Такой же маленький, как ваш

– На охота ходил, – подтверждает чукотский продавец. – Сам ходил.

– Зачем мне дикого, – говорю я, – ты мне разводимого давай, со зверофермы: пушистого, большого.

– С ферма нельзя, – говорит продавец. – Там колхозный.

– Ну и что, что колхозный.

– Нельзя.

– Во всей стране можно, а у вас нельзя.

– С ферма нельзя, – повторяет тот.

Я в растерянности. Но, может, это одна такая шкурка невзрачная, может, другие лучше?

– А другие покажи, – прошу я.

Чукотский продавец, не понимая, смотрит на меня.

– Другие шкурки, в сумке, – показываю я.

– В сумка нет, – для подтверждения он трясёт пустой сумкой. – Вот песец.

Так это ещё и единственный?!

– И ты за этого суслика хочешь литр спирта? – в возмущении я оглядываюсь на пилотов.

Те разводят руками.

– Можно половина бутылка, – сразу соглашается продавец.

– Половина? Как ты себе это представляешь?

Он тут же достаёт из-за пазухи фляжку.

– Можно не половина, можно меньше, – беспокойно говорит он. – Хороший песец.

«Вот так бизнес. Вот так поправил материальное положение», – с горечью думаю я.

Пока я размышляю, что же делать, от посёлка снова слышится шум двигателя, и к нам подлетает председательский «УАЗик». Из него выскакивают мой начальник и командир экипажа вертолёта.

– В машину! – машет нам командир. – Быстро улетаем.

– Как улетаем, почему? – недоумеваю я.

– Срочную сводку передали, – на ходу говорит командир. – Буран идёт. Минут через пятнадцать здесь будет. Не улетим – на месяц, а может, и на два в этом посёлке останемся. Давай быстрей в машину.

Пилоты уже занимают места в кабине и включают двигатели. Возле нас с чукотским продавцом стоит лишь мой начальник, пытаясь понять, о чём разговор? Продавец переводит тревожный взгляд с вертолёта на меня.

– Хороший песец, – говорит он. – Сам ходил.

– Мужики, в машину! – кричат нам из кабины.

– Держи, – протягиваю я продавцу литровую бутылку.

Он суетливо принимает спирт, но не знает, нужно ли отливать? Я поднимаю с земли булькающую сумку и иду к вертолёту. Мой начальник, забрав у чукотского продавца песцовую шкуру, направляется следом.

Мы поднимаемся на борт.

– Секунду! – кричу я пилотам и спрыгиваю обратно.

Подбежав к продавцу, я сую ему ещё одну бутыль «Рояля»:

– Передай этому, который с хуем.

Лопасти вертолёта разгоняют вокруг себя облака снега. Мы взлетаем и сверху видим, как к вертолётной площадке на всех парах несётся второй колхозник. В руке он держит хрен – мой хрен, большой и красивый, как и обещал.

Вот так мы с начальником остались без моржового хрена. Вернее, с хреном моржовым. Что можно сказать и обо все чукотской экспедиции. Оптового бизнеса на мехах не получилось – слишком дорого было везти их к нам. Автопробег не состоялся – техника оказалась слаба для подобных переходов. Песцовую шкуру мой начальник обещал продать и деньги поделить. Продал или нет, я не знаю. Но денег не поделил.

Глава 19

Здравствуйте, дорогие Григорьевы!

От истории про Чукотку я опять переношусь в город Сбоков.

…Однажды, когда у нас гостила Олина сестра Галя, они пошли погулять с маленькой, едва только начавшей говорить Ксюшей. Дело было зимой, и сёстры решили покатать Ксюшу на санках с горки. Одна встала вверху, другая внизу, и та, что вверху, толкнула санки вниз. Санки разогнались, подлетели на бугорке и, потеряв равновесие, упали на землю, перевернувшись несколько раз вместе с Ксюшей. Сёстры в ужасе кинулись к ребёнку.

– Ксюша, Ксюша! – начали они тормошить её. – Как ты? Не ушиблась?

Ксюша открыла глаза и, осмотрев маму с тётей, произнесла:

– Апат.

Ей понравилось и хотелось опять.

Так что от истории про Чукотку я «апат» переношусь в город Сбоков, к рассказу об угольщике Парамонове.

Заработав в трудах праведных первоначальный капитал, решил угольщик Парамонов стать фабрикантом-капиталистом и приобрёл по случаю предприятие: «Завод химических продуктов», именуемый в просторечье Химпрод.

К этому заводу мы, наш район, имеем самое прямое отношение: он находится в пределах нашей, не то чтобы досягаемости, а… донюхняемости, что ли. Короче, он находится недалеко от нас и время от времени пахнет, неприятно пахнет. Я бы даже сказал – воняет! Чего-то они там на заводе периодически в «атмосфэру» выбрасывают. Причём запах такой, что люди непривычные начинают смущённо осматривать свои подошвы. (По этому попеременному задиранию ног и испуганному выражению лица мы всегда видим чужака в нашем районе).

Я помню, народ в своё время возмущался, письма разные писал, утверждая, что после каждого такого выброса чувствует себя плохо. Но я бы этого утверждать не стал, насчёт плохо, то есть. Скорее, наоборот. У меня под окнами находится школа, наша районная общеобразовательная школа, в которую ходит большинство местных детей. Так эту школу уже неоднократно по разным российским телеканалам показывали: в ней учится какое-то невероятное количество близнецов! Учителя, не зная как их отличить, просто сходят с ума!

Я заходил недавно по делам к директору школы, мы с ним знакомы ещё со времён МЖК, и он мне показывал фотографии своих близнецов, которыми очень гордится и лично представляет на всех уровнях и телеканалах. Я рассматривал фотографии и понимал учителей: голова у меня шла кругом. Особенно от снимков, где близнецы шутки ради выстраивались перед зеркалом.

«Но всё же, – сквозь пелену головокружения думал я, – если решить проблему с учителями – отправлять их каждый год в нервные санатории, например, – то что же в обилии близнецов плохого? Напротив, женщинам дважды рожать не надо, мужчинам путаться в датах рождения детей, а про самих близнецов и говорить нечего: при правильном подходе взаимная схожесть даст им в жизни немалые преимущества».

Со мной в армии служили близнецы, Аслан и Хасан. Хасан был «на гражданке» фельдшером, и потому ефрейтор-санинструктор взял его к себе в медпункт помощником. Санинструктору было хорошо – помощник выполнял за него всю черновую работу: резал гнойные раны, бр-р, обрабатывал их, бинтовал… Хасану тоже было хорошо: он жил и питался отдельно, на построения и в наряды не ходил, а зачастую не ездил и на объекты. Так что должность получалась блатная.