История искателей сокровищ

Мы тоже рады были встретить человека, который читал «Маугли».

– Мы собираемся восстановить пошатнувшееся состояние дома Бэстейблов, – объяснил Освальд. – Мы много чего напридумывали и решили испробовать все средства. Средство Ноэля – это поэзия. Ведь великим поэтам платят?

Дама рассмеялась (она была ужасно веселая) и сказала, что она тоже вроде как поэтесса, а длинные полоски бумаги – это гранки ее новой книги рассказов. Оказывается, перед тем, как книга становится настоящей книгой со страницами и обложкой, ее печатают на полосках бумаги, а писатель делает пометки карандашом, чтобы показать печатникам, какие они идиоты, раз не понимают сразу, что хотел сказать писатель.

Мы рассказали даме о поисках сокровищ и о том, что собираемся делать дальше. Она попросила показать стихи Ноэля, но он засмущался и пробормотал, что ему что-то не хочется.

– Послушай, если ты покажешь мне свои стихи, я покажу тебе свои, – предложила веселая леди.

Тогда он согласился.

Леди прочитала стихи Ноэля и сказала, что они ей очень понравились. И что картинка с «Малабаром» просто отличная. А потом сказала:

– Я пишу серьезные стихи, как и ты, но у меня есть один стишок, который может вам понравиться, потому что он о мальчишке.

Она дала нам этот стишок, я его переписал и сейчас вставлю в книжку, чтобы вы поняли – некоторые взрослые дамы не так глупы, как другие. Мне ее стих понравился больше стихов Ноэля, хотя я сказал ему, что меньше, а то у него был такой вид, будто он вот-вот заплачет. Конечно, я поступил плохо, ведь надо всегда говорить правду, как бы она ни огорчала людей. Я обычно так и поступаю, но мне не хотелось, чтобы Ноэль разревелся в вагоне.

Вот стихотворение той дамы:

«Когда просыпаюсь я солнечным утром,
В окно погляжу – и ликую, как будто
Все новые игры подарит мне день,
Играть никогда-никогда мне не лень.
Меня поджидают десятки открытий,
И сто приключений, и тыща событий,
Все то, что из мальчика делает мужа,
Но взрослым все это как будто не нужно.
Я часто гадаю: неужто они
Такого не делали в прежние дни?
Всегда они были – само послушанье,
Не прыгали в пруд, не возились с мышами?
Ты должен играть в магазинные игры,
И кошку не сметь перекрашивать в тигра,
Тебе не дают ни петарду взорвать,
Ни даже сестренку в ловушку поймать.
В поднос барабанишь – и тотчас накажут,
Гостей напугаешь – и в сладком откажут.
Рыбалку не любят смешные невежды –
Ведь ты там промокнешь, испортишь одежду.
Они опасаются даже хлопушек,
Хоть нет безобидней на свете игрушек.
И им никогда я не мог объяснить,
Как надо порядочный день проводить!
Что лучше попозже приду я на ужин,
Раз есть приключенья – мне ужин не нужен.
Зачем же так рано ложиться в кровать?
Могу я еще хоть часок поиграть?
Невежливо, взрослые, громко шептаться:
„Уф! Можно проказ до утра не бояться!“»

Дама рассказала нам еще много всяких историй, но я их не запомнил. Она разговаривала с нами всю дорогу, а когда мы подъезжали к Кэннон-стрит, сказала:

– У меня есть два новых шиллинга! Как думаете, они помогут вымостить путь к славе?

– Спасибо, – сказал Ноэль и хотел взять шиллинг.

Но Освальд, который всегда помнит, как ему велено себя вести, заявил:

– Большое спасибо, но отец говорит, что мы ничего не должны брать у незнакомых людей.

– Вот невезуха! – воскликнула дама. Ее послушать, так она была не настоящая дама, а скорее веселый взрослый мальчишка в платье и шляпе. – Вот досада! Но вам не кажется, что, поскольку мы с Ноэлем оба поэты, меня можно считать кем-то вроде его родственницы? Вы же слышали о братстве поэтов, не так ли? Нас с Ноэлем можно считать тетей и племянником, как думаете?

Я просто не знал, что на это ответить.

– Очень честно с вашей стороны слушаться отца, но давайте сделаем так, – предложила дама. – Вот шиллинги, а вот моя визитка. Когда вернетесь домой, расскажите обо всем отцу, и, если он не позволит взять деньги, можете их вернуть.

Мы взяли шиллинги, дама пожала нам руки и сказала:

– До свидания и доброй охоты!

После мы рассказали обо всем отцу, и он ответил, что все в порядке, деньги можно взять. Когда же увидел визитку, сказал, что нам выпала большая честь, потому что та леди пишет стихи лучше, чем любая другая из нынешних леди. Мы никогда о ней не слышали, и она казалась слишком веселой для поэтессы.

Старый добрый Киплинг! Мы обязаны этими двумя шиллингами тебе и твоему «Маугли»!

Глава пятая. Поэт и редактор

Было совсем неплохо очутиться в Лондоне одним, без взрослых. Мы спросили, как пройти на Флит-стрит, где, по словам отца, находятся все редакции газет. Нам сказали, что надо идти прямо по Ладгейт-хилл, но оказалось, что совсем по-другому. Во всяком случае, не прямо.

Мы добрались до собора Святого Павла, и Ноэль захотел туда зайти. Мы увидели, где покоится Гордон… Вернее, увидели его надгробный памятник. Он очень плоский, учитывая, каким выдающимся человеком был генерал[4 - Чарльз Джордж Гордон – один из самых знаменитых британских генералов XIX века. Убит при осаде Хартума во время англо-суданской войны.].

Выйдя на улицу, мы топали еще очень долго, а когда спросили у полицейского, тот сказал, что нам лучше вернуться через Смитфилд[5 - Смитфилд – главный мясной рынок Лондона. Раньше тут было также место казней. В XVI веке, когда в Британии брали верх то католики, то протестанты, здесь сжигали тех, кого считали еретиком.]. Так мы и сделали. Теперь там уже не сжигают людей, поэтому было довольно скучно, к тому же Ноэль очень устал. Он у нас слабенький, наверное, потому что поэт. Мы съели по булочке в лавке, еще по булочке – в другой, разменяв наши шиллинги, и уже под вечер добрались до Флит-стрит.

На улицах зажглись газовые и электрические фонари. Мы видели веселую рекламу мясного экстракта «Боврил», на которой мигали разноцветные лампочки.

Войдя в редакцию «Дейли рекордер», мы попросили разрешения встретиться с редактором. Офис редакции был большим и очень светлым, отделанным медью и красным деревом, в нем горели электрические лампы. Нам сказали, что редактора сейчас здесь нет, он в другом офисе.

Что ж, мы снова пошли по грязной улице и попали в очень скучное место. Там в застеклённой кабинке, похожей на музейную витрину, сидел человек, который велел нам написать, как нас зовут и по какому мы делу. Освальд написал: «ОСВАЛЬД БЭСТЕЙБЛ И НОЭЛЬ БЭСТЕЙБЛ ПО КРАЙНЕ ЛИЧНОМУ ДЕЛУ».

Потом мы ждали на каменной лестнице, где было очень холодно. А человек в застеклённой кабинке смотрел на нас так, как будто мы походили на музейные экспонаты, а не он. В конце концов к нам спустился мальчик и сказал:

– Редактор не может вас принять. Пожалуйста, напишите, по какому вы делу.

И рассмеялся.

Мне захотелось дать ему подзатыльник. Но Ноэль сказал:

– Я напишу, если ты дашь мне перо, чернила, бумагу и конверт.