Страх

– Ну ты, Колька, жох.

– А как ты думаешь, будем сидеть и смотреть, как здесь хива всякая гуляет?

– Ну зачем же хива, – Муравьев отодвинул занавеску, – смотри, сколько офицеров.

– Я про них не говорю, сам полтора года на фронте дрался, если бы не ранение… А вот посмотри, штатских сколько. Молодые, все на брони, от фронта освобожденные. Но деньги-то у них откуда? В городе все коммерческие кабаки этой публикой полны.

– Это ты прав. – Игорь разлил «коньяк». – Давай, что ли.

Они выпили.

А тут и официант появился:

– Ничего не надо?

– Спасибо, Николай Петрович, – Игорь засмеялся, – мы пока по первой.

– Да, молодые люди, – вздохнул официант, – раньше я ваших товарищей частенько угощал. Спокойно они на жалованье свое наш ресторан посещали.

– Ничего, папаша, – белозубо засмеялся Никитин, – мы еще свое возьмем.

– Ну, отдыхайте, отдыхайте. – Официант исчез.

Играла музыка – старые довоенные мелодии и новые, конечно, те, что в эти годы стали популярными.

И двое молодых парней, обожженные войной, делающие необыкновенно тяжелую и грязную работу, сидели в засаде и еще не понимали, что эти коммерческие рестораны – первый шаг к налаживанию старой довоенной жизни.

* * *

Вечер накатывался стремительно, а Гриша все не называл условленной фразы.

– А может, этот Борек вообще не придет, как ты думаешь, Игорь?

– Тогда мы завтра опять сюда пойдем, – засмеялся Муравьев. – Только я тогда уж из дому закусочки возьму да выпивки.

– По мне, век бы так работать, – потянулся Никитин. И вдруг:

– По просьбе танкистов-фронтовиков любимое танго «В парке Чаир».

Никитин выглянул из-за занавески. В зал входил респектабельный господин в роскошном песочном костюме.

К нему со всех ног бросился метр и повел его по залу к удобному столику в уголке. Никитин посмотрел на эстраду. Гриша Кац раскачивался в такт мелодии, словно подтверждал. Он. Он. Он.

– Значит, так. Прибыл наш клиент, Игорь.

Никитин вынул пистолет из кобуры, сунул в карман, одернул гимнастерку, поправил гармошку сапог и вышел.

Официант еще не успел подойти, и Борек небрежно изучал меню. В пепельнице дымилась сигарета в янтарном мундштуке. Лежала на столе пачка с желтым верблюдом.

«Весь в ленд-лизе», – ухмыльнулся внутренне Никитин.

Он подошел к столу, подвинул ногой стул, сел.

– Я вас звал? – Глаза у Борека были холодными и жесткими.

– А нас не зовут, мы сами приходим. МУР, ОББ. – Никитин достал удостоверение. – Ты, что ли, Борек?

– Я Костромин Борис Петрович.

– Тогда вставай, Борис Петрович, на выход, только тихо.

– По какому праву? – прищурился Костромин.

– Права качать будешь у нас на Петровке.

К столу подошел Муравьев:

– В чем дело?

– Да вот, товарищ капитан, права качает.

– Вам, гражданин, лучше с нами пройти по-тихому, иначе…

Борек встал, положил в карман сигареты и барственно пошел к дверям.

Данилов

– Значит, вы Костромин Борис Петрович?

На столе лежали паспорт, ночной пропуск и удостоверение корреспондента газеты «Вечерняя Москва».

Задержанный сидел свободно, был спокоен и смотрел на Данилова насмешливо и доброжелательно.

– По всей видимости, вы хотите задать мне какие-то вопросы?

– Хотим.

– Вы уж не сердитесь, товарищ подполковник, но я обязан сообщить о своем задержании.

– Обязаны?

– Именно.

И Данилов понял, кто такой Борек и почему он крутится постоянно в ресторане.

– Какой телефон?

– Б 4—22–20.