Место преступления – Москва

– А тебе зачем?

– Ты его знаешь?

– А то. Самый сладкий клиент.

– То есть?

– Ну, ресторан у нас до двадцати трех. Так?

– Так.

– А мы потом для своих начинаем работать. Ну а они платят.

– Сколько?

– А я не считаю, – усмехнулся Толик.

– Этот хорошо платит?

– Хорошо.

– А ты ему поешь?

– Пою.

– «Дочь камергера», «Созрели вишни в саду у дяди Вани», «Поручик Голицын». Так?

– Так.

– А знаешь, откуда у него деньги?

– Ты меня на голое постановление не бери. Откуда у него деньги – это твоя забота. И не смотри на меня так. Не надо. Нынче как: умеешь жить – заказываешь музыку.

– А те, кто не умеет?

– А те. – Толик засмеялся. – Так они дома сидят и телевизор смотрят. У нас по Конституции полная свобода волеизъявления. И не смотри на меня так, я все равно тебя не боюсь.

– А мне не надо, Толик, чтобы ты меня боялся. Помоги мне.

– А я не дружинник…

– Это точно, но мне Женя Звонков сказал, что ты парень хороший.

– Хороший парень в наши дни не профессия. И мне на нож лезть нет никакого интереса.

– Значит, не столковались.

Игорь встал, толкнул сигарету в пепельницу. Толик с интересом разглядывал его. Корнеев пошел к двери, обходя наваленные на полу запчасти к автомобилю, какие-то сумки, стопки книг.

Открывая дверь, он хотел в сердцах хлопнуть ею. Да одумался вовремя.

Коридор был так же темен и пуст. Игорю пришлось повозиться с замком.

А дом уже доломали. Даже пыль осела. И победно раскачивалась клин-баба на тросе, и крановщик пил кефир, приложив к губам бутылку, словно трубу.

Игорь закурил и пошел по переулку.

В кабинете Громова сидел начальник МУРа Кафтанов.

Громов переоделся в форму и, как все люди, надевшие ее недавно, чувствовал свою необыкновенную значительность.

Значительность прибавляли огромный кабинет, в который Громов тоже вселился не так давно, и телефоны разного цвета, и селектор. В этом кабинете он не только работал, но и играл роль кого-то вельможно-важного, виденного давно-давно, в те далекие годы, когда он только пришел в горком комсомола маленького городка Пензенской области.

Громов смотрел на Кафтанова начальственно-печально, как на ребенка-несмышленыша, и говорил ровным, тихим голосом:

– Андрей Петрович, дорогой, ну это же не дело. Звонит жена Сергея Степановича Черемисина. Вы, надеюсь, знаете, кто это?

– Да, имел сомнительное удовольствие говорить с ним по телефону.

– Да, Андрей Петрович, Черемисин крут, несдержан. Но и его понять можно. Такой человек – и вдруг у него машину угоняют. Я думаю, мы должны были первым делом, вне всякой очереди…

– А у нас не магазин, мы потерпевших с черного хода не принимаем.

– Полно вам, Андрей Петрович, не придирайтесь к словам. Я имел в виду, что есть люди, спокойствие которых мы обязаны оберегать в первую очередь.

– Борис Павлович. – Кафтанов забарабанил пальцами по столу. – Перед.

– Знаю, – засмеялся Громов. – Знаю, перед законом все равны, но товарищ Черемисин все-таки равнее других.

Кафтанов помолчал, глядя на портрет Дзержинского над столом Громова, потом сказал:

– А мы, собственно, нашли машину. Вернее, ее кузов и шасси.

– Как нашли?

– Очень просто. Ее украли, разобрали на запчасти, и мы располагаем данными, что сделал это Черемисин-младший.

– Сын Сергея Степановича? – Громов вскочил. – Чушь!

Кафтанов усмехнулся:

– Да, чушь! Я знаком с этой семьей и прекрасно знаю Виктора Черемисина. Да, кстати, известно ли вам, что Виктор Сергеевич Черемисин нигде не работает, постоянно торчит в ресторанах, играет в карты на крупные суммы?

– Откуда у вас эти сведения?

– МУР есть МУР, как сказал герой фильма «Дело „пестрых“» Софрон Ложкин.

– Послушайте, Андрей Петрович, мне не нужны ваши догадки и гипотезы. Мне нужен преступник, чтобы он сидел в этой комнате, а я с чистой совестью мог позвонить товарищу Черемисину.