– «Додж»?
– Он. На такой же машине вчера под вечер приезжали капитан и трое бойцов. Торопились в Гродно. Решили ехать через лес.
– Приметы их помните?
– Товарищ подполковник, – подбежал Давыдочев, – в сарае пилотку нашли, нашу, офицерскую.
Подполковник взял пилотку, осветил фонарем.
– Это его пилотка! – крикнул Волощук.
– Чья?
– Да капитана, что приезжал.
– Странно, очень странно… Как вы думаете, почему они приходили?
– Думаю, за продуктами. В лесу прячется сволочь всякая. Ходят по крестьянам, отбирают муку, сало, птицу. А Капелюх не дал им ничего. Вот они и дождались, когда он госпоставку приготовит. Я в сарай заходил. Чисто. И кабана застрелили, и корову с телкой, да, видать, увезли.
А ночь уходила. Рассвет растворил белый, призрачный свет лампы, и ее погасили.
– Товарищ подполковник! – Высокий сухопарый лейтенант – эксперт-криминалист подошел и замолчал, глядя на Волощука.
– Говори, при нем можно.
– Следы машины соответствуют «доджу три четверти». Резина не новая, правое заднее колесо латаное, оставляет характерный след. Отпечатки загипсованы. Следы машины прослежены по всему селу.
– Хорошо. Иди. Скажи-ка, председатель, кто вон в том доме живет? – Подполковник ткнул пальцем в сторону соседнего плетня. – Вон, кстати, и хозяева.
Волощук поднял голову. У плетня стояли мужчина и две женщины, молча глядели на двор Капелюха.
– Тройские это. Казимир, жена его и невестка.
– А где сын?
– Говорят, у поляков служит в Войске Польском.
– Давыдочев! – Подполковник вскочил с неожиданной для его плотного тела легкостью. – Давыдочев!
– Здесь, товарищ подполковник! – подбежал запыхавшийся лейтенант.
– Заправься, фуражку поправь. – Подполковник неодобрительно оглядел его. – Ты же уполномоченный ОББ, а ходишь как начальник банно-прачечного отряда.
– Виноват. Я…
– Вот этого, – подполковник указал на Тройского, – ко мне.
Давыдочев, придерживая рукой кобуру, побежал к соседнему плетню. Тройские попятились, потом почти бегом бросились к хате.
– Стой! – крикнул лейтенант. – Стой, хозяин!
Тройский остановился. Рука, схватившаяся уже за перила крыльца, сжалась, словно он боялся оторваться от спасительного родного дома.
– Хозяин! – еще раз крикнул лейтенант.
Тройский повернулся, медленно, словно ожидая выстрела в лицо.
– Пошли со мной, – махнул рукой Давыдочев.
Тройский с трудом оторвал руку от перил и шагнул к лейтенанту.
– Казимешь! Нет! Казимешь! – закричала жена. Она схватила Тройского за руку и потащила в хату. – Нет, – кричала она по-польски, – не пущу! Нет!
– Вы что? – крикнул Давыдочев. – Прекратите!
Тройский мягко освободил руку и обреченно шагнул к Давыдочеву.
– Прошу! – Лейтенант показал рукой на двор Капелюха. У плетня он обернулся и поразился нескрываемому отчаянию, исказившему лицо женщины. Тройский шел медленно, осторожно ставя босые ноги, словно боялся наступить на что-то острое. Во дворе усадьбы Капелюха он затравленно огляделся и, безошибочно определив старшего, шагнул к Павлову.
– Тройский? – спросил подполковник.
– Да, пан.
– Кто был ночью у вашего соседа? Вы видели?
– Нет-нет, – Тройский говорил на странной смеси польского, белорусского и русского языков.
– Подождите. Я не понимаю вас.
– Он говорит, что спал, – перевел Волощук, – потом услышал выстрелы. Много выстрелов. Так я говорю, Казимир?
Тройский кивнул и заговорил еще быстрее.
– Они испугались, – продолжал Волощук, – и спрятались в подпол. Так, Казимир?
Тройский опять кивнул.
– Я думаю, товарищ подполковник, – Волощук подобрал костыли, тяжело опершись, поднялся. – Я думаю, он действительно ничего не видел, у нас народ напуганный. Сознания в нем мало. Боятся всего. Приучил их немец к страху. Да разве немец один.