– Я думаю, мне с этим Кочаном повидаться нужно.
– Давай, он сегодня билетами торгует.
Они вышли на улицу. На город спустились мглистые сумерки. По Большой Грузинской проползали темные трамваи. В их глубине теплился синий свет маскировочных лампочек.
– Ты иди, Кочана этого сразу узнаешь по куртке хромовой желтой, – сказал Кузин.
В кинотеатре «Смена» в который уж раз шел американский фильм «Полярная звезда». На афише горящий краснозвездный самолет врезался в колонну фашистских танков. Сергей видел этот фильм в клубе управления. Он смотрел и смеялся. Американцы показывали некий колхоз «Полярная звезда» и судьбы колхозников в годы войны. Да, несколько странно представляли себе войну люди, отгороженные от нее океаном. Этот фильм можно было смотреть, полностью абстрагировавшись от происходящих событий.
В маленьком зале, где находились кассы, толкался народ. Сергей огляделся и увидел парня в желтой кожаной куртке, кепке-малокозырке, традиционных сапогах-прахорях с напущенными на них брюками. Нет, совсем не пацан был этот Кочан. Отечное лицо, злые рыскающие глаза, расчетливо-вороватые движения. Он только что продал два билета какому-то военному и теперь оглядывал зал, ища нового клиента.
Белов подошел к нему:
– Здорово, Кочан.
– Здорово, – буркнул парень. – Билеты нужны?
– Нет. – Сергей полез в карман и вынул пачку «Беломора», протянул Кочану. Тот взял, прикурил молча, внимательно разглядывая незнакомого человека.
– Ты кто такой? – спросил Кочан.
– А ты что, не видишь?
– Откуда?
– С Бахрушинки.
– Золотого знаешь?
– Его третьего дня «цветные» за квартиру повязали.
Сергей прекрасно знал Бахрушинку, так назывался целый квартал домов бывшего купца Бахрушина в Козицком переулке. Там, так уж сложилось исторически, жила шпана центра Москвы.
Белову не раз приходилось бывать в этих домах, в которых до революции и при НЭПе размещались игорные притоны, жили сапожники и портные, за ночь перешивавшие краденые вещи. Дурная слава была у Бахрушинки, куда как дурная.
Но на Тишинке человек оттуда пользовался уважением.
– Значит, повязали Золотого? – задумчиво спросил Кочан.
– Слушай, – Белов говорил, не выпуская папиросы изо рта. – Мне Витек книжку показывал с песнями.
– Пять красненьких.
– По сто двадцать отдашь, десять штук куплю.
– Толкнуть хочешь? – улыбнулся Кочан.
– Есть пацаны, возьмут.
– По сто тридцать.
– Давай. – Белов полез за деньгами.
– У меня сейчас нет, приходи через час в Большой Кондратьевский.
– Где там?
– У седьмого дома.
– Давай. Я бы и папирос у тебя взял тоже, пачек десять.
– Могу и больше.
– Больше завтра, сейчас при себе денег мало.
– Я бы тебе папиросы по четыре червонца продал.
– Завтра, а сегодня возьму немного.
Кочан исчез, растворился в толпе, штурмующей кассу с табличкой: «На сегодня все билеты проданы».
У Белова в запасе был целый час. Он вышел на темную улицу. Метель прекратилась. На остановке ожидала трамвая толпа народа. Сугробы почти закрывали окна маленьких, вросших в землю деревянных домов.
Белов зашел в автомат и позвонил Кузину.
– Кочан назначил мне свидание в Большом Кондратьевском через час. Придет с товаром.
– Твое решение? – спросил Кузин.
– Я думаю, надо брать.
– Давай.
Муравьев
В типографии пахло керосином. Запах этот особенно резко ощущался в холодном воздухе наборного цеха. Линотиписты работали в шерстяных перчатках с обрезанными концами пальцев. Иногда они прерывали работу и клали руки на теплый кожух машины, отогревая их.
– Холодно, – сказал директор типографии, – у многих начинается ревматизм и радикулит. Но люди работают в три смены, выполняем фронтовые заказы.
В цехе непривычно горели пятисотсвечовые лампы. После светящих вполнакала муровских малюток Игорю казалось, что он попал в царство света.
– Литеры, интересующие вас, изготовлены на третьем линотипе.
– Это на котором?
– А вон в углу.
Игорь и директор подошли к линотипу. На нем работала молоденькая девушка, укутанная в толстый платок.