Стажировка. Термез
Лариса заплакала. Я как мог, утешал ее, и мы снова оказались в кровати, ее душистые волосы и милые черты лица сводили меня с ума.
Всему хорошему наступает конец и около полуночи Лариса вызвала мне такси. Переодевшись в форму, мы долго стояли в коридоре обнявшись, не говоря не слова. Мы снова не знали, что сказать друг другу при расставании. Они было неловким и скомканным. Я вышел на улицу и закурил в ожидании машины.
– На 10 пограничную заставу, – сказал я немолодому таксисту, приехавшему на потрепанной копейке.
– Я туда не подъеду, меня не пустят, – коротко ответил он.
– Тогда к мосту «Дружба», – и мы тронулись. В дороге меня укачало, от выпитого кружилась голова, и стало плохо. Подъехав к мосту, я вышел из машины и спросил, как проехать в сторону 10–ой заставы. Заслон из молодых солдат в бронежилетах долго меня рассматривал и светил фонарем в лицо.
– А вам, зачем туда? – спросил старший сержант.
– Я курсант, прохожу там стажировку. Видя, что я в стельку пьян, старший сержант пошутил:
– Мне б так служить. Вам надо обратно. Вдоль КСП я не пущу. Контрольная полоса со стороны заставы, заканчивалась у моста Дружбы воротами из колючей проволоки. Я пытался что-то доказать, но мне советовали быстро свалить, пока не пришел офицер и у меня не начались «проблемы».
Водитель точной дороги не знал и, вернувшись несколько километров обратно, мы свернули на пустынную дорогу в сторону заставы. Еще долго ехали, из-под света фар выскакивали зайцы и лисы. Меня разморило, стало плохо. Машина уперлась в шлагбаум.
– Я ж говорил, что не проедем. Пограничная зона, дальше только пешком. Заплатив три рубля, вышел из машины. Водитель, развернувшись, быстро скрылся в темноте. Я остался совершенно один под звездным небом. На нем болталась желтая луна, похожая на большую обрезанную сковородку.
Тяжело вздохнув и выпустив струю перегара в воздух, пошел по дороге, в сторону границы. Вялые ноги постоянно за что-то цеплялись, я был похож на старую слепую заблудившуюся лошадь. Вокруг завыли шакалы, добавив мне еще и страху. Остановившись, что-то крикнул в пустоту. Влажная темнота ночи мгновенно поглотила звук моего голоса. Ответом была тишина. Ни шороха, ни движения. Ногой загасил недокуренную сигарету, не сводя глаз с придорожных кустов. Снова завыли шакалы, деваться – некуда надо идти.
Я понимал, что на человека шакалы не нападут, но внутри все сжалось и хотелось бежать. Наконец-то впереди показались огни заставы, я облегченно вздохнул и ускорил шаг. Часовой заставы при входе на заставу попросил пароль. Я, заплетающимся от усталости и алкоголя языком пытался объяснить:
– Я курсант… с города еду… точнее иду… пароля не знаю.
– Проходите, – ответил узнавший меня пограничник. Вас Гришин просил зайти.
Решив не будить ночью Гришина и не показываться ему в состоянии комы, пошел в свою каморку. Дойдя до кровати, рухнул в нее, как спиленная сосна, не снимая сапог и не раздеваясь. Увольнение удалось.
Глава 8
Очнувшись ближе к полудню, как школьник разбивший стекло, виновато пошел к Гришину на доклад. Голова раскалывалась, боль из неё будто токами крови разносилась по всему телу: болела грудь, спина, поясница, ноги.
– Славно в увольнение съездил, – глядя на меня прокомментировал ситуацию Гришин. Где ж ты шлялся полночи. У тебя, что девушка в городе есть?
– Есть, – односложно ответил я, стыдливо смотря мимо Гришина.
– Шустрый ты. Не успел на границу приехать, уже невестой обжился. Ну, ты шибко не газуй, все-таки на службе.
– Виноват, понесло слегка…
– Слегка? От тебя сивухой прет, как от бомжа и лицо как у раздавленного помидора. Ладно, сейчас опохмеляться поедем.
– Я не могу. Даже думать о водке, – сухими губами выдавил я.
– Можешь не пить. Местные барана зарезали, приглашают на плов и шурпу. Так сказать поддержание контактов с местным населением. У нас такое мероприятие раз в месяц проходит.
Гришин вызвал машину, и мы поехали в сторону поселка. Через десять минут мы подъехали к какому-то шалашу, горел костер, на котором стоял казан. На деревянных лавочках сидело несколько аксакалов, а пару молодых ребят готовили шурпу. Гришин со всеми поздоровался за руку и представил меня. Я скромно сел на край деревянной лавочки.
Начался разговор. Старейшины рассказали как дела в поселке, поделились новостями, называя зам боя «начальником». Потом просили разрешение что-то посеять в пограничной зоне и увеличить место для пастбищ скота. После вчерашнего рандеву, я мало что понимал, сидел, молча рассматривая аксакалов. Они были как из фильма – длинные бороды, халаты, а на голове большие тюрбаны. Вели себя спокойно, говорили медленно, мало и по делу.
Подали горячее, плов и шашлык. Стол моментально был уставлен яствами и напитками. Появилось вино и водка. Зам бою налили крепкого, я категорически отказался от алкоголя и принялся за шурпу. Приготовленная на костре она была необыкновенно вкусная и жирная. От съеденной тарелки у меня приятно закружилась голова, стало легче. Мне туже дали добавку, которую я съесть не мог. Взяв шампур пахнущего бараньего шашлыка, не спеша жевал кусочки мякоти.
Замечаю, что аксакалы, не смотря на свою худобу и небольшие размеры ели «не в себя» – много и обильно. Как в них влазит сколько, только подумал я. Позже они стали вставать из-за стола и поочередно ходить за шалаш. Прийдя за стол снова как голодные, ели и ели. Я непонимающе смотрел на зам боя, который слегка захмелев, подморгнул мне, мол, потом расскажу.
Через два часа сидя в машины по дороге на заставу, Гришин пояснил:
– Они много едят, потому что… это… ну срыгивают съеденное.
– Не понял, – сказал я, поглаживая надутый живот.
– Ну, блюют они. Поели, поблевали, снова поели. Обычай такой. Типа у них много мяса, могут себе позволить, понял?
– Не понял, что за дурость такая.
– Ладно, Азия дело тонкое Эдюха, – ответил зам бой, глядя осоловевшими глазами в окно.
На следующий день на заставе баня. Баня – событие ритуальное, его стараются провести на качественном уровне. В субботу с обеда, начинается готовка. Два специально выделенных человека колют дрова, таскают воду, вяжут веники, топят баню. Первый пар снимает старшина – большой любитель парилки. В это время в баньку не зайдёшь, вползать надо – такое пекло, не каждый выдержит. Парится наш старшина Орлов так, что перепонки от пара гудят, и кожа мурашками покрывается. Я пытался париться с Орловым, но постоянно выскакивал с парилки как заяц, вызывая неудовольствие прапорщика – пар выпускаю.
Через час Орлов красный как рак принёс флягу, где загодя заквасил сухари с изюмом. Аккуратно выливая забродивший квасок в черпак, разводил его кипятком и ловко метал на горячие камни. В воздух моментально вырвалась густая струя обжигающего, пахнущего хлебом пара. Орлов ещё дважды проделал эту немудрёную операцию, от которой меня накрывало раскаленным воздухом. Так крепко я еще никогда не парился. Сидя на нижней скамейке, дышал себе в ладошки и потирал уши. Орлов шутил:
– Кто слаб на баню, дохляк и в жизни, так что привыкай. Я привыкал. На улице стояла бочка с прохладной водой, с которой мы обливались ведрами. Это была самая приятная часть программы.
Пришел Гришин, я уже весь обмяк, приятно кружилась голова. Сидя на лавочке, пил чай, на травах и наблюдал за старшиной, который был похож на худого тигра. Он только разошёлся и пошел по второму кругу с зам боем. Они громко смеялись и шутили надо мной. После нас пошел париться остальной личный состав. На заставе был праздник.
В одну из последних ночей на заставу поднимают по тревоге. Вместе со всеми торопливо собираюсь, тщетно стараясь унять нервное возбуждение. Рукав не влазит в ХБ, пуговицы в петли не лезут, сапоги вдруг малы стали. В коридоре уже топот, построение. Бежим куда-то в ночь, спотыкаясь и цепляясь за деревья. Сердце колотится как бешеное, кровь шумит. Зам бой в тревожной группе, я опять в заслоне.
Добравшись до места, мы, заблокировав все входы и выходы из предполагаемого района нахождения нарушителя, прочесывали местность. То, что днем было таким привычным, в темноте будто изменило привычный облик: деревья выросли в размерах, камыш стал гуще, кочки больше.
Прутья кустов царапали до крови и норовили попасть в глаз. Я споткнулся и упал. Встал, побежал опять. Луч фонаря, неожиданно яркий и четкий высвечивал из темноты какие-то сказочные персонажи. У меня из-под фуражки струился пот и слепил глаза. Как обычно связь потеряна.
Радист вновь и вновь прикладывался к микрофону, встряхивал рацию, напрасно греша на какой-нибудь отошедший контакт, шевелил в гнезде антенну. Но вопросы по-прежнему безответно летели в пустоту и гасли в ночи. Наконец-то – связь. Сработка – кабаны, можно расслабиться, но мы в заслоне допустили ошибку, перерыли не тот участок. Позже прямо на границе Гришин нас распекал:
– Где вы перекрыли границу? Где связь? Вам не границу охранять, а сарай сторожить! Да и то пустой, потому что полный никто не доверит…
Старший лейтенант не кричит, говорит жёстко и обидно:
– Может, кому из вас безразлична охрана границы? Может, дембеля слишком рано стали посматривать в сторону каптёрки? А может, сразу доложить в отряд, что мы ни на что не застава, а детский садик и выдайте нам памперсы? Зам бой знал, куда метит. Для пограничников нет святее чувств ответственности и достоинства.
Гришин посмотрел на часы и говорит старшине:
– Через двадцать минут личному составу быть в расположении заставы. Небольшой марш-бросок для встряски мозгов!
– Есть марш-бросок для встряски мозгов! – полусерьёзно-полушутливо отвечает старшина и с особым шиком берёт под козырёк.
Мы бежали в сторону заставы. Черная афганская ночь непроглядным покрывалом застилала реку и окрестности. Было тихо, только брякало снаряжение и автоматы. Даже собаки в селе замолчали.
Из-за туч внезапно, без предупреждения, вышла полная луна. Сразу стало светло, Амударья отсвечивала резким серебром. Все предметы приобрели четкость. Странная природа какая, – подумал я, – только что чернота была, хоть глаза выкалывай, а луна вышла – и пожалуйста, в книгу читать можно. На душе стало легче, бежать стало не тяжело. Мы словно ангелы с автоматами парили над землей, охраняя ее покой…
Заключение
На границе всё познаётся не быстро и не сразу. Сколько служишь, столько и открываешь для себя новое. Наука не простая, но познав ее, впускаешь в себя на всю жизнь как алфавит. Теоретически ты можешь подковаться и за неделю, посидеть на занятиях, наслушаться умных советов в сушилке, а прочувствуешь только тогда, когда сам пробежишь и исходишь весь участок вдоль и поперёк.
Под каждыми красивыми зелеными погонами, чья-то судьба и ты как политработник должен помогать солдату, уважать его как защитника Отечества. Именно на нем, простом солдате, держится безопасность и покой наших граждан. Пограничные погоны тяжелы, но на них большая четь и ответственность за нашу Родину. Поэтому каждый пограничник и офицер и солдат обязан их пронести с честью и достоинством.
Расставался с заставой как со своей семьей, а с Гришиным и Степанычем как со своими друзьями. Меня провожала вся бодрствующая смена. На душе было грустно и весело одновременно. Я испытывал двоякое чувство, хотелось домой в училище, но здесь на краю света я встретил Ларису и познал настоящую суровую службу.
