеется, если его не пощекотать. Он, честно говоря, ненавидит смеяться.

– Но вы ведь больше не будете его щекотать? – спросила Матильда.

– Конечно, не буду, – уверила ее принцесса, – я вредничала, потому что была тощей, а теперь я полная и хочу, чтобы все были счастливы.

– А как всем стать счастливыми? – сурово спросила Матильда. – Ведь все превратились во что-то, во что совершенно не планировали. Ваш отец теперь великолепная вилла, премьер министр был маленьким мальчиком, и едва он успел обрести свой подлинный облик, как превратился в здание Оперы. Половина горничных дворца стали губками для мытья посуды и трутся об эту посуду. Бравые моряки военно-морского флота теперь французские пудели, а все солдаты королевской армии – немецкие сосиски. Ваша любимая няня превратилась в цветущее белье, а я, увы, слишком умна. Сможет эта жуткая птица вернуть все обратно?

Услышав, каким стало ее королевство, принцесса залилась слезами.

– Нет, – всхлипнула она, – он как-то объяснил мне, что, когда смеется, только поначалу знает во что кто превратится, а потом колдовство творит само, что захочет. Единственный способ вернуть все, как было, это если… Но это невозможно! Если заставить его посмеяться вверх тормашками. Это загадка. Он так сказал мне, но я не понимаю, что это значит. А ты понимаешь, Матильда?

– Нет, – сказала Матильда, – но позвольте прошептать вам на ухо, чтобы птица не услышала. Придмор знает. Она часто говорила мне: «Ты у меня посмеешься вверх тормашками!» У меня есть план!

Девочки шептались друг с другом, а Петутукан как ни напрягал слух не смог ничего услышать. Подружки оставили его в неведении.

Через какое-то время птица услышала странный шум. Четверо мужчин ввезли в сад на тачке что-то большое и красное. Они поставили эту штуковину перед Петутуканом, и тот в ярости затанцевал на жердочке.

– Ой, – вскрикнул он, – если сейчас кто-нибудь заставит меня засмеяться, эта жуткая штука превратиться во что-то, и я знаю, что превратиться она в нечто ужасное. Я чувствую это всеми своими перьями.

Принцесса отперла дверцу клетки ключом премьер-министра, который ей передал певец-тенор из Оперы. (Это был ключ и от Оперы тоже.) Она подкралась к Петутукану и пощекотала его под крыльями. Он зловеще уставился на красный автомат и громко расхохотался. На его глазах агрегат из железа и стекла превратился в Придмор. Ее щеки пылали от ярости, а в глазах, как в стекле, отражалось бешенство.

– Ну и манеры! – сказала она Петутукану. – Над чем ты хохочешь, хотела бы я знать? Ты у меня посмеешься вверх тормашками!

И она прыгнула в клетку и прямо на глазах у потрясенных придворных схватила Петутукана и начала трясти его, пока он и вправду не перевернулся вверх тормашками. Это было жуткое зрелище, и всем стало не по себе от странного смеха птицы. Но, в ту же минуту все, как по волшебству, вернулось на свои места. Белье превратилось обратно в няню, вилла стала королем, и все другие люди обрели свой прежний вид. А удивительная разумность Матильды растаяла как свечка.

Сам Петутукан распался на две части. Одна его часть стала туканом, обыкновенным, которого ты сто раз видела в Зоопарке, (а если не видела, то недостойна вновь побывать в этом прекрасном месте), а вторая оказалась петушком-флюгером, который, как ты знаешь, вертится в разные стороны меняя, таким образом, направление ветра. Так что теперь их стало двое и с тех пор бедняжка раздвоенный Петутукан ни разу даже не улыбнулся.