Главная тайна горлана-главаря. Ушедший сам

3. Организованный показ рабочим клубам Москвы и др. гор. Союза.

23. II.30 г.».

Выставка была передана в Литературный музей, находившийся при Публичной библиотеке, а Маяковский полностью переключился на участие в постановке спектакля «Баня» в театре Мейерхольда.

Скорее всего, именно об этом моменте воспоминал Иван Гронский, занимавший тогда пост ответственного редактора газеты «Известия»:

«Я обычно после окончания работы в "Известиях" – а она кончалась поздно, часа в три, иногда в четыре, а иногда и того позже – шёл домой пешком… И вот в одну из таких прогулок ночных на бульваре Тверском я совершенно неожиданно встретил Маяковского. Может быть, это было два часа, может быть, это было три часа. Но это была ночь… Ну, поздоровались и пошли с ним гулять…

И вот во время этой беседы Маяковский заговорил о том, что ему не везёт в любви. Он такую фразу пустил: "На Серёжку бабы вешаются, а от меня бегут". Серёжка – это Есенин… "На Серёжку бабы вешались, а от меня бежали и бегут. Я, – говорит, – не понимаю, почему". Это тема, мужская тема, она заняла довольно много времени. Я говорю: "Не может быть, чтобы от вас девушки бежали". – "Да нет, – говорит, – бегут". Вот – он ухаживал за такой-то, за такой-то… он даже называл имена. И что вот личной жизни ему так устроить и не удалось.

Собственно, семьи-то, он говорит, у меня нет. "Я связан с Бриками, но это больше дружба, чем, собственно говоря, какая-то другая форма близости". Заговорили мы о Яковлевой. Я знал от Василия Каменского о том, что он познакомился в Париже с Татьяной Яковлевой. Она на него произвела впечатление, словом, влюбился в неё. И, что называется, влюбился по уши… Он ей много обещал. Она ему отказала… Вторично делал предложение ей. Ну, словом, предложение Татьяне Яковлевой он повторил три раза. И получил трижды отказ… "Вот видите, как мне не везёт. Она знала, что я выдающийся поэт, что у меня в Советском Союзе уйма поклонников, что слава у меня, так сказать, большая, и что меня везде принимают как большого поэта". Но, говорит, несмотря на всё это, я получил отказ».

О том же времени написала и Наталья Фёдоровна Рябова (Симоненко), которая в «Указателе имён и фамилий» 13-томника Маяковского названа его «знакомой»:

«После выставки Маяковский сильно изменился, нервничал, был мрачным. Бриков не было в Москве. Всё чаще звонила по телефону какая-то одна женщина. Я понимала, что это одна и та же, так как разговоры были всё время почти одинаковые. Мне трудно сейчас воспроизвести их, но впечатление у меня осталось, что это были всё какие-то инструкции, даваемые Маяковскому, для сокрытия уже бывших встреч и организации будущих. Во время этих разговоров Маяковский всегда волновался, потом долго ходил по комнате молча».

Женщиной, звонившей Владимиру Владимировичу, была, конечно же, Вероника Полонская, которая «организовывала» свои свидания с ним. Вот её воспоминания:

«Брики уехали за границу. Владимир Владимирович много хлопотал об их отъезде (были у них какие-то недоразумения в связи с этим).

После их отъезда Владимир Владимирович заболел гриппом, лежал в Гендриковом. Я много бывала у него в дни болезни, обедала у него ежедневно… Навещал Маяковского и Яншин. Иногда обедал с нами. Настроение вообще у Владимира Владимировича было более спокойное. А после болезни он прислал мне цветы со стихами:

"Избавясъ от смертельного насморка и чиха,
приветствую Вас, товарищ врачиха"».

Дела и заботы

20 февраля состоялось заседание Художественно-политического совета Центрального управления госцирками. Ещё 23 января Маяковский заключил с цирком договор, согласно которому ему предстояло написать сценарий циркового представления, посвящённого событиям 1905 года. Текст этого представления предстояло сдать «не позднее 20 февраля». Точно в срок (день в день) членам Художественного совета был прочитан готовый сценарий.

Прослушав его, Худполитсовет вынес постановление:

«Считать вполне приемлемым постановку "Москва горит" в 1-м московском Госцирке. Предложить усилить Пресню и пожар шмидтовской фабрики».

Наталья Брюханенко:

«В 1930 году я работала секретарём издания "Клубный репертуар". 24 марта нами был подписан с Маяковским договор на издание его пьесы "Москва горит", написанной к 25-летию революции 1905 года. Вещь эта была им сделана по "социальному заказу" цирка. Он задумал использовать в ней все цирковые возможности, трапеции, воду и прочее…

Показательную постановку собирались осуществить в Парке культуры и отдыха в Москве. Действовать должны были драматические и физкультурные кружки клубов.

Маяковского это очень увлекало. Установка на цирк, на стадион, на массовое зрелище соблазняла его. Он говорил, что сделает ещё такую вещь для Парка культуры и отдыха к съезду партии. Я спросила, примет ли он участие в осуществлении постановки. Он сказал:

– Обязательно, если бы даже не пустили – через забор перелез бы и вмешался».

21 февраля Маяковский принял участие в общемосковском собрании читателей «Комсомольской правды». Мероприятие, в котором участвовали юные корреспонденты с фабрик, заводов и вузов столицы, проходило в Красном зале Московского комитета ВКП(б). Накануне, извещая о предстоящем собрании, «Комсомолка» сообщила, что на него приглашены известные поэты, которые выступят после официальной части.

Сотрудник газеты Михаил Розенфельд вспоминал:

«После доклада и прений должен был состояться концерт, и афиша объявляла о выступлении шести поэтов.

Владимир Владимирович как всегда явился к началу собрания. Никого из поэтов не оказалось, они приехали только к концерту.

Маяковский сидел и слушал…»

И сразу после доклада ответственного редактора газеты, которым с декабря 1929 года стал Андрей Николаевич Троицкий, поэт поднялся на сцену и сказал:

«Товарищи, я сознательно выступаю не в концертном отделении вечера "Комсомольской правды", а после вступительного слова товарища Троицкого. Дело в том, что концертное отделение связано с игривостью в голосе, с красивыми манерами, с отставлением ножки в балетных па и так далее. Пора, товарищи, нам переключить уважение к литературе из эстетического отношения в общественное, в социальное, в политическое отношение».

Предложение поэта собравшиеся поддержали аплодисментами. А Маяковский продолжал:

«Пора, товарищи, сделать нам литературу из голосовых упражнений действительным оружием нашей повседневной, огромной и в мелочах и в больших проблемах жизни!»

Иными словами, поэт как бы объявил молодёжной аудитории, что пришёл не развлекать её чтением лирических стихотворений, а что он хочет поговорить на весьма серьёзные темы.

Через два месяца «Комсомольская правда» опубликовала стенограмму этого выступления Маяковского под заголовком «За настоящую поэзию». Каждый читатель мог ознакомиться с тем, с какими словами Владимир Владимирович обратился к молодёжи фабрик, заводов и вузов Москвы:

«Мы знаем десятки жгучих и важных проблем сегодняшнего дня. А где поэт? Куда, к чёртовой матери, эти поэты запропастились? Их нет ни в одной газете, и в том числе и в "Комсомольской правде". Мы должны сказать, что наша литература углубилась в голое эстетство. В поисках самовыражения, лирической сущности своей собственной души литератор оторвался от самого главного: быть активным бойцом, активным работником на фронтах нашего социалистического строительства».

Зал вновь бурно зааплодировал. Маяковский тотчас отреагировал, сказав:

«Я очень рад, что комсомольская аудитория, к которой я обращаюсь всё время с начала революции, к которой я обращался и раньше, когда говорил о молодых кадрах в любой отрасли культурной работы, я очень рад, что комсомольское собрание меня поддерживает».

Как видим, Маяковский вновь активен и энергичен. Никакого «чувства одиночества» и отчуждённости, никакого «отчаяния» в этом выступлении поэта не ощущается. Он вновь был на коне и снова рвался в бой.

Но с кем на этот раз намеревался сразиться Владимир Владимирович?

Он заявил собравшейся молодёжи, что на литературной странице «Комсомольской правды»…

«…товарищи вели правильную политическую борьбу против так называемых конструктивистов… Она <«Комсомольская правда»> правильно вела борьбу против тех, кто говорит: безразлично, какая техника окажется в наших руках, чёрт с ней, с классовой борьбой. Правильно товарищ Троицкий говорит о решительной борьбе против этой группы. Права "Комсомольская правда", когда ведёт борьбу против этих поэтов, которые сегодня становятся трубадурами, а иногда и трубадурами современного мещанства».

Пассаж просто поразительный! Беспартийный поэт выступал как заправский большевистский агитатор и пропагандист, посланный (в самый разгар борьбы с правым уклоном в партии) на встречу с юными комсомольцами, чтобы повести их в битву за ленинско-сталинскую идеологию. Вот его слова:

«Сейчас, в эпоху обострения классовой борьбы, когда мы выкорчёвываем последние корни капитализма и кулачества в нашей стране, когда требуется самое ясное понимание классовых задач комсомолом на всех фронтах, в частности, в области литературы, мы не можем отступить назад…»

И Маяковский назвал конкретный адрес, по которому он, продолжая стремительно наступать на враждебный рабочему классу конструктивизм, собирался отправиться буквально со дня на день:

«Я заявляю сегодня и проведу это в жизнь: я пойду в ближайшие дни на большое предприятие Москвы, соберу ребят, которые занимаются корявым писанием, переделыванием фактов в рифмы, <но> не занимаются насущной жизнью на заводе, и постараюсь… создать поэму "Электрозавод". Не только поэму Маяковского, как есть, а передав мысли и чаяния лучшей части, авангардной части этого завода».

И эти слова поэта зал встретил бурными рукоплесканиями.

Примерно в это же время с Маяковским встретился его давний знакомец (и соратник по партии) Владимир Вегер-Поволжец. Разговорились. Вегер спросил, почему Маяковский до сих пор не состоит в рядах ВКП(б):

«Он говорил, что прежде он не был в партии потому, что был занят поэзией всецело, а теперь, собственно говоря, над этим как следует не задумывался, что теперь как-то неудобно, когда прошли самые боевые годы…

– Ас другой стороны, я считаю, что я ленинец не хуже тех, которые имеют билет.

Мы исходили из того, что надо сделать этот шаг, что надо быть организованным солдатом большевистской партии».