Майский сон о счастье

– И не было?

– Не было…

– Ну, а жених есть?

– Нет. У меня никого нет, – тихо сказала Леля, и вдруг всхлипнула: – У меня совсем-совсем никого нет!.. У всех кто-то есть, а у меня – никого! Я одна, понимаешь? Меня никто не любит! Я старая дева!

– Что ты, джаным, что ты? – ласково погладил он ее по плечу. – Не надо так… Успокойся, пожалуйста.

– Меня никто не любит! Я дурочка! Меня так все и зовут: Леля-дурочка… Я же знаю!

– Эй, зачем ты так? Зачем себя обижаешь? Почему – дурочка? Это неправда, ты хорошая, честное слово. Симпатичная… и совсем неглупая…

– Спасибо, спасибо, спасибо, – забормотала она. – Слушай, Камиль… женись на мне!

– Эй, женщина… что ты говоришь?! – испугался он. – Как я могу на тебе жениться? У меня есть три жены.

Леля залпом выпила второй бокал шампанского, отдышалась.

– Я буду четвертой, – сказала она. – Слышишь? Я буду твоей четвертой женой.

– Ты совсем пьяная, – нахмурился Камиль. – Не пей больше – пожалуйста.

Леля заплакала.

А он смотрел на нее и удивлялся – таких глупых женщин он никогда еще не встречал. Он уже пожалел, что пригласил ее в ресторан, и подумал о том, как бы теперь отвязаться.

– Значит, не хочешь? – спросила она, всхлипывая. – Не хочешь, чтобы я стала твоей четвертой женой?

– Это не так просто, – медленно сказал Камиль, – это очень непросто… – И вдруг он придумал: – Слушай! Я согласен! Но к свадьбе ты должна соткать сюзанэ…

– Что? Сю… су…

– Ну, это такой ковер… называется – сюзанэ. Понимаешь? Вытки по шелку цветной узор – двух красивых павлинов. Это будет твой калым… Ага? И тогда я женюсь на тебе. Согласна?

– Согласна! – закричала она так громко, что играющие музыканты на нее покосились. – Конечно, согласна! Когда я была маленькая, мама учила меня вышивать – гладью, мережкой, болгарским крестом… А ты – как хочешь?

– Не знаю, – и Камиль слегка раздраженно пожал плечами. – Ты уж сама должна справиться. Сделаешь сюзанэ с павлинами – будешь моей женой.

И он с трудом подавил зевок.

– Я сделаю, сделаю! – Леля захлопала в ладоши. – Обязательно сделаю… А ты не обманешь?

– Обижаешь, Леля. Слово джигита.

– Ха-ха-ха! – засмеялась она. – Слово джигита… как смешно! Ну, значит, договорились. Я сотку тебе эту, как ее?.. Сю… су…

– Сюзанэ.

– Вот-вот. Сделаю. Давай, выпьем еще!

– Йок, – отказался Камиль. – Больше не надо. Пошли.

Ему хотелось поскорее расстаться с глупой женщиной. Ох, тяжко на нее смотреть, горько слышать ее восторженный голос…

А Леля вскоре уехала в Кырск. Камиль, говоря о женитьбе, разумеется, был уверен, что Леля протрезвеет и не вспомнит о его обещании – не поверит же она всерьез в эту сказку про сюзанэ… А ведь она – поверила.

Поверила и думала с тех пор только об этом. То есть не думала, а постоянно видела такую картину: блестящий черный ковер с золотыми и красными цветами, а в центре – два роскошных павлина с распущенными хвостами.

Несколько дней Леля занималась тем, что бегала по магазинам и покупала шелковые ткани и разноцветные нитки. Ходила в библиотеку, перелистывала альбомы и монографии, искала подходящие орнаменты. Достала старинную книгу, в которой описывалась сложная ковровая технология. Наконец, заказала маленький ткацкий станок. Потратила уйму денег, влезла в долги. Когда все необходимое было готово, Леля принялась за работу. Ткать было трудно, станок часто ломался, нитки рвались. За первые два месяца она почти ничего не успела сделать. Но потом наловчилась, набила руку, и работа пошла быстрее. Всю зиму Леля ткала сюзанэ. Приходя с дежурства, сразу садилась за станок и просиживала до глубокой ночи, пока не засыпала за работой. Ткала терпеливо и вдохновенно, торопясь и томясь в ожидании блаженного дня окончания великой работы.

К весне все было сделано. Леля никому не показывала сюзанэ. Она взяла отпуск без содержания и поехала в Ташкент. Разыскала тот самый колхоз, председателем которого был Камиль.

Когда Леля зашла в правление и спросила, где председатель, какой-то старик на деревянной ноге ей ответил:

– Я председатель. Салям алейкум.

– Салям… – начиная пугаться, сказала она и воскликнула: – А где же Камиль? Разве не он председатель?

– О-хо-хо, – старик горестно покачал головой. – Не говори об этом человеке, хотын… Ты ранишь мое сердце.

– Что случилось? – бледнея, прошептала она и схватила старика за полы халата. – Что с ним случилось?

– Эй, женщина, ты порвешь мой новый чапан!

– Извините… Что с ним? Он жив?

– Разве я сказал, что он умер? Жив, не пугайся. Камиль сидит в тюрьме, моя хорошая. Он жив.

И старик стал подробно и не спеша рассказывать ей о том, что Камиль поссорился с районным начальством, «зазнался», кого-то обидел, кому-то чего-то не дал, или дал мало… короче, его решили наказать и для этого вспомнили, что он – многоженец. Соответствующая статья в уголовном кодексе была и осталась, в прокуратуру поступило анонимное заявление с конкретными доказательствами и упоминанием всех адресов и фамилий. Так сгорел председатель колхоза «Заветы Ильича» Камиль.

– Где же он сейчас? – тоскуя, спросила Леля.

– А разве я тебе не сказал? В тюрьме, в камере предварительного заключения, – ответил старик и после паузы уточнил адрес.

Леля сидела на узкой жесткой скамье, прижавшись спиной к холодной стене и крепко держа на коленях большой рулон, обмотанный шпагатом.

В этой же слабоосвещенной комнате, на другой скамье, сидели три женщины в черных платках. Они с ненавистью смотрели на Лелю. Они сразу обо всем догадались. Три жены Камиля – они твердо решили, что Леля – дрянь, русская шлюха, подлая потаскуха. Они бы хотели выцарапать ей глаза, вырвать волосы, осрамить ее как-нибудь, оскорбить, обидеть. Однако – терпели. Они сидели дружно и плотно, как три сестры. Дверь распахнулась, вошел надзиратель, а следом за ним – Камиль. Он скользнул взглядом по Леле, не узнал ее, потом подошел к своим женам. А жены торопливо, перебивая друг друга, что-то лопотали-бормотали-выкрикивали. Он им лениво отвечал. Он был очень скучный, Камиль. Леля не заметила следов страдания на его лице – ни тоски, ни обиды, – одна скука. Разговаривали они по-узбекски, и Леля ничего не понимала. Она терпеливо ждала. Наконец надзиратель тронул Камиля за плечо:

– Эй, милок, к тебе еще одна баба. Поторопись.

Надзиратель был русский, но говорил с акцентом.

– Кто эта женщина? – вяло удивился Камиль, посмотрев на Лелю.

Не узнал. Не узнал.

– Ты ему кто? – обратился надзиратель к Леле.