Обознатушки. История одной избирательной кампании

На центральной городской площади друг на друга глядели два огромных щита. Упитанный краснощекий здоровяк в пиджаке, но без галстука, гордо высился среди березок и перелесков. Лозунг гласил: «Чужого не надо, своего не отдадим. Василий Папченко». Со щита напротив грустными карими глазами неотрывно глядел на здоровяка красавец в интеллигентских очочках, весь в белом, снятый на фоне дымящихся заводских труб. Правой рукой он продвигал в народ девиз: «Хлеб с Повидловым».

Под повидловским щитом постоянно дрыхли бомжи самого отвратительного вида. Ходил слух, что их специально нанял Папченко.

Шла тихая драка за шайтанские школы, садики, больницы, за тюрьму, военный городок, за театры и музеи, за советы ветеранов и инвалидные общества, за вещевой и колхозный рынки, за борта автобусов и трамваев, за стены домов и заборы.

В штабе Папченко царило уныние. Губернатор лидировал с отрывом всего в пять процентов. Его рейтинг падал.

В штабе Повидлова тоже нарастала депрессия. Рейтинг кандидата, рванувший было вверх, вот уже неделю стоял на месте, несмотря на все усилия. Взбесившийся Повидлов прогнал своих пиарщиков, а заменить их было некем.

В довершение всех бед на Шайтанск упала тридцатиградусная жара, все ходили, по-рыбьи хватая воздух ртом. Избиратель массово таскал воду на огороды и слышать не желал о выборах.

Гроза ощутимо собиралась, но все не могла начаться.

3

У человека с полированной лысиной было несколько кабинетов в разных концах столицы, и это делало его вездесущим и всезнающим, о чем обществу регулярно докладывала оппозиционная пресса. Лысого звали Андрей Вольфрамович. Никто толком не знал, чем он занимается сегодня и сейчас, зато было точно известно, что Вольфрамыч при желании может все. От него исходил тонкий запах небожителя, и если кому выпадала удача вдохнуть этот запах, земной прах сам опадал с башмаков счастливчика. Надышавшись, он попадал в шефы Госкомрыболовства или садился править таможней, или получал на откуп атомную энергетику. До Вольфрамыча добраться было труднее, чем до Кощея Бессмертного, зато от Вольфрамыча дороги бежали в самый зенит.

Именно к нему, недосягаемому, несли Матвея Козлова стоптанные ботинки нехитрого челябинского производства. Со своей обуткой, многажды чиненной, Козлов не расставался – считал талисманом. В этих ботинках ему везло. В них, наперекор враждебным обстоятельствам, он привел к власти пьяного больного президента, окруженного шайкой шпионов и прохиндеев. В них Козлов вымостил дорогу в большую политику двум олигархам, которыми среднестатистические матери пугали детей.

Странный тип в пыльных ботинках, в мятой шляпе почти как у охотника на привале и в легкомысленно развевающемся буром плаще быстрым шагом прошел через Спасские ворота и, встреченный референтом, беззаботно двинулся дальше толстостенными кремлевскими коридорами, что овеяны государственной тишиной.

Так, в шляпе и плаще, Козлов уселся перед небожителем, будто заглянул к соседу пивка дернуть.

– Шайтанск? – спросил он полированную лысину, сияющую напротив.

Вольфрамыч поднял голову от стола и подтвердил:

– Шайтанск.

– Зачем? – не вынимая рук из карманов, безучастно продолжал Козлов.

– Кто подогревает Повидлова? – задал ответный вопрос Вольфрамыч.

– Сметанин и Рабинович.

– А кто накачивает Папченко?

– Рабинович и Сметанин.

– Они оба – финансируют. А чей человек Повидлов?

– Сметанинский.

– Ну вот. Если мы поможем Повидлову и он победит, завтра он вместе со Сметаниным будет нас шантажировать. Если мы поможем Папченко, он станет ручным. Потому что Папченко – ничей человек. Общий. Мотя, господин Повидлов должен стать трупом. Политическим.

– Сколько бабла отгрузишь, Андрей Вольфрамыч?

– Столько, столько и еще полстолька.

– Мне нужно, чтобы Папченко исчез из Шайтанска до конца выборов. Ушлите его куда угодно, только смотрите, чтобы не спился вконец. Мне нужны полномочия, как у Саддама Хусейна. И еще столько и полстолька «зеленых», чтобы грузить местные коробки из-под ксерокса.

– Принято. Летишь завтра утром, тебя встретят.

Обратно модного пиарщика Козлова везла кремлевская машина.

– Знаешь, в чем фундаментальное отличие виртуальной стратегии от всякой обычной? – спросил он водителя. – А вот в чем: мы имеем дело не с отдельным сущим, брат, а с проекцией его бытия. Крути по Садовому, – и Матвей принялся терзать свой мобильник.

4

Алексей Баранов терпеть не мог политических убийств. За них он брал двойной тариф. Потому что – моральный ущерб.

Заказчиков Баранов знал в лицо. Как правило, они являлись попеременно, с интервалом примерно в месяц. Едва успеешь оприходовать гонорар от людей Рабиновича, приходят делегаты от олигарха Сметанина. И так далее – в режиме карусели.

Нынче утром Алексей проснулся на час раньше обычного и понял, что придут сметанинские. Была их очередь. Он с полчаса помедитировал, сделал пять дыхательных упражнений по самурайской системе Кавадзаки и прочел наизусть стихотворение Максима Горького «Иду межой среди овса» – для тренировки памяти. Затем последовали короткий бой с фантомом в стиле «пьяный кулак», упражнения с мечом и отработка длинной серии хуков справа. Завершилось утро метанием дротиков в поясную мишень.

Сметанинские явились, когда проступил драгоценный седьмой пот. Посланцы были хорошо знакомы Баранову. Низкорослый ушастый шкет развалился в кожаном кресле, а позади молча застыл «качок», вечно таскавший министерский пухлый портфель.

– Есть работа, – пропищал шкет, вяло наблюдая, как Баранов подтягивается на турнике. – Ты такую не любишь.

Алексей молча сел на шпагат. Шкет закинул ногу на ногу и пожаловался:

– А у меня вот импотенция – болезнь интеллигентов. Наш объект – шайтанский губернатор. Вот евонное табло – не промахнешься.

«Качок» выудил из портфеля фотографию, и она быстро проделала путь к Алексею. Иногда, взглянув на физиономию клиента, Баранов отказывался от заказа. Редко, но бывало. В тех случаях, когда объект был хотя бы отдаленно похож на барановского кумира – непревзойденного мастера восточных единоборств Джимми Маккуксиса, известного под боевой кличкой «Одинокий волк, идущий опасной тропой по предгорьям Фудзи в поисках последнего самурая, потерявшего разум, данный ему высшей силой для постижения девяти глубин тайной магии озера Титикака».

Шайтанский губернатор Папченко мало смахивал на прославленного Джимми. Маккуксис был негр, а на фотографии красовался жидковолосый апоплексический толстяк с мокрыми губищами и чрезвычайно довольным выражением лица.

– Он чего такой радостный? – спросил Алексей, возвращая фото.

– С похмелья, – пожал плечиками шкет. – У него каждый день праздник. Прилетишь – тебя будет ждать командир на черном «мерсе». Скажешь, мол, я привез лекарства для вашего папы. Он тебе ответит, мол, папе стало гораздо лучше. Ну, а дальше как обычно – поселят, экипируют, пиф-паф, и наше вам с кисточкой.

Сметанинские оставили денег столько, столько и еще столько. Выстроив две аккуратные долларовые башенки, Баранов сделал на них стойку на руках. Заказ был легкий. Уйдет на него дня три, не больше.

5

Ректор Шайтанского госуниверситета Стыдобьев всегда приходил на работу рано. В восемь утра он уже восседал за своим антикварным толстоногим столом и нес вахту. Задача Стыдобьева в эти заповедные часы была – ждать. Со стороны могло показаться, что грузный, проплешивевший, синеносый ректор придремал, но нет, он чутко прислушивался к телефонному аппарату, одному из трех, выстроившихся невдалеке от правого ректорского уха. Утром Стыдобьеву обычно звонили люди, которых он мучительно боялся и ненавидел.

У него было две больших безысходных беды. Во-первых, университет был единственным государственным вузом в Шайтанске. Во-вторых, сам Стыдобьев был единственным академиком на огромном пространстве от Шайтанска до Японского моря – остальные скучковались в столице. Все это отравило ректору жизнь – сделало этаким академическим козлом отпущения. Сначала, представительствуя от науки на различных торжествах, Стыдобьев с наслаждением толкал речи, жал руки и поднимал бокалы. С годами наслаждение сменилось тихой смертной тоской. Подчиняясь голосам из телефонной трубки, он последовательно поддерживал все партии и группировки, создававшиеся при московской и местной кормушках. Он, как заведенный, перерезал красные ленточки, подписывал обращения и письма, мял зад в президиумах и голосовал на заседаниях. На выборах он позировал перед фотографами для листовок с теми кандидатами, за которых утром успел замолвить словечко телефон.

Как-то зимой, когда Стыдобьев выступал на уличном митинге, в глотке у него что-то сочно надорвалось, и с тех пор ректор только сипел, как закипающий чайник, а пытаясь произносить длинные фразы – булькал. Он понадеялся было, что теперь телефон успокоится. Однако голосовая недееспособность лишь повысила ценность Стыдобьева как свадебного генерала. Длинно говорить он был не в состоянии, а краткие спичи седовласого академика шли на ура.

Тогда Стыдобьев приноровился выдергивать сентенции из официальной «Шайтанской окружной газеты» и на каждом публичном мероприятии произносил не более одной, самой подходящей. «Наш бюджет – не дойная корова, он должен работать на всех», – вещал ректор на слете доярок-ударниц. «Обалтывание, охаивание и огульное очернение действительности – вот что мешает нам двигаться вперед», – сипел и булькал он на форуме журналистов округа. «Долгое время наши органы лежали на боку, пора поднять их с колен», – провозглашал Стыдобьев на юбилее окружной милиции. Губернатора Папченко ректор называл не иначе как мудрым дальновидным хозяйственником, вице-губернатора Повидлова – грамотным организатором и экономистом.

Когда начались губернаторские выборы, ректор сразу понял, что добром они для него не кончатся. Мудрый хозяйственник и грамотный экономист расплевались друг с другом раз и навсегда, а расплевавшись, принялись требовательно и назойливо названивать Стыдобьеву. Он должен был кого-то из них поддержать. Кого-то из них выбрать.

– Ты, туда-сюда, не юли, – басил в трубку губернатор Папченко. – Ты, туда-сюда, вспомни, кто тебя кормит-поит, кто тебе перед Богом свечку ставит. Ты, сипатый, покажь мне лояльность. А будешь с Повидловым-уродом в детские игры играться, хвостом своим облезлым увиливать – мы тогда с тобой по-нашему, по-русски, как с предателем. Суши тогда сухари, туда-сюда!

– Определяйтесь, господин Стыдобьев, – мягко предлагал вице-губернатор Повидлов. – Вы должны понимать: если свяжетесь с придурком Папченко, к вам придет прокурор и побеседует о нецелевом расходовании бюджетных средств.