Остров Веры

– Снимите их сейчас.

– O'key, я готов.

– Тогда доедем до банкомата, и в путь! – показал Сургон на серебристую «Шевроле-Ниву».

Сняв деньги и протолкавшись более двух часов в городских пробках, Сургон и Алекс оставили Екатеринбург, двинувшись по плотно загруженной трассе навстречу солнцу, прыгающему жёлтым мячиком перед машиной. Во время пути Алекс с удивлением разглядывал тянущиеся по обе стороны дороги поля, перелески и небольшие холмы вдалеке.

– Что ты высматриваешь? – спросил Сургон. – Не возражаешь, если мы будем общаться на «ты»? Это более неформально.

– Конечно, – с готовностью согласился Алекс, для которого различия в обращении «ты» и «вы» представляли определённые сложности. – Я хотел спросить ты… тебя… – поправился он.

Сургон кивнул.

– …Я читал, что Урал – это горный регион, который получил название от Уральских гор. Но здесь нет серьёзных возвышенностей. А также нет рек и озёр, хотя о них тоже написано. Я родился среди гор и водоёмов, и у нас в Сиэтле они видны отовсюду.

Из-за не слишком богатого словарного запаса Алекс продолжал произносить некоторые фразы и предложения по-английски. Сургона вполне устраивала такая манера беседы, и он сам вставлял английские слова, желая, чтобы смысл речи был более понятен собеседнику.

– Когда мы приедем в Миасс, ты увидишь и горы, и реки, и озёра, – ответил Сургон. – Просто здесь равнинный участок. Не забывай, что Уральские горы очень древние, гораздо старше Кордильер, а потому не такие большие. Но даже там, где на Урале нет хребтов, под ногами подчас скрыты залежи огромных природных богатств: металлов и минералов.

– И золота?

– В том числе и золота. Его здесь добывали с древнейших времён. Некоторые авторитетные учёные считают, что Урал и есть те самые Рипейские горы, о которых неоднократно упоминали античные авторы: горы, откуда к скифам стекало бьющее фонтанами золото. Другие античные источники связывали Урал с Гипербореей – местом, где в вечном счастье жил полумифический блаженный народ гипербореев.

– О, – закатил глаза Алекс, – это было слишком давно.

– Ну, да, – иронично заметил Сургон, – ведь американцы считают, что история человечества началась с высадки первых колонистов в Новой Англии.

– Просто я хотел сказать, что мой интерес к Уралу не простирается так надолго.

– Кто знает, – неясно ответил Сургон.

– Мне бы хотелось узнать о добыче золота в Миассе, куда мы направляемся, – сказал Алекс. – К сожалению, в отсутствие интернета я не могу получить эту информацию самостоятельно.

В словах Алекса проскользнул укор за лишение его средств связи, но Сургон предпочёл не заметить недовольства.

– Русские нашли золото в Миассе в конце восемнадцатого века, – сказал он, – положив начало периоду, который позже, по аналогии с Аляской, назовут «золотой лихорадкой», а Миасс – русским Клондайком. Ты, как житель Сиэтла, прекрасно представляешь, что это значит.

– «Золотая лихорадка» способствовала экономическому подъёму Сиэтла, – подтвердил Алекс. – Отправляясь на Аляску, искатели удачи следовали через наш город.

– А Миасс сам стал центром «золотой лихорадки». И хотя запасы золота здесь значительно уступали добытому на Клондайке, тем не менее его здесь было немало. Миасские купцы, как гласит легенда, просили царя разрешить им крыть крыши чистым золотом, но получили отказ. В Миассе же был найден один из крупнейших в мире и самый большой в России самородок под названием «Большой треугольник» весом более тридцати шести килограммов. Пытал счастья в «золотой лихорадке» и сам русский царь – император Александр I. Прибыв в Миасс, он лично надолбил кайлом, а затем перекопал лопатой более трёхсот пятидесяти килограммов породы, откуда был намыт золотой песок и преподнесён монарху вместе с золотым самородком, найденным на том же месте днём ранее. В народе самородок получил имя «Подкидыш».

– Царь заслужил «Подкидыш», он много потрудился, – засмеялся Алекс.

– Профессия «золотоискатель» по-русски чаще произносится как «старатель» – тот, кто много старается, трудится. И император в полной мере испытал на себе труд старателя. Произошло это в день осеннего равноденствия, который, кстати говоря, вновь приближается. В тот же день, поднявшись на гору Ильменского хребта, император высочайше изволил оглядеть свои владения в двух частях света… Ты ведь знаешь, что граница между Европой и Азией проходит по Уралу? – спросил Сургон.

Алекс этого не знал, и Сургон был, кажется, рад, что вновь сообщил ему нечто необычное.

– Один из пограничных обелисков «Европа-Азия» находится здесь недалеко, вблизи Миасса, – сказал Сургон.

– Мы можем заехать посмотреть?

– Не сейчас, – замялся Сургон, – там много сувенирных палаток, а значит, лишних глаз.

Между тем ландшафт местности, окружавшей дорогу, значительно изменился: относительная равнина, черневшая распаханными полями, стала вздыбливаться в поросшие травой и лесами холмы, а впереди в голубой дымке замаячили горы.

Остановив машину на автозаправке, Сургон последовал внутрь павильона рассчитаться за бензин. Алекс, уставший сидеть, вышел размяться. На раскладном столике какой-то человек продавал острые чёрные камешки, утверждая, что это обломки известного Челябинского метеорита, упавшего в здешнее озеро Чебаркуль. Купив один из кусочков, Алекс дошёл ещё до минимаркета, где взял бутылку колы. Сургон, видевший, как Алекс делал покупки, промолчал, но когда машина тронулась с места, произнёс жёстко, почти грубо:

– Говоря об опасности, которой мы подвергаемся, отправившись в Миасс, я имел ввиду, что такая опасность реально существует! И поскольку твой русский ещё недостаточно хорош, чтобы сойти за местного жителя, прошу тебя в дальнейшем исключить контакты с кем-либо из посторонних!

Алекс готов был выслушивать справедливые замечания, но в другой манере общения. Охота беседовать с Сургоном у него пропала, и оставшийся путь они проделали, слушая музыкальные передачи по радио.

ГЛАВА 6

Горы открылись внезапно при выезде с поворота. Заросшие лесами, словно старики щетиной, горы наползали с правой стороны дороги, заслоняя окружающий простор раздавшимися телами. Слева от асфальтового полотна, будто поднесённое старикам питьё, поблёскивала гладь озера.

– Вот и город Миасс, – сказал Сургон, прерывая долгое молчание, которое стало тяготить обоих.

– А озеро?

– Оно называется «Ильменское»: место сбора любителей авторской песни. Летом они приезжают сюда со всей России. Ты играешь на гитаре?

– У нас в семье я единственный, кто не играет на музыкальных инструментах, – улыбнулся Алекс.

У дороги въезжающих путников встречал каменный постамент с эмблемой города: наклонившим рогатую голову лосем. Чуть далее постамента гранями огромного минерала выступал из горы облицованный белым мрамором комплекс зданий.

– Центральный офис Ильменского государственного заповедника Уральского отделения Российской академии наук! – произнёс Сургон тоном, каким представляют на приёмах официальных лиц. – Куда я имею честь приезжать для работы едва ли не каждый год.

– Там какой-то памятник, – заметил Алекс скульптуру перед зданиями.

– Это памятник Владимиру Ленину, организатору пролетарской революции, имя которого носит заповедник. В 1920 году в самый разгар гражданской войны, когда молодое Советское государство отчаянно билось за выживание, Ленин неожиданно для многих подписал декрет об образовании внушительного по площади Ильменского заповедника в окрестностях города Миасса. В заповедник запрещалось входить и тем более вести разработку недр. Этот закон неукоснительно выполняется до сих пор за исключением работ, проводимых на основании специальных разрешений.

– Но почему?

Сургон усмехнулся.

– Античные авторы рассказывали про чудовищ с телами львов и головами грифов – грифонах, стерегущих несметные сокровища Рипейских гор. Видимо, Ленин решил, что с исчезновением грифонов сокровища стало некому охранять.

«Шевроле-Нива» въехала в город. Теперь складки рельефа стали возникать и по другую сторону от дороги. Серебристый автомобиль двигался по вытянутым вдоль долины улицам, словно шарик ртути катился по длинному жёлобу. На одной из гор, видимая отовсюду, вытягивалась к небу каркасная прямоугольная конструкция из тёмного металла.

– Это телевизионная башня, называемая здесь «вышкой», – сказал Сургон, – по ней иногда можно сориентироваться в лесу.

Миновав приземистые предместья, они достигли центральной части Миасса. Алекс с любопытством разглядывал русский провинциальный город, в котором, возможно, когда-то жили его предки. Трёх-, пяти– и девятиэтажные дома, выстроенные в духе минимализма, в значительном большинстве несли на себе печать былых времён, хотя попадались и современные высотные здания и целые районы, удачно вписанные в разноплановый ландшафт. Деревьев на улицах росло мало, но с учётом обступающих город лесов вряд ли их требовалось больше: долина и так наполнялась воздухом, пропитанным в это время года меланхолией осенней природы. Дороги по меркам Соединённых Штатов казались почти свободными от транспорта, который значительно уступал числом пешеходам. Одевались местные жители нарядно и несколько претенциозно, стараясь, как это принято в провинции, выглядеть не хуже окружающих. Девушки и женщины носили обувь на высоком каблуке, в которой так изящно семенили по тротуарам, что Алекс невольно засматривался.

Свернув с главного проспекта, «Шевроле-Нива» стала взбираться в гору и, достигнув последних домов, остановилась.

– Дальше пойдём пешком, – сказал Сургон, дотягиваясь до тонкой сумки на заднем сидении, в каких носят ноутбуки.

Алекс вышел из машины. На горе, куда они въехали, вместе с домами заканчивались и тротуары, и Алекс в сомнении посмотрел на свой вместительный чемодан со слишком маленькими колёсами, не рассчитанными на перевозку по камням и выбоинам.