Главная тайна горлана-главаря. Сошедший сам

но вкус у него староватый».

Христиан Георгиевич Раковский – это тогдашний полпред СССР во Франции. «Послание молодёжи», не пропущенное в газету «Известия», – это, скорее всего, стихотворение «Нашему юношеству», напечатанное в февральском номере журнала «Новый Леф». Именно в этом стихотворении были строки, которые, пожалуй, чаще всего цитировали в советские времена:

«Да будь я / и негром преклонных годов,

и то, / без унынья и лени,

я русский бы выучил / только за то,

что им / разговаривал Ленин».

В другом четверостишии этого стихотворения поэт говорил о своём происхождении:

«Три / разных истока / во мне / речевых.

Я / не из кацапов-разинь.

Я – / дедом казак, / другим – / сечевик,

а по рожденью / грузин».

В стихотворении рассказывается о поездке Маяковского из Москвы в Тифлис. По ходу поэт описывает «земли моей племена» и сразу выделяет из них тех, кто живёт в столице Грузии:

«Тифлисцев / узнаешь и метров за сто:

гуляки часами жаркими,

в моднейших шляпах, / в ботинках носастых,

этакими парижаками».

Затем поэт восхищается Парижем («я Париж люблю сверх мер») и наставляет молодых людей словами, которые, надо полагать, и насторожили Раковского:

«Смотрите на жизнь / без очков и шор,

глазами жадными цапайте

всё то, / что у вашей земли хорошо

и что хорошо на Западе».

И хотя юношество зазывалось абсолютно советским (пролетарско-большевистским) призывом («Товарищи юноши, / взгляд – на Москву, на русский вострите уши!»), завершался стих строками, которые, видимо, особенно возмутили советского полпреда:

«Москва / для нас / не державный аркан,

ведущий землю за нами,

Москва / не как русскому мне дорога,

а как огневое знамя!..

Три / разных капли / в себе совмещав,

беру я / право вот это —

покрыть / всевозможных совмещан.

И ваших / и русопетов».

Получалось, что Маяковский, взяв на себя «право крыть» омещанившихся сограждан, обращался и к тем, кто проживал на Западе (к «вашим»), и к тем, кто жил в стране Советов (к русакам-«русопетам»).

Не трудно себе представить, как хлёстко отчитал поэта полпред Христиан Раковский, назвав его стихотворение реакционным и идеалистичным.

И сразу возникает предположение: а не придумана ли беспартийность Маяковского в ОГПУ? Лубянке гораздо больше подходил поэт, который не был членом партии, и которого время от времени пощипывали критики в центральных газетах. Гепеушники считали, что так ему будет легче странствовать по свету. И внушали Маяковскому, что именно такой его образ согласован с ЦК. А время от времени из ОГПУ шли рекомендации в редакции газет и журналов, что пора, мол, выплеснуть на стихотворца-лефовца очередной ушат критики.

Задумаемся над этим предположением.

«Поп» или «мастер»?

В тот момент широко распространялась книга-памфлет «Маяковский во весь рост», написанная поэтом Георгием Аркадьевичем Шенгели, председателем Всероссийского союза поэтов. В этой книге творчество поэта-лефовца оценивалось резко отрицательно. А поскольку она являлась текстом доклада Шенгели, и с подобными докладами тот продолжал выступать, Маяковский написал стихотворный ответ под названием «Моя речь на показательном процессе по случаю возможного скандала с лекциями профессора Шенгели» и впервые прочёл его в Харькове 22 февраля 1927 года. Стих начинается так:

«Я тру / ежедневно / изморщенный лоб

в раздумье / о нашей касте,

и я не знаю: / поэт – / поп,

поп или мастер.

Вокруг меня / толпа малышей, —

едва вкусившие славы,

и волос / уже / отрастили до ушей

и голос имеют гнусавый.

И, образ подняв, / выходят когда

на толстожурнальный амвон,

я, / каюсь, / во храме / рвусь на скандал,

и крикнуть хочется: / – Вон!»

И Маяковский начинает сравнивать поэтическую молодёжь и себя:

«Я зубы в этом деле сжевал,